Снежные псы - Веркин Эдуард - Страница 42

– Ваш спутник, который с прической, с бумагами. Он кто? – спросила Ариэлль. – Викинг? Я здесь викингов раньше не видела.

– Ну да, викинг, – согласился я. – Викинг пера и чернил, талантливый человек. Без преувеличения могу сказать – Толстой наших дней. Разумеется, Лев.

И снова интерес – девушки всегда интересуются всякими литераторами:

– А что он тут делает?

– Тут он по весьма серьезному делу – пишет новый эпический роман-притчу, в котором собирается отразить все наши здешние приключения.

– Да?

– Угу. А все действующие лица будут под вымышленными именами. Древнегреческими по большей части. Вот я буду…

Тут я немного стормознул и едва-едва не сказал, что меня зовут Говен, но, к счастью, вовремя остановился.

– Вот я буду каким-нибудь Ахиллесом, ну, или Гектором на худой конец. Нет, все-таки Ахиллесом. А вы Еленой…

– Какой Еленой?

– Прекрасной, разумеется.

Ариэлль смутилась. Тупой и бронебойный комплимент – самый верный. Какой я, однако, кавалер – сначала искусил бычками в томатном соусе, потом светская беседа, потом противотанковый комплимент. И все. Дама готова за мной идти в Шушенское или, возможно, в Тобольск, и даже, может быть, в Вилюйск, в Минусинск.

– Легко говорить правду в глаза, – сказал я. – Легко.

А Ариэлль снова потрогала себя за подбородок, так что я даже не удержался и тоже посмотрел. Ничего, подбородок как подбородок. Наверное, раньше прыщи там были, вот и комплексует. И в эльфы, наверное, из-за прыщей пошла. Вот жизнь – человек становится эльфом, потому, что его одолевают прыщи…

– Вы хорошо стреляете. – Ариэлль кивнула на револьверы, перевела стрелки.

– Зачем мы все время на «вы»? – спросил я. – Давайте перейдем на «ты»?

– Давайте, – согласилась Ариэлль.

– Вот и прекрасно. Надеюсь, я не очень тебя ушиб своим выстрелом?

– Нет. Не очень.

Не знаю, чего меня вдруг пробило на любезности. Обычно я строг, обычно я брутален. Следую завету Дрейка Пыжъюрова, фронтмэна великих «Анаболиков», контринтеллигента и оригинального философа, который в своей классической балладе «Нагайка Симоны Бо» пел: «А когда она попросит чипсы и в солярий, ты скажи ей: «Не, подруга, лопай ампулярий». Вечный совет.

А я чего-то как-то… Короче, бычков в томате предложил. Но получилось неплохо. Кажется, я произвел на девушку впечатление с помощью бычков в томате. Наверное, рекорд. Надо рассказать об этом Тытырину, пусть напишет новеллу «Любовь и бычки в томате». Хотя нет, этому марателю ничего нельзя рассказывать. А то действительно напишет.

– А куда вы идете с этим писателем? – спросила Ариэлль.

– С чего ты…

– Пишущая машинка, – опередила меня Ариэлль и закашлялась.

А я ее даже по спине постучал. Супермен и джентльмен. Болеет, наверное, надо лечить отваром лакричника.

– Туда, – махнул неопределенно в сумерки. – В Деспотат.

– Зачем? – насторожилась Ариэлль, так что я сразу понял, что она со своей когортой тоже идет в Деспотат. И, судя по напряженности в голосе, отнюдь не с экскурсионными целями.

– Надо нам, – сказал я.

– А писатель зачем? – Ариэлль кивнула в сторону Тытырина.

– Обмениваться опытом будем, – злобно булькнул со стороны Тытырин.

– Опытом? – Ариэлль в очередной раз потрогала свой многострадальный подбородок.

Какой-то подбородочный комплекс у нас, честное слово.

– Литературным. – Тытырин плюнул в костер. – Книжки будем обсуждать.

У Ариэлль дрогнули губы. Наверное, она не любит литературу. Может, она любит живопись? Или фотографию? Надо спросить.

– Книжки… – У Ариэлль задрожал нос. – Книжки…

Мне показалось, что сейчас она даже заплачет. Может, щиколотку повредила? Голень растянула? Щиколотку не щиколотку, но надо красавицу спасать. А то действительно заплачет.

– Книжки – это ерунда, а литераторы придурки. Лично я живопись предпочитаю. А книжки мы все сожжем. Чтобы не распространять вредные мысли. Книжки – в костер.

– В костер? – как будто с надеждой спросила Ариэлль.

– В костер, – сурово подтвердил я. – В очищающий пламень! Вместе с Деспотатом!

И хохотнул с тупостью. А Ариэлль вздохнула вроде как с облегчением.

– Мы поможем вам, – кивнула она. – Тирания падет! Тираны будут наказаны!

– Там кобольды, – напомнил я.

– Кобольды нас не пугают, – харалужно ответила Ариэлль. – Эльфийская Ортодоксальная Лига не боится каких-то там кобольдов!

– Да, конечно, – поддержал я. – Только вот зачем лезть на рожон? Гораздо целесообразнее действовать по-другому, используя разум.

– Ты что-то хочешь предложить?

Я многозначительно промолчал.

– Если это что-то недостойное звания эльфа, то мы…

– Ничего недостойного! – заверил я. – Все в рамках нравственного кодекса Мэриэлль…

– Откуда ты знаешь про Мэриэлль? – удивилась Ариэлль.

– Как откуда? Про Мэриэлль все знают, – удивился я в ответ. Отчего не сделать девушке приятное?

– Имя ее звенит в веках! – возвысила голос Ариэлль.

– Это точно, это точно. А ты-то сама зачем в Деспотат двигаешь? Да еще и с подружками. По делу или так, тоже опытом обмениваться?

Я кивнул через плечо в сторону пробивающихся сквозь туман костров.

– Опытом нам с ними обмениваться нечего, – насупила брови Ариэлль. – А идем мы туда с конкретной целью – покарать святотатца, ренегата и дегенерата Сироткина, нанесшего всей Ортодоксальной Эльфийской Лиге смертное оскорбление и удар в спину. Он должен быть строго наказан.

Ах ну да… Я вспомнил рассказ Перца про приключения Энлиля Сироткина в обители ортодоксальных эльфов, про всякие эти надругательства над священными книгами, а также другие сомнительные с этической точки зрения действия. И я подумал, что Ариэлль, пожалуй, имеет право на скальп Энлиля.

– Он должен быть очень строго наказан, – повторила Ариэлль. – А по некоторым данным, Сироткин в Деспотате. Если Деспотат занимается его укрывательством – Деспотату не поздоровится. И вообще, позорный во всех смыслах слова Деспотат не имеет права на существование. Или ты имеешь что-нибудь против?

Я против ничего не имел.

– Всем отдыхать! Двинемся с рассветом! – громко сказала Ариэлль.

И растаяла в предутреннем сумраке. А я остался с Тытыриным возле костра.

– Литературу она не любит… – буркнул Тытырин. – Тоже мне… Может, она и Родину еще не любит? Наверняка эту дуру какой-нибудь принц отшил. Думала, он ей скажет: «Давай умрем в один день». А он ей ответил: «Может, мы, конечно, и в один день умрем, но в разных местах. Ты, старуха, в деревне Желтые Подмышки, а я в Рейкьявике…» Вот она и разозлилась. Короче, ухажер нашел себе красавицу покрасившее, с такими большими… перспективами. Вот Ариэлль и завелась. Теперь хочет Деспотат спалить. Все как всегда – ревнивые женщины губят империи…

– Тытырин, а ты не можешь дать мне свой роман почитать? А вдруг мне понравится? – изменил я тему разговора.

– Нельзя покуда, – отказался тот. – Мреть может напасть, тогда проза не прорастет, конструкция разрушится.

– Тытырин, а ты знаешь, кто становится настоящим писателем?

– Кто до тридцати умирает?

– Дурак. – Я посмотрел в сторону невзошедшего еще солнца. – Настоящий писатель – тот, кто жжет.

– Глаголом? – ухмыльнулся Тытырин.

– Не глаголом, а вообще…

– Типа аффтор жжот? – Тытырин в очередной раз плюнул в огонь.

– Не плюй в костер, пригодится, – напомнил я. – И не аффтор жжот, а жжет свои произведения.

– Как это?

– Так. В прямом смысле. Берет, пишет, распечатывает, затем складывает в папки – и в печь. Только так. Только в огонь. А все остальные, которые не жгут, – рабы общественного мнения и условностей. Художник всегда работает для огня…

– Для огня? – заинтересовался Тытырин. – Огонь – символ очищения и одновременно инструмент, посредством которого приносятся жертвы. То, что сожжено, прямиком отправляется в Славь, к порогу самого Перуна. Интересная идея… Ты отдаешь Перуну самое ценное, что есть в твоей жизни, и он вознаграждает тебя сторицей…