Свидетель - Лаврова Ольга - Страница 8

«Ему, кстати, полезно для укрепления. И поймет лучше, чем Платонов».

Знаменский развязал бантик и извлек материалы экс­пертизы. Власов увлекся хитроумными расчетами, про­штудировал таблицы.

– Это у вас в порядке вещей? – удивился он. – Масса квалифицированного труда ради доказательства, что кто-то кого-то ударил?

– И чтобы обезопасить истину, если единственный очевидец нырнет в кусты, – «по секрету» сообщил Пал Палыч.

– M-м… – оттопырил Власов губу. – Наблюдатель­ный. Предусмотрительный. Замечательно талантливый и очень душевный.

«То ли сарказм, то ли что. А, не буду доискиваться».

– Пора освобождать кабинет, Игорь Сергеевич. Дру­гим тоже охота на солнышке.

К вечеру заволокло, к утру задождило, ветер рвал из рук, выворачивал наизнанку зонтики. Заоконный термо­метр пал ниже +10°. Женщины, уже прочно переобувши­еся в босоножки, растерянно топтались перед ручьями, преграждавшими путь с мостовых на тротуар. Все мерзли.

Графа после гулянья вытирали газетами (собачники любят этот способ: от типографской краски блестит шерсть).

В тот же день кончился в Москве отопительный сезон и батареи охладели до осени.

У Пал Палыча было бодрое настроение, неподвласт­ное погодным фронтам: завтра Томина выписывали из больницы. Назначена встреча в домашней обстановке.

Под радостные фанфары Пал Палыч произвел реви­зию скопившихся бумажных завалов, написал постанов­ления о передаче аж двух дел сразу в суд и одного в прокуратуру; ответил на разные запросы и собрался зас­луженно пообедать, когда позвонили из бюро пропусков.

Его желал бы посетить Власов И. С.

«Мне он сейчас и даром не нужен! Значит, я ему нужен. Ох, не к добру…»

– Хорошо, выдайте пропуск.

Власов был мокр и взвинчен.

– Извините, что без приглашения.

– Вероятно, тому есть причина, – заставил себя улыбнуться Пал Палыч.

– Я могу поговорить с вами… просто так?

«Смесь агрессивности и просительности».

– Совсем «просто так»?

– Ну, не о погоде, разумеется.

«То бишь все о том же, только без протокола. Пора его наконец разгадать. Тоже мне, сфинкс!»

– А погода того заслуживает, Игорь Сергеевич. С вас до сих пор капает. Снимайте плащ, в углу есть свободные плечики, пусть посохнет.

Знаменский был само добродушие и любезность. Сви­стать всех наверх! Глазам глядеть, ушам слушать, мозгам варить!

Пока Власов раздевался, Пал Палыч позвонил секре­тарше отдела:

– Танюша, милая, мне бы чайку и чего-нибудь жева­тельного.

Та прибежала, в дверях взяла Пал Палычев термос, сожалеюще шепнула: «А в столовой окрошка», – и убе­жала в буфет. Серьезная женщина, двое детей, а носится как ветерок.

– Игорь Сергеевич, у вас нет аллергии на бумажную пыль? Тогда казенную письменность мы убирать не бу­дем, сложим на диван, с ней еще работать.

– Да-да, пожалуйста…

Власов рассматривал эувфорбию спленденс, которую Зиночка с месяц назад чем-то полила, вызвав небывалое обилие мелких алых цветков.

– Как вы терпите это душераздирающее растение? – поморщился он. – Шипы и кровь.

(Лепестки были кругленькие и действительно напо­минали капли крови).

«Некогда выкинуть», – хотел было отшутиться Зна­менский, но решил: нет, надо с ним серьезно. Мало ли какая фраза какую струну тронет.

– В этом растении есть характер. Индивидуальность. Красота и жестокость. Оно будоражит. Можно усмотреть символ жизни. Еще что-нибудь накрутить околофилософ­ское. Оно – сильное создание… и не позволяет себя «ца­пать за плечо» (процитировал он Власова). Вы ведь по­клонник силы, Игорь Сергеевич. Фикус мне неинтересен.

– А вы не поклонник?

– Силы? Слово очень уж многозначное. От «падаю­щего толкни» до… ну, скажем: падшего подними и дер­жи, пока не утвердится. Оба определения не мои, я не охотник плодить афоризмы.

Два удара каблучком в низ двери. Пат Палыч благо­дарно принял от секретарши поднос. Немножко она пе­рестаралась, но зато отпадает сожаление об окрошке. Тем паче, от нее в животе холодно.

– Мы с вами дивно беседуем «просто так», Игорь Сергеевич. Если вы еще поможете мне сервировать стол…

Ел Власов машинально, с холостяцкой неопрятнос­тью: скорее от нервов, чем от голода. Некоторое время продолжалось «просто так», затем прорезался смысл:

– Я вот насчет вчерашней очной ставки…

– Да?..

– Впечатление, будто меня в чем-то надули.

– Хм…

«Сообразил что-то. Любопытно, насколько».

– Не понимаю, зачем понадобилась сия процедура? Ведь Платонов и так готов вам душу выложить!

Пал Палыч долил в стакан из термоса. Хитрить не было смысла.

– Да, я вас слегка надул. И не извиняюсь, потому что для вашей же пользы.

– А в чем вы видите мою пользу?

– Вы мучились сомнениями, тяготились ответствен­ностью. Я облегчил задачу, предложив только подтвер­дить показания арестованного.

– И поздравили себя с удачей! – колко вставил Вла­сов. Пал Палыч пропустил мимо ушей.

– А кроме того, невредно было посмотреть на Платонова поближе. Как вам этот кладбищенский деятель?

Власов молча отвернулся. Пал Палыч решил тоже по­молчать. Пускай собеседник потрудится все же ответить.

После минутной паузы Власова выручил телефонный звонок. Трещал городской аппарат, и Пал Палыч, как всегда в таких случаях, отозвался официально:

– Старший следователь Знаменский слушает… Пре­дисловия не нужны, здравствуйте, Шептунов… Естествен­но, узнал… Да никакого фокуса, память срабатывает авто­матически… Ну что – что пять лет назад? Голос у вас тот же… А вы прикиньте, сколько я его наслушался, пока вы плели завиральные истории!.. Ну ладно, ладно… Значит, свобода. Поздравляю. И что будем делать дальше?.. Вот чего не советую! Зайдите-ка, потолкуем всерьез… Сейчас скажу… – Он полистал настольный календарь. – Давай­те послезавтра в три сорок пять.

«Шептунов. Отрадно, что не пропал. Хоть кто-то ког­да-то не пропадает! Вообще день удачный – если б не Власов».

– Еще чаю?

– Нет, спасибо… С вами разговаривал преступник?

– Бывший преступник.

– Что он сделал?

– Много чего наворотил.

– И вы с ним так вот…

– Что вас удивляет?

– Тон.

– Пять лет назад тон был другой. Но и человек был другой. Я с ним бился несколько месяцев.

– И перевоспитали?

Знаменский разозлился, но смыл злые слова с языка остатками чая.

– Вы меня все подковыриваете, приписываете хваст­ливость и прочее. Ну какая мне корысть перед вами чваниться?.. Что до перевоспитания, то педагогическая польза от следствия чаще всего гомеопатическая. Корень в самом человеке. Хочет или не хочет вырваться из уголов­ной тины.

Шептунов захотел. Все.

– И он к вам придет советоваться. Почему?! Почему тот же Платонов держится так, словно вы ему – друг, а я – враг?

– Преувеличиваете. Просто мы с ним – каждый на своем месте. Он видит, что на меня в определенном смысле можно положиться – все честно и объективно. А ваша позиция ему непонятна. Непонятное среднего чело­века раздражает.

«Снова воды в рот набрал… А ведь он способен сейчас поблагодарить за угощение и откланяться. А я останусь ни с чем?»

– Игорь Сергеевич, давайте наконец откровенно. Вы пришли искать помощи себе, но неким образом это связано с делом Платонова… Ваш протестующий жест – только жест. Из упрямства. У меня от своих забот голова так пухнет, что к вечеру кепка не налезает. Но готов помочь – если буду в силах. Только вот мне, как и моему подследственному, многое непонятно. Вы не вмешались, чтобы защитить Риту или Алексея… но не ушли. Стояли, смотрели. Как-то туманно упрекнули Платонова… не по­пытались задержать…

Платонов захрустел пальцами:

– Вывод ясен: трусил, пока не собралась толпа, а тогда рискнул вякнуть. Так?

– Нет, гораздо сложнее… Вы, между прочим, не от­ветили на вопрос о кладбищенском деятеле.

– Он не стоит серьезного разговора.