Антология мировой фантастики. Том 3. Волшебная страна - Толкин Джон Рональд Руэл - Страница 31

На протяжении многих лет Орион раздумывал о том, куда могла исчезнуть его мать. Часто он одиноко сидел и молча строил самые разные догадки, и никто не знал, о чем думает дитя. Теперь же ему стало ясно, что все это время ответ на его многочисленные вопросы буквально витал в воздухе; и казалось Ориону, что его мать где-то совсем близко, по ту сторону зачарованных сумерек, что разделили скромный фермерский край и Страну Эльфов.

Орион сделал всего три шага и подошел вплотную к границе. Его нога остановилась на самом-самом краю полей, которые мы хорошо знаем, а сам барьер очутился прямо перед его лицом. Вблизи он напоминал туман, в глубине которого медленно и важно танцуют все оттенки жемчужно-серого и голубого.

Но стоило Ориону сдвинуться с места, как у ног его шевельнулась собака, и вся свора, разом встрепенувшись, стала следить за ним, но как только он остановился, гончие тоже успокоились. Орион старался заглянуть за барьер, но не видел ничего, кроме блуждающих расплывчатых пятен и полотен света, созданных из сумеречного сияния тысяч и тысяч ушедших вечеров, что были сохранены при помощи волшебства именно затем, чтобы сложить из них ограждающий Страну Эльфов барьер. Тогда Орион окликнул мать, позвал ее через пропасть многих вечеров, из которых была сделана стена сумерек в том месте, где он стоял; а потом он позвал ее и через время, так как с одной стороны все еще была Земля и стояли человеческие дома, и время измерялось часами, минутами и годами, а с другой стороны была Страна Эльфов, где время двигалось по иным законам и вело себя по-другому. Так он окликал ее дважды и прислушивался, и снова звал, но в ответ ему из Страны Эльфов не раздалось ни шепота, ни крика.

Орион в полной мере ощутил величие потока, отделившего его от матери, и понял, что он и темен, и широк, и могуч, как те потоки, что отграничивают наши дни от времен давно прошедших. Только этот сумеречный барьер искрился, взблескивал, переливался и казался воздушным, как будто и не отделял все ушедшие годы от стремительных и мимолетных часов, что зовутся промеж нами настоящим.

Орион продолжал стоять, окруженный мерцанием земных сумерек и слыша за спиной редкие, негромкие голоса позднего земного вечера. А перед ним — у самого лица чуть покачивалась высшая тишина Страны Эльфов и сиял своей непривычной красотой сумрачный барьер, создавший и хранивший эту тишину. Молодой лорд больше не думал ни о чем, он только вглядывался в эти глубокие и плотные волшебные сумерки, словно пророк, который, увлекшись запретным искусством, глядит и глядит в туманные глубины магического кристалла. Ко всему, что было эльфийского в крови Ориона, ко всей той магии, которую он унаследовал от своих предков-волшебников, взывали огни воздвигнутого сумерками барьера, и звали, и манили его.

Он подумал о своей матери, коротающей дни в безмятежном одиночестве вдали от беснующегося Времени, подумал о красотах эльфийской земли, смутно знакомых ему по магическим воспоминаниям, перешедшим к нему от Лиразели. Он вовсе перестал обращать внимание на негромкие голоса Земли за спиной. Вместе со всеми этими голосами перестали существовать для Ориона все обычаи людей и их человеческие нужды, и все, что они планируют, все, ради чего трудятся не покладая рук, и на что надеются. И все маленькие победы, которых люди достигают упорством и терпением, потеряли для него значение. В своем новом знании, пришедшем с той стороны границы и заключавшемся в том, что и в его жилах течет волшебная кровь, Орион немедленно захотел отринуть свою зависимость от Времени и оставить земли, что пребывали под его суверенной властью и были задавлены его тиранией. А оставить их он мог, сделав всего лишь пять коротких шагов, которые перенесли бы его в край безвременья, где его мать сидела подле своего царственного отца и правила вместе с ним зачарованным миром с высоты туманного трона. Иными словами, Орион уже не считал Эрл своей родиной; привычный человеческий образ жизни больше не подходил ему и людские поля не годились для его ног! Вершины Эльфийских гор стали для него тем же, чем являются для усталых работников, возвращающихся вечером с полей, гостеприимные соломенные крыши их родной деревни; неземное, сказочное стало для него домом.

Сумеречная граница, на которую Орион слишком долго смотрел, заколдовала его. В ней было заключено гораздо больше магии и волшебства, чем в любом земном вечере. Конечно, среди людей найдутся такие, кто сможет долго глядеть на туманный барьер, а потом равнодушно отвернуться, однако Ориону было не так-то просто это проделать. Магия могла зачаровать любое земное существо, но все они поддавались ее воздействию медленно, тяжело, неохотно. Кровь же Ориона откликнулась мгновенной, жаркой вспышкой.

Орион шагнул вперед, чтобы разом покончить со всеми мирскими заботами и разорвать связь со всеми земными вещами. Однако как только его нога коснулась сумерек, пес, сидевший в траве у живой изгороди в томительном ожидании обещанной погони, слегка потянулся и издал один из тех нетерпеливых звуков, что кажутся человеческому уху больше всего похожими на визгливый зевок. Услышав его, Орион, в котором на мгновение возобладала старая привычка, повернулся к собаке и, наклонившись, потрепал ее за ухом в знак прощания. Но тут уже все псы окружили его и принялись заглядывать в глаза и тыкаться в ладони влажными носами. Неожиданно оказавшись в самой середине пришедшей в движение своры, Орион, еще мгновение назад грезивший о сказочном мире и в мыслях своих плывший над просторами Страны Эльфов и взбиравшийся по склонам волшебных гор, неожиданно поддался голосу своей земной природы. Дело было совсем не в том, что ему больше нравилось охотиться, чем жить вместе с матерью за гранью времен в стране своего деда, или Орион так любил своих собак, что не мог их покинуть. Просто его предки по отцовской линии веками предавались охоте — точно так же, как предки по матери в своем безвременье практиковали магическое искусство. Его влечение к волшебству было сильней, пока он смотрел на что-то магическое, но стоило ему отвернуться, и земные корни с не меньшей силой позвали его к охоте. Прекрасная сумеречная граница только что манила Ориона в волшебную страну, но уже в следующее мгновение гончие позвали его в другую сторону. Для каждого из нас бывает сложно не поддаться воздействию внешних обстоятельств.

Некоторое время Орион раздумывал, стоя среди своих гончих и пытаясь решить, какой путь ему следует избрать. Он сравнивал покойные и неторопливые века, что едва текли над бестревожными лужайками и сонными чудесами Страны Эльфов, с жирной и темной пашней, с раздольными пастбищами и невысокими живыми изгородями Земли. Но рядом с ним были псы, они скулили, толкали его носами, ластились, заглядывали в лицо, разговаривали с ним, если умеют говорить лапы, хвосты и большие карие глаза, требующие: «Прочь отсюда, прочь!» Среди всей этой толчеи думать как следует было нельзя. Орион никак не мог ни на что решиться, так что псам в конце концов удалось настоять на своем. И тогда они вместе со своим хозяином отправились домой через поля, которые хорошо знали.

Глава XXII

Орион встречает доезжачего

Множество раз на излете зимы Орион возвращался со своей сворой к удивительной границе и ждал там, в сгущающихся земных сумерках. Несколько раз ему удалось увидеть единорогов, огромных и прекрасных, похожих в темноте на белые тени, что бесшумно прокрадывались на нашу сторону в часы, когда затихали земные поля. Но он не принес в Эрл больше ни одного рога, потому что больше не охотился. Единороги, если и появлялись, то удалялись от границ волшебной страны всего на несколько шагов, и Ориону никак не удавалось отбить от стада ни одного из них. В одной из попыток он едва не потерял всех своих гончих; некоторые из них были уже внутри волшебной границы, когда с помощью кнута Ориону удалось вернуть их обратно. Еще несколько ярдов, и зов его земного рога уже никогда не достиг бы их ушей. Именно после этого случая Орион понял, что несмотря на всю власть, которую он имел над своей сворой, в одиночку, без посторонней помощи, ему будет очень трудно сдерживать гончих. Слишком уж близко охотился Орион к границе, попав за которую собаки могли пропасть навсегда.