Побег - Лаврова Ольга - Страница 6

– В основном я, Александр Николаевич, расконвои­рованный дровосек.

– Я не сентиментален, Ковальский.

– В смысле, что вам меня не жалко?

– Ничуть. Хотя в принципе вы мне симпатичны. Но вы железно заслужили и кровавые мозоли, и щи с кашей, и тоску. Вам здесь не нравится? Очень хорошо. Авось не потянет обратно.

– Боже упаси!

– Если рискнете зажить честной жизнью, поможем.

– Спасибо, Александр Николаевич.

– Пока не за что.

Лейтенант почувствовал себя лишним.

– Я больше не нужен, товарищ майор?

– Нет, спасибо.

Ушел понурившись. Похоже, Хирург ему «по теме», мельком отметил Томин. Даже – не исключено – гвоздь диплома.

– Вы сюда насчет побега? – спросил Хирург. – Если не секрет.

– Какой секрет!

– Хотели меня о чем-то спросить?

Вспомнил прошлое. Однажды Знаменский и Томин прибегли к его содействию и получили пригодившиеся им наблюдения Ковальского над его сокамерником.

Томин успокаивающе улыбнулся:

– Хотел спросить, как поживаете.

Ковальский улыбнулся в ответ, и разговор возвратился в дружеское русло.

– Пал Палыч жив-здоров?

– Все нормально.

– Поклон ему огромный. Передайте, что частенько вспоминаю наши разговоры.

– Расширим. Привет и пожелания успехов в работе всему коллективу Петровки, 38. Как народ относится к побегу?

– По-разному. Растравил душу этот Багров – на волю-то каждому охота. Но большинство считает глупос­тью: или поймают и срок накинут, а не то волки показа­тельный процесс устроят.

– Тоже вариант… Ну что ж, Ковальский, авось и еще когда встретимся. Ступайте пойте.

Но тот заволновался, просительно прижал руку к груди:

– Можно еще пять минут? Я понимаю, ничем не заслужил, но…

– Не мнитесь. Гитару, что ли, приличную выхло­потать?

– Ах, если б гитару… Без дальних слов, вот что. Шесть лет назад была у меня во Львове женщина… довольно долго. Она уже ждала ребенка. Жениться хотел, честное слово! До тех пор жил под девизом «Memento mori» – то есть «Лови момент»…

– Перевод несколько вольный. Дословно: «Помни о смерти».

– Вывод, по существу, тот же. Помни о смерти – стало быть, спеши жить… Так вот, первый раз тогда в душе что-то серьезное прорезалось. Но подвернулась одна сногсшибательная афера, на Черном море, а потом смыло меня курортной волной, и прости-прощай. А здесь вдруг выплыла передо мною она, Надя из Львова… Пока си­дишь, в голове, видно, какая-то сортировка происходит… Все время у меня перед глазами, будто только вчера видел. Даже во сне снится. И ребенок. То сын, то дочка… Может, все это смешно, наверно, глупо… но если бы узнать, вышла ли замуж, где теперь, как ребенка записа­ла… Если поспособствовать, Александр Николаевич, а? Она ведь меня любила. Чем черт не шутит? Через год моему сроку конец…

– Координаты есть? – Томин открыл записную книжку на чистом листке.

Хирург взял книжку и авторучку, быстро исписал листок.

– Тут все, что я о ней знаю. Адрес, естественно, на тот момент.

– Ладно, Сергей Рудольфович, сделаю.

Томин не был сентиментален, но был отзывчив на доброе.

А дальше перед ним сменялись осужденные, от которых он пытался добиться какого-нибудь проку.

Вот сухощавый парень с торчащими на стриженой голове ушами:

– Да кто я такой, чтобы Багор со мной разговоры разговаривал? Разве что оставит на пару затяжек – и всей нашей дружбы.

– Значит, не слышали о готовящемся побеге?

– Даже ни словечка! Всем как снег на голову!

Другой – неторопливый, обстоятельный, с пронзительным взглядом заплывших глаз.

– Вы работали с Багровым в бригаде. И в столовой сидели рядом, верно?

– Да.

– Отношения были приятельские?

– Более или менее.

– Он делился своими настроениями, планами?

– Багор – мужик самостоятельней. Если что переживал, рот держал на запоре.

– Побег был для вас неожиданностью?

– Да уж чего, а этого не ждали. Главное, срок небольшой, у начальства в почете ходил… Пропадет теперь ни за грош…

– Очень он тяготился неволей?

– Ну… матерился иногда. А в общем, ничего.

– Вы, по-моему, неплохо к нему относитесь?

– Уважал. Очень даже.

– Можете мне поверить, что чем меньше он сейчас пробудет на свободе, тем для него же лучше?

– Допустим.

– Тогда подумайте и скажите: что могло толкнуть Багрова на побег? Куда? Не просто же шлея под хвост?

– За чем-нибудь да бежал. Думаю была причина. Ка­кая – не знаю.

Третьему:

– Вас часто видели вместе.

– Клевета, истинный крест, клевета! Ни сном ни духом не причастен.

– Я вас не обвиняю. Спрашиваю об отношениях.

– Никаких отношений! Ничего общего! И статьи вов­се разные.

– Он, говорят, переменился в последнее время. От­чего?

– Не знаю отчего. Злой сделался. Как новеньких в барак прислали, так не подступись…

Опять Томин связался с Москвой.

– А что волноваться? – ответили с другого конца провода. – В конце концов, не бандит же – простой хулиган. Теперь из-за него всю милицию в ружье подни­мать?

– Не будем дискутировать, – нажал на басы То­мин. – Этот мужчина начинает мне не нравиться. Надо выявить все случаи хищения не только одежды, но и денег, документов. Пропажа буханки хлеба – и та сей­час может дать зацепку, ясно? Шевелитесь там, сони окаянные!

Между тем лейтенант по заданию Томина принес карточки тех, кто прибыл в последней партии. Бритые физиономии в фас и профиль и краткий текст. Томин перебрал их, на одной остановился.

– Глядите-ка, земляк. Иван Калищенко. Тоже еловский.

– Первые дни был даже с Багровым в одном бара­ке, – подсказал лейтенант.

– Так-так… Что за личность?

– Скользкий какой-то, товарищ майор.

– За что осужден?

– Работник почты. Систематическое хищение путем подлога. Кстати, он рядом. На кухне дневалит.

– Давайте его!

Калищенко доставили чуть не силой. Он и в дверях продолжал еще препираться с лейтенантом:

– Ну с одного города, ну и что?.. Здрасьте, гражданин начальник… Пойдут теперь допросы-расспросы!

– Не много ли шума? – постучал Томин по столу карандашом.

– Дак ведь от ужина оторвали! И так не ресторан, а коли еще простынет…

Калищенко можно было дать и сорок и пятьдесят в зависимости от выражения лица, подвижного и несимпатичного. Блудливые глаза и самодовольная щеголеватость, которую он умудрился как-то сохранить даже в ватнике, выдавали в нем бабника. Но не это резко настроило Томина против земляка Багрова. Сработал механизм, который Кибрит называла интуицией, а Томин по-русски – чутьем. Чутье подсказало, что поганый, хитрый стоял перед ним субъект. Верить ему нельзя было ни на грош.

– Сядьте и отвечайте на вопросы.

Властный тон заставил даже лейтенанта вытянуться, а Калищенке, наверное, почудились на пиджаке Томина генеральские погоны.

– Слушаюсь, гражданин начальник, – притих он и уселся на краешек табуретки.

– Прежде знали Михаила Багрова?

– Кто ж его, колоброда, не знал? Тем более на одной улице живем, все художества на ладони.

– В каких были отношениях?

– А я чего? Я от него подальше.

– Что так?

– Дак ведь отчаянный был, только свяжись.

– Враждовали?

– Никак нет, гражданин начальник, делить нечего.

Есть у него какой-то камень за пазухой против Багро­ва. Но о чем спросить, как спросить, чтобы камень нащупать?

– И семью его знаете? – наугад копнул Томин.

– Так точно. Май Петровне завсегда здрасьте… – тут он ухмыльнулся слегка, и в ухмылке проскользнуло зло­радство.

Томин помолчал, прислушиваясь к себе. Следующий вопрос был уже с прицелом:

– Вы женаты?

– Само собой.

– Жена ваша с Багровой общается?

– Куда нам, гражданин начальник: Май Петровна – дамочка культурная, много о себе понимает, у ней дру­гие знакомства, с высшим образованием. А нас ежели когда пострижет-побреет – и все наше удовольствие.