Уродина - Вестерфельд Скотт - Страница 17

— Хотелось бы увидеть, как ты будешь выглядеть, — сказала Тэлли. — Когда станешь красоткой, в смысле.

— Боюсь, придется тебе смириться и запомнить мое лицо таким, — с усмешкой проговорила Шэй.

Потом она отвернулась, и ее скайборд, постепенно набирая высоту, полетел к реке. Тэлли что-то крикнула ей вслед, но рев воды, прорывающейся в створ, заглушил ее слова.

ОПЕРАЦИЯ

В день своего рождения Тэлли в одиночестве ждала, когда за ней прилетит аэромобиль.

Завтра, когда закончится операция, родители будут встречать ее около больницы, а с ними вместе — Перис и другие ее старые друзья, уже ставшие красивыми. Такова была традиция. Но теперь ей казалось странным то, что ее никто не провожает, так сказать, на этой стороне. Никто не попрощался с ней, кроме нескольких проходивших мимо уродцев. Теперь все они казались Тэлли такими малявками — особенно новички, двенадцатилетки, которые глазели на нее так, словно она была грудой костей динозавра.

Она всегда любила независимость, но сейчас чувствовала себя так, словно она совсем маленькая и всех остальных родители уже забрали после школы домой, а она одна осталась, всеми брошенная и покинутая. Угораздило же ее родиться в сентябре.

— Тебя ведь Тэлли зовут, да?

Она подняла голову. Это был уродец-двенадцатилетка. Он явно еще не успел здесь освоиться, держался неловко и смущенно одергивал форменную куртку, словно она была ему мала.

Да.

— Так это тебя сегодня заберут, и ты похорошеешь?

— Меня, Коротышка.

— А чего же ты тогда такая грустная?

Тэлли пожала плечами. Что он мог понять, этот полумалыш, полууродец? Она задумалась о том, что говорила об операции Шэй.

Вчера Тэлли в последний раз обмерили, сделали множество томограмм. Должна ли она была сказать этому новенькому уродцу о том, что уже сегодня, ближе к вечеру, ее тело вскроют, потом придадут ее костям правильную форму, одни из них удлинят, другие утолстят. Носовой хрящ и скулы удалят и заменят программируемым пластиком, кожу снимут и на ее место «посеют» новую, как траву на футбольном поле весной. Сказать ему об этом? А еще о том, что на ее глазах сделают лазерным лучом надрезы, в результате чего она на всю жизнь обретет идеальное зрение, а под радужку вживят имплантанты, из-за которых ее невыразительно-карие глаза получат золотистые искорки? Что ее мышцы получат взбадривающую дозу электротока, что весь ее детский жирок уберут раз и навсегда? Что зубы заменят керамикой, крепостью не уступающей крылу высотных самолетов, а белизной — лучшему фарфору? Рассказать ему про все это?

Говорили, что это совсем не больно — кроме новой кожи, которая пару недель побаливает, как если бы ты сильно обгорел на солнце.

В голове у Тэлли вертелись детали операции. Теперь она лучше понимала, почему убежала Шэй. Ну почему для того, чтобы просто выглядеть определенным образом, надо пройти через такое испытание? Если бы только люди были умнее, если бы они были развиты настолько, чтобы относиться ко всем одинаково, даже если кто-то выглядит иначе. Если кто-то урод.

О, если бы только Тэлли могла придумать вескую причину, которая заставила бы подругу остаться…

Она несколько дней подряд вела воображаемые разговоры, но они стали намного более напряженными и резкими, чем после ухода Периса. Тысячу раз она мысленно спорила с Шэй. Это были долгие жаркие диспуты о красоте, биологии, взрослении. Всякий раз, когда они выбирались на руины, Шэй высказывала свои мысли об уродцах и красотках, о городе и том, что находилось дальше пригорода, о ложном и истинном. Но Тэлли ни разу не подумала заподозрить, что ее подруга и в самом деле может убежать из города, отказаться от жизни, наполненной красотой, блеском, изяществом. О, если бы только она сказала Шэй что-то верное… Хоть что-нибудь.

А теперь она сидела здесь, и ей казалось, что она даже не пыталась сказать ничего такого.

Тэлли посмотрела новенькому уродцу прямо в глаза.

— Потому, — сказала она, — что все сводится вот к чему: две недели у тебя жутко болит кожа, как будто ты обгорел на солнце. Но это стоит перетерпеть, чтобы потом на всю жизнь стать красивым.

Мальчишка оторопело поскреб затылок.

— Чего-чего?

Я должна была так сказать, но не сказала. Вот и все.

Наконец прилетел больничный аэромобиль и опустился на школьную площадку так легко, что свежескошенная трава почти не шевельнулась.

В кабине сидел взрослый красавец, всем своим видом излучавший уверенность и авторитет. Он был настолько похож на Сола, что Тэлли чуть было не назвала его именем своего отца.

— Тэлли Янгблад? — осведомился водитель.

Тэлли уже успела заметить вспышку света, означавшую, что рисунок ее радужки проверен, но ответила:

— Да, это я.

Было в этом мужчине что-то такое, отчего сразу становилось ясно: с ним шутить не стоит. Воплощенная мудрость, а поведение настолько серьезное и официальное, что Тэлли пожалела о том, что не нарядилась торжественно.

— Ты готова? Вещей у тебя немного.

Ее дорожная сумка была заполнена только наполовину. Все знали, что большую часть вещей, которые свежеиспеченные красавцы и красотки перевозят с собой через реку, все равно отправляют на переработку. У нее будет и новая одежда, и любые новые хорошенькие вещицы, какие она только пожелает. Вот что бы она действительно хотела сохранить, так это записку Шэй, написанную от руки. Записка была спрятана между наспех уложенными в сумку вещами.

— Мне хватит.

— Молодец, Тэлли. Это сказано очень по-взрослому.

— Так и есть, сэр.

Дверца кабины закрылась, аэромобиль взмыл ввысь.

Большая больница находилась в Нью-Красотуане, на самом берегу реки. Именно сюда поступали для серьезных операций все — и малыши, и уродцы. Даже старые красотки и красавцы из Дряхвилля здесь проходили курсы продления жизни.

Река сверкала под безоблачным небом, и Тэлли позволила себе забыть обо всем и погрузиться в любование прелестью Нью-Красотауна. Даже без ночной иллюминации и фейерверков город искрился стеклом и металлом. Невероятные шпили бальных башен отбрасывали стройные тени на весь остров. «Ведь это настолько чудеснее Ржавых руин, — вдруг увидела Тэлли. — Может быть, тут не темно и не таинственно, но зато куда более живо».

Пора было перестать горевать о Шэй. Предстояла жизнь, подобная непрекращающемуся празднику и наполненная красивыми людьми. Такими, какой вот-вот станет она, Тэлли Янгблад.

Аэромобиль опустился на один из красных крестов, нарисованных на крыше больницы. Водитель провел Тэлли внутрь и проводил в приемное отделение. Регистраторша нашла в списке фамилию Тэлли, идентифицировала ее по рисунку радужки и велела подождать.

— Не заскучаешь одна? — спросил водитель.

Тэлли посмотрела в его ясные добрые глаза.

Ей очень хотелось, чтобы он остался. Но ей показалось, что, если она попросит его остаться, это будет как-то не по-взрослому.

— Нет-нет, все нормально. Спасибо.

Водитель улыбнулся и вышел.

Кроме Тэлли, в приемной никого не было. Она откинулась на спинку кресла и стала считать плитки на потолке. Пока она ждала, в ее памяти опять возникли разговоры с Шэй, но здесь они ее не так тревожили. Теперь было слишком поздно передумывать.

Тэлли жалела о том, что в комнате нет окна, чтобы можно было полюбоваться Нью-Красотауном. Она была так близка к цели. Она представляла себе завтрашнюю ночь, свою первую ночь в облике красотки. Она видела себя в новой чудесной одежде (ее форменное уродское тряпье безжалостно отправят в переработку), стоящую на вершине самой высокой бальной башни. Она будет стоять там и смотреть, как на другом берегу гаснут огни, потому что в Уродвилле ложатся спать, а у нее в распоряжении еще будет целая ночь с Перисом и новыми друзьями, и со всеми красотками и красавцами, с которыми она познакомится.

Она вздохнула.

Шестнадцать лет. Наконец-то.