Снежные псы - Веркин Эдуард - Страница 18

Мы продвигались в глубь поселения по улице «Сноровка Персиваля». Домики постепенно становились выше и опрятнее, соломенные крыши сменялись черепичными, в окнах блестели разноцветные стекла, двери зеленели свеженькой краской – деревенька стала похожа на декорацию к фильму-сказке про швабских людоедов. И куда делись ранешние понурые хибары?

– Я гляжу, тут строительный бум, – заметил я. – Хорошие домики, сам бы в таком пожил…

– Точно, – кивнул Перец, – строительный бум. И домики хорошие.

– Из чего они, интересно, строят? – Я разглядывал дома. – Глины тут вроде нет…

– Саман.

– Саман? Но в саман же глина идет…

– Не всегда глина. Не обязательно только глина. В саман все липкие вещества идут. Главное, потом высушить хорошенько. Солома из иван-чая хорошая получается, навоз смешивается с соломой…

– Навоз? – поморщился я.

– А что, тебя это шокирует? Гномы бедные, они все из навоза строят, у них силикатного кирпича нет. Так что мы в навозном городке. Или считаешь, что пребывать в навозном городке выше твоего достоинства?

Я промолчал.

Гномы свернули вправо, на улицу с названием «Доброта Персиваля», и я подумал, что тут вполне можно обнаружить площадь «Ум Персиваля», переулок «Зоркость Персиваля», аллею «Волосы Персиваля» и так далее.

Меж тем улица «Доброта Персиваля» стала расширяться, мы приближались к центру поселения. Видимо, тут и располагался тот самый мужской дом.

Гномы, шагавшие впереди, принялись вдруг исподтишка на нас оглядываться. Даже скорее на меня, а не на нас. А Перец ухмылялся, будто знал чего.

Я не обратил внимания на все эти мелкие знаки, а следовало бы. Тогда бы успел морально подготовиться. Поскольку когда мы вышли на площадь…

Короче, у меня все-таки случился шок, честное слово. Вот если бы взяли девушку, которая всю жизнь проживала в интернате при консерватории, где ее обучали игре, скажем, на виолончели, а потом бы взяли и по какой-то зверской случайности отправили ее по распределению не в Большой театр, а в группу «Анаболик Бомберз».

Со мной получилось хуже.

На площади стоял памятник. Монумент. Статуя. Не знаю, как еще это можно назвать.

– Это… это…

Я хватал воздух и смотрел на памятник. Хотел провалиться сквозь земллю. А лучше раствориться. Обратиться в легкий дым. Никогда в жизни не чувствовал себя таким идиотом, никогда! И, наверное, уже не почувствую.

– Это монумент! – услужливо пояснил Перец. – В память, так сказать, о доблестях…

Памятник был высок. Наверное, метров пять, не меньше.

Скульптор явно не очень хорошо разбирался в анатомии. Я был изображен в полный рост, однако пропорции не соблюдались – верхняя часть тела выглядела гораздо внушительней нижней, будто я всю жизнь неправильно качался, да еще с использованием стимулирующих препаратов.

Голова моя была невелика. Чтобы не прорабатывать лицо, а может, для придания ему черт внешнего героизма, скульптор водрузил на меня боевой шлем. Так что из лица наружу торчал один лишь подбородок с кратерообразной ямочкой, в которую легко бы вошло куриное яйцо. В общем, подбородок повышенной мужественности.

Сразу от подбородка, без всякого размена на шею (про шею скульптор наивно позабыл), начиналось туловище. Отчего-то оно получилось квадратным. Но это был не классический, благородный в своей простоте квадрат, а какой-то… квадрат и бетономешалка одновременно. Неправдоподобно. Гигантомански. Страшно.

Но особенным гигантизмом отличались верхние, с позволения сказать, конечности – к туловищу крепились страшные в своей мускулистости руки. Пожалуй, руки были больше всех остальных частей тела, вместе взятых (если бы у меня на самом деле отросли такие руки, я не смог бы ходить), и держали револьверы. Но скульптор явно не очень был знаком с дизайном оружия, и особенности револьверов передать ему не удалось совершенно. Так что вблизи даже казалось, будто я показываю фиги.

Да, да, да! Я стоял на пьедестале и показывал в разные стороны гигантские фиги. Причем, должен я констатировать, несмотря на нехватку технических и общих представлений о монументальном искусстве, талант у автора присутствовал. Я, а вернее мой памятник, показывал фиги с такой зверской внутренней энергетикой, что на самом деле начинало казаться: он этими фигами легко может кого-нибудь убить.

– Прекрасно! – Перец повернулся к гномам. – Отличное произведение, просто шедевр! Мы в восхищении! Знаете, я закажу, пожалуй, у вас копию. Один к десяти. Поставлю ее на рабочий стол для вдохновения.

Ага, опять Перца в шутовство перекособочило.

Гном поклонился.

– Мне тут больше всего нравится лицо. – Перец указал пальцем. – Такое лицо… достойное… Впрочем, стопроцентное сходство, оно ведь и не нужно, главное, что ощущение передано. Скульптор явно экспрессионист-самоучка…

– Автор монумента сам великий Кипчак Беззаветный, – сообщил старший гном. – Великий ваятель!

– Это точно, – поддакнул Перец.

– Рад, что смог внести вклад в мировую культуру, – сказал я.

Спасибо Кипчаку Беззаветному. И зачем я его тогда спас? Я его спасал, а он мне памятники черт-те из чего ставит… Надо было тогда пролететь мимо, пусть бы его гоблины сожрали с черемшой. Да уж, их бин гуманист…

Перец зааплодировал.

– Куда нам? – мрачно спросил я. – Где ваш мужской дом?

Гном указал пальцем, и я быстро направился туда. В мужской дом имени Мужественности Персиваля.

Перец догнал.

– Это слава! – Он шагал рядом, поглядывая на меня. – Настоящая слава! Приятно, когда тебе ставят памятник из бронзы, достойно, когда из куска мрамора высекают твой бюст, или когда какие-набудь майя или инки вытаптывают твой профиль в пустыне Наска – лишь бы только он был виден с пролетающих кораблей пришельцев. Но когда тебе ставят памятник из…

Перец расхохотался:

– Тебе оказана великая честь!

Потом он задумался на мгновение и вдруг выдал:

– Как тебе? «Памятник из…». Многозначительно! Пусть слушатель сам догадывается, из чего «из». Конечно, сюда больше подошли бы слова великого Пушкина. – Перец снова бросил взгляд на скульптурную гадость. – Как там он писал? Я памятник себе воздвиг нерукотворный, к нему не зарастет… Ну и так далее. Воистину нерукотворный, трудно соперничать с классиком в точности определений.

Вот так.

– Ты бы был счастлив, если бы тебе «памятник из» построили? – спросил я.

– Хм, с какой стороны смотреть, – принялся философствовать Перец. – Не исключено, что в контексте господствующих ныне представлений о прекрасном этот памятник и не может быть признан однозначно выдержанным, однако для гномов саман – чрезвычайно ценное вещество, я уже говорил. Для них это все равно, что построить памятник из золота. Вспомни, кто из великих царей удостаивался подобной чести? В лучшем случае бронза…

Я все никак не мог понять: издевается он или нет? Мне что, на самом деле полагается приходить в восторг от того, что в мою честь тут поставили «памятник из»?

Может, взорвать его, монумент? Нет, не пойдет. Взорвешь его, еще хуже будет – попадешь в легенду. Уничтоженные памятники любят даже больше. Я вздохнул потихоньку и стал терпеть.

Мужской дом представлял собой сложенный из кирпича куб без окон, с одной-единственной невысокой даже для гномовского роста дверью. Я хотел ускорить шаг, поскольку, по всей видимости, мужской дом был единственным местом во всем поселении, откуда ужасный памятник не был виден. Но ускориться не получилось – поперек дороги выбрела свинья, запряженная в небольшую телегу, груженную репой. На свинье сидел верхом мелкий гноменок, который при виде нашей процессии испугался, спрыгнул и убежал. Телега перегородила проход, гномы засуетились и попробовали ее убрать. Свинья уперлась и сходить с места не собиралась.