Полуденный вор - Лаврова Ольга - Страница 11

— Браво! Все гораздо лучше, чем я боялся!

— Да чего хорошего?! — взрывается Пал Палыч. — Мы оба в идиотском положении! Что, по-твоему, дальше?

— Отпускать за недоказанностью!

— Вас обоих?

— Если ты не решил меня упечь!

— А ты понимаешь, чем это пахнет?

— Ну… не впервой же, Паша, вывернусь.

— Пузановский его подозревает? — догадывается Кибрит.

— Не знаю, Зина. Этот трюк с побегом…

— Боюсь, именно это и растолкуют Пузановскому его приятели!

— Побег я объясню, не беспокойтесь, — возражает Томин. — Хуже, что все у них до меня шло гладко, а со мной — сразу забрала милиция. Хоть тут я как раз ни сном ни духом, однако… немножко нехорошо.

— Словом, если Пузановского освобождать — тебя надо выводить из операции, — резюмирует Знаменский.

— И все труды кошке под хвост?! — взвивается Томин. — А новый человек будет начинать с нуля? Не пойдет!

— А как пойдет?

— Почему его не посадить, раз невыгодно отпускать? — вмешивается Кибрит.

— Рано, Зинаида, рано! Я даже не знаю полного состава шайки и кто делает документы!

— Посадить непросто, — возражает и Знаменский. — Это только кажется, что Пузановского взяли чуть не с поличным. На поверку доказательств — с гулькин нос.

— Но если Шурик предстанет в форме, с майорскими погонами… неужели он не дрогнет?

Знаменский пожимает плечами. Это, скорее, вопрос к Томину, он общался с Пузановским и точнее предскажет его реакцию.

— Дрогнет. Но не признается, — качает головой Томин. — Тяжесть улик, понимаешь, должна возрастать на килограмм живого веса… Паша, нам с Пузановским надо уйти отсюда в обнимку! Только сложились нужные отношения — и родная милиция вдарила под дых! — Томин страдает, как может страдать оперативный работник, у которого рухнула тщательно обдуманная операция. — Докажи ему, что я не ваш человек!

— Доказать не моту… — Знаменский снова начинает ходить.

— Можно показать на очной ставке, — подает голос Кибрит.

— Очная ставка? Про что?

— Какая разница, Пал Палыч? Придумай. В чем-нибудь да есть у них разногласия!

Знаменский останавливается, и они с Томиным некоторое время смотрят друг на друга.

— Хм, — произносит Знаменский.

— Хм, — откликается Томин.

Чувствуется, что обдумывают одну и ту же идею.

— Ну, Томин, держись! — говорит с веселой угрозой Пал Палыч и хлопает его по плечу…

И вот очная ставка. Пузановский заканчивает свои показания.

— Я принял валидол, сердце начало отпускать. И тут окружает милиция. Верите, чуть не начался второй приступ!

— Верю, верю, — говорит Знаменский. — Но давайте уточним: стало плохо рядом с машиной или на расстоянии?

— Знаете, в такой момент уже слабо воспринимаешь… как бы в тумане… Возможно, гражданин сам подвел меня и усадил… не могу утверждать.

— Понятно. Ну, теперь что вы скажете? — меняя тон, обращается Пал Палыч к Томину.

— А что, начальник? Вижу — человек сомлел, а спереди машина открытая. Ну подвел — чего такого? Пускай, думаю, посидит, очухается.

— А сам за руль?! — беспощадно обличает Пал Палыч. — Тоже сомлел?

— Зачем, у меня здоровье приличное. Думал это… к врачу его отвезти, если будет загибаться.

— Вы не крутите! — Знаменский вскакивает, наклоняется через стол и трясет указательным пальцем перед носом Томина. — Имя-фамилию почему скрываете, а?

— Нну-у… ммм… — тянет Томин, и это по интонации близко к «сам толком не знаю».

— А почему от милиции побежал? — энергично напирает Знаменский.

— Да так… — мямлит Томин.

— Из-ви-ни-те! От милиции просто так не бегают! Молчите? По часам засекаю, сколько молчите! — Знаменский гневно барабанит по циферблату на руке.

— Живот схватило! — тонким голосом выпаливает «додумавшийся» Томин.

Завершая очную ставку, Пал Палыч говорит извиняющимся тоном:

— От ошибок мы не застрахованы, товарищ Пузановский. — Капитан с сотрудниками случайно проходил, вдруг видит — номер, который недавно объявлен в розыск. Шипованная резина. А в машине люди. Естественно, скомандовал задержать.

— Возможно, на мое счастье, — подхватывает Пузановский, окончательно вошедший в роль. — Еще неизвестно, что этот тип собирался со мной сделать!

— Зачем плохо думаешь! — обиженно укоряет Томин. — Зачем его слушаешь? — кивает он в сторону наблюдающего за ними Знаменского.

В кабинет, постучав, входит лейтенант и браво рапортует:

— Товарищ майор, просили передать вам дактокарты на неизвестного. На него ничего нет!

Знаменский делает вид, что разочарован, мечет на Томина угрожающие взгляды: не удалось выяснить, что за птица попала в сети.

— Погоди! — обещает он. — Ты еще нам попадешься!

Все намеченные мероприятия по дезориентации Пузановского выполнены.

— Прошу подписать протокол.

Пузановский расписывается. Томин ставит крестик.

— Неграмотный, — извиняется он.

Знаменский нажимает кнопку, входит конвой и задержанных порознь (Томина первым) выводят. Пал Палыч стоит в задумчивости. Что-то его беспокоит…

Возвращается Томин.

— Уф! И как это преступный элемент выдерживает — допросы, очные ставки, я уж не говорю, суд! — Он переходит к делу. — Почему не отпускаешь? Что за финт?

— Ощущение, что я перегнул палку, — отвечает Знаменский, недовольный самим собой. — Для такого деятеля, как Пузановский, попасть на Петровку и шутя отделаться… Не заподозрит подвох?

Задумывается и Томин, перебирая в памяти подробности очной ставки.

— Что-нибудь в противовес бы, этакое легонькое… — размышляет Знаменский. — Для продления… Может быть… С тобой он это не свяжет, ни в чем мы его не уличим… А рвение свое продемонстрируем.

— Глазунова? — догадывается Томин.

— Если б хоть сейчас застать дома!

Раиса занята приготовлением завтрака. В кухню заглядывает Царапов, смотрит на часы.

— Выходит, я проспал полдень… фантастика! — Он осторожно обнимает ее за плечи.

Эти первые слова наутро — какую окраску они придадут тому, что произошло? А он, будто подслушав, говорит:

— Клясться в вечной любви я тебе не буду.

Ну вот! Клятв она не ждала, но вместе с «добрым утром» это все же грубовато. Однако Раиса «отбивает мяч» почти без паузы:

— Я — тем более! Я вообще по натуре амазонка. Привыкла одна.

— И замужем не была?

— Попробовала. Занятие не по мне.

— А я и не пробовал… Где взять чашки?

— Не изображай семейного человека. Садись и жди.

— Я понимаю, что я тут гость. Втерся к тебе по старой солдатской присказке: «Хозяюшка, не дашь ли водицы испить, а то так есть хочется, что даже переночевать негде…» Сколько ты вытерпишь меня в своей квартире?

— Пока не надоешь.

Обстановка в комнате Раисы отражает характер и вкусы хозяйки: ничего лишнего, а то, что есть, недорого, но удобно и несколько необычно. Вместо мебельной стенки — простые широкие полки, на них книги, парадная посуда, лампа, телефон, часы и прочие функциональные вещи и лишь кое-где памятные безделушки. Перед диваном скамья, покрытая рушником. У окна мольберт с наброском какого-то интерьера.

— Сама все придумала? — спрашивает Царапов, осматривая комнату опытным взглядом.

— Я ведь кончила художественное училище, работаю дизайнером.

— А-а. Сколько видел квартир — такую впервые… Поговорим? Надо всерьез браться за Пузановского — раз я остался. Давай смотреть правде в глаза: «жигуля» твоего загнали, не вернешь. Надо выдирать деньги.

— Как их выдерешь?

— Как — не твоя забота. Тут ты должна положиться на меня. Это дело сугубо мужское.

Его прерывает телефонный звонок. Раиса снимает трубку:

— Слушаю… Здравствуйте… Да вы скажите толком: машину-то мою нашли?!.. — И тянет разочарованно: — А-а… Да, я почти не бываю дома… Опознать толстяка?.. Еще бы, конечно, опознаю! Теперь убедились, что он за фрукт? А то я у вас была мнительная!

— Арестован или нет? — взволнованно подсказывает ей Царапов.