Журнал «Если», 2000 № 03 - Бреннерт Алан - Страница 63

Страшный? Да. Захватывающий? Будьте уверены. Поверхностный (в том, что касается индийской культуры)? Вероятно — как и все подобные американские романы: даже если автор знает больше и глубже, чем массовый читатель, то все равно поостережется особенно умничать (книгу ведь еще и продать надо). Но при всем том роман-дебют Симмонса с конвейерными «ужастиками» никак не стыкуется он сделан добротно, мастерски, не без вызова канонам.

«Я обожаю спорить, — говорит Симмонс, — мне импонирует сама атмосфера полемики. А вот читать проповеди уже обращенным никогда не доставляло удовольствия. Мне всегда хотелось разрушить одну-две стены, по крайней мере, в сознании читателей, причем, делать это посредством научно-фантастической литературы, а не более легким и распространенным путем — через кино, телевидение и другие средства массовой информации. Я никогда не достигну подлинного успеха, потому что меня принципиально интересует поиск в тех направлениях, где нет шансов на успех».

Слово «успех» здесь следует понимать по-американски: рекламная шумиха, первые строчки в списках бестселлеров и как следствие — внимание солидных издательств, миллионные авансы.

Такого успеха он и в самом деле не переживал. Тем более, что очередной роман Дэна Симмонса, «Фазы тяготения» (1989), переписанный из повести «Глаза, что я не дерзну встретить и во сне» (1983), с самого начала затруднил себе продвижение на рынке нарушением одной из важнейших заповедей: к роману оказалось трудно прикрепить какой-либо стандартный ярлычок.

Что это — роман «общего потока» (mainstream), «научная фантастика» (science fiction), «любовная мелодрама» (romance), «роман ужасов» (horror)? Да всего понемножку: и первого, и второго — и десятого! Между тем американский книжный рынок подобен большому универмагу: какие бы роскошные унитазы вы ни предлагали, никто их у вас не купит, если они выставлены в отделе обуви. Или, скажем, гастрономии.

Новый роман Симмонса, особенно ценимый самим автором, действительно трудно классифицировать. Скорее, это реалистическая проза или психологическая драма. Во всяком случае минимальный научно-фантастический элемент (главный герой — астронавт, по возвращении с Луны заново адаптирующийся к земной жизни) заметно уступает психологизму, с которым автор рисует своих персонажей. Да и вся история какая-то уж сильно приземленная: экс-астронавту — 52, жена оставила его, а сын примкнул к какой-то подозрительной секте в Индии…

Сам Симмонс считает роман в некотором смысле автобиографическим: «Мой герой ищет свое собственное «я» в адском мире вокруг, и его поиск напоминает тот, что совершал Данте. Приходится примерять на себя одну жизненную философию за другой… неплохая метафора и для моих собственных исканий, ведь подобные метания и рывки настигают каждого по достижении сорокалетнего возраста».

Не буду подробно останавливаться на других книгах писателя — еще одном романе ужасов, «Энтропийная постель в полночь» (1990), принесшем автору вторую Всемирную премию фэнтези, и сборнике рассказов «Молитвы разрушенным камням» (1990). Во всяком случае слава Симмонса если где и гремела, то уж никак не в жанре science fiction.

И вдруг, как гром среди ясного неба, — «Гиперион»!

«Это вышло как бы само собой, без моего участия, — вспоминал Симмонс. — У меня была договоренность на три книги с издательством Bantam-Doubleday, причем в контракте специально оговаривалось, что следующие после «Фаз тяготения» две книги я обязан написать исключительно научно-фантастические… Когда же я сел и стал обдумывать, что же, в сущности, хочу рассказать читателям, память подсказала мне, что над сходными вопросами уже размышлял один великий поэт, живший задолго до моего рождения. Я имею в виду Джона Китса и оставшиеся фрагменты его незаконченных поэм — «Гиперион» и «Падение Гипериона». Осознав это, я сразу же понял и другое: мой новый проект грозил стать огромной и чертовски сложной книгой. Такой она и получилась… Темы, которые мучили Китса, одолевали и меня; среди них главной, пожалуй, была проблема «замены» одной расы богов другой, не менее «божественной». В моей дилогии этим особенно отличается вторая книга, где роль новой разумной расы играет искусственный интеллект, созданный нами, уходящими с исторической сцены… Только Ките оперировал понятиями классической мифологии, а я имел дело с понятиями классической science fiction».

Как бы то ни было, Симмонс написал необычную книгу.

В ней странным образом соседствуют поэзия Китса и Чосера (в частности, «Кентерберийскими рассказами» последнего, несомненно, навеяно сюжетное построение первой книги дилогии), новой «апокалиптической» религии (фактически, еще одно перевоплощение христианства, возродившегося на далекой планете после гибели Земли, — совсем в духе модных веяний New Age), путешествий во времени и межзвездной политической интриги на уровне хербертовской «Дюны». Одним словом, как уже успели окрестить роман критики, эдакая «интеллектуальная космогоническая опера»!

В самом деле… Представьте себе группу межзвездных пилигримов, совершающих паломничество к святым мощам и по дороге неспешно рассказывающих друг другу истории одна невероятней другой. Различие с «Кентерберийскими рассказами» только в том, что место паломничества героев Симмонса куда фантастичнее, чем мог вообразить себе Джеффри Чосер. Это Могильники Времени на далекой планете Гиперион, творение неведомых звездных строителей; ходят легенды, впоследствии подтвердившиеся, будто пребывание внутри этих загадочных сооружений равносильно путешествию в прошлое…

Весьма далеко от средневековых представлений и божество, которому поклоняются в местах, описанных Симмонсом. Страж Могильников Времени Шрайк представляет собой некий механизм восьми футов высотой, упакованный в острые лезвия, как дикобраз. Согласно тем же преданиям, он должен убить всех пришедших к нему пилигримов, кроме одного, — и уж для этого-то счастливчика милостиво выполнит самое заветное желание! А еще в том странном мире нескончаемые войны ведут меж собой искусственные интеллекты — и они же предаются философским рассуждениям о сущности Времени и о месте Разума во Вселенной…

И все это буквально рвется со страниц «Гипериона» — десятками ярких образов, сотнями тысяч, если не миллионом слов! — обволакивает, сбивает с толку, ошеломляет… И только потом возникает острое желание перечитать его заново — уже смакуя детали, взвешивая и обдумывая прочитанное.

К счастью, мне нет нужды подробно комментировать сюжет. Роман, а также его вторая часть, «Падение Гипериона» (Симмонс неоднократно настаивал, что писал единый роман, просто для удобства разбитый издателем на две части), как и последовавшая чуть позже аналогичная пара — «Эндимион» и «Восхождение Эндимиона»[15] — переведены на русский язык. Так что моя задача существенно упрощается.

Комментария если что и заслуживает, так это дальнейшая — после «Гипериона» — эволюция Симмонса, научного фантаста.

Его судьба во многом напоминает судьбу Фрэнка Херберта (не случайно, видимо, тот был помянут в связи с «Гиперионом»). Тоже, между прочим, писатель не из рядовых, да вот написал свою лучшую книгу — великолепный эпос о песчаной планете Дюна и сгинул в многочисленных продолжениях, как в зыбучих песках.

Нечто аналогичное могло бы произойти и с Симмонсом. Вторую часть первой дилогии, «Падение Гипериона» (1990), еще можно читать — хотя бы в качестве путеводителя к сюжетному и смысловому лабиринту первой. Но уже третью и четвертую книги, «Эндимион» (1996) и «Восхождение Эндимиона» (1997), осилит лишь наиболее преданный фанат Симмонса — что бы там ни говорили цифры продаж![16]

Кажется, это вовремя почувствовал и сам автор. Во всяком случае, из интервью, которое он дал журналу Locus в мае 1997 года, однозначно следует: никакого сериала не будет. Может быть, Симмонс еще напишет короткую повесть, помещенную в пространство-время Гипериона, но дальнейших романов не планируется. Прочитав это, я, никогда не скрывавший своего отношения к безразмерным сериалам, постучал по дереву…