Беспризорный князь - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 68

– Что ж, брате! – сказал Иван, присаживаясь. – Поговорим? Не за тем звал вас, чтоб на казнь смотреть. С землей Владимирской и Суздальской что-то делать надо. Князя там более нет, – он кивнул на место, где лежал Юрий, – а это худо. Заведется чужак – воюй с ним! Кто желает?

– Отдаешь? – загорелся Давыд.

– Только посаднику.

– Отчего не в удел? – насупился Ярослав. – Князю посадником невместно.

– А я? – спросил Иван. – Я кто? Разве Киев – вотчина мне? Люд избрал, он же и прогнать может. Так что посадник и есть.

Князья удивленно глянули на Ивана. О таком статусе Великого они не думали.

– Да и чем удел лучше? Скажем твой, брате! – Иван обернулся к Ярославу. – Кто сядет в Чернигове, когда тебя не станет?

– Сын.

– Ой ли? – сощурился Великий. – До тебя в Чернигове отец Игоря и Всеволода сидел. А как помер, пришел ты и прогнал братьев.

– Так я уделы им дал! – обиделся Ярослав.

– Ты добрый! – согласился Великий. Игорь при этих словах скривился. – А ежели б нет? А что, если после тебя Игорь захочет Чернигов вернуть?

Ярослав сумрачно поглядел на двоюродного брата.

– Кто помешает? – продолжал Иван. – Я? Нет у меня такого права. В усобную свару лезть не могу: Киев войска не даст. А вот за посадника вступлюсь. Раз город мой, мне и защищать.

– Посадника согнать можно! – не согласился Ярослав.

– А с удела нет? В твоей земле посадники есть?

– Конечно! – сказал Ярослав. – Городов-то много.

– Давно сидят?

– Которые еще от прежнего князя.

– Чего не гнал?

– Так добрые.

– То-то и оно! – сказал Иван. – Кто меняет доброго? Такого поискать! А теперь скажи, если у посадника и сын добрый, отдашь ему город?

– Отдам! – согласился Ярослав.

– Получается, посадником быть лучше, чем удельным?

Ярослав засопел.

– Тебе в том какая выгода? – встрял Ростилав. – Ведь не просто так клонишь?

– Выгода простая, – вздохнул Иван. – Первое: резать друг дружку не станете. И вторая: коли придут те же половцы, войско пришлете немедля. Не станете рядиться: нужно это вам или нет? Вот и вся выгода.

– Любо, брате! – вскочил Всеволод. – Згода! Ставь меня во Владимире!

– Почему тебя? – подскочил Давыд.

– Ты хочешь? – удивился Иван.

– Сам нет, – сказал Давыд, – но у меня сыны.

– Ага! – хмыкнул Ярослав. – Ты в Смоленске, сын во Владимире… Треть Руси захапаешь!

– Будто у тебя земель меньше! – окрысился Давыд.

– Тихо, брате! – вмешался Иван. – Никого не обидим! Городов у нас много, а посадники везде нужны. Да что это мы так сидим! Закусить пора!

Он хлопнул в ладоши. Дверь отворилась, в гридницу повалили слуги с блюдами, кувшинами и кубками. Стало ясно, что ждали они только сигнала. В короткое время стол был накрыт.

– Выпьем, брате! – сказал Иван, поднимая кубок. – Теперь можно: травить более некому!

Гости, не сговариваясь, хохотнули и потянулись к кубкам. Разговор предстоял увлекательный. Вести такой трезвым – грех…

Пир завершился за полночь. Рядились долго. Всеволод получил-таки Владимир, другие остались в уделах. Зато с обещанием: дети не пропадут. Племянники, если бог умом не обидел, – тоже. Могут отправляться в посадники хоть сейчас. Каждый из князей прикинул, кого облагодетельствует и как счастлив будет родич выбраться из захолустья.

С Иваном говорили почтительно. Он понимал: из-за Ксении. Женатый на смердке, он был изгоем, как зять басилевса – недосягаемо высок. Утрата уравняла его с князьями. Для них он теперь свой. Этот разговор – только начало. Всякое еще будет, но хорошо, что слушают.

Ноги занесли Ивана в супружескую ложницу. Только переступив порог, он понял, куда пришел. Некоторое время стоял, глядя на застеленное ложе. Он не ночевал здесь со смерти жены – не мог. Боль утраты уже притихла, но горечь осталась. Ксения сумела стать ему другом, преданной женой, любящей матерью. Она любила его. Иван чувствовал это в ее словах, жестах, выражении глаз. Даже сердясь, она смотрела на мужа с обожанием. Выпив яд, предназначенный ему, жена сохранила тысячи жизней. С Юрием пришлось бы воевать…

Вздохнув, Иван вышел из ложницы и побрел в свою каморку. Плюхнувшись на лавку, заложил руки за голову. Что дальше? Одна жена в монастыре, вторая – в могиле, дочки на попечении бабушки, прикатившей из Волыни. Внучек Доброслава балует, те растут капризными. Так дальше продолжаться не может, надо решаться…

Иван не заметил, как уснул, и сразу оказался в знакомом зале. Тип в мантии встретил его гнусной улыбкой.

– Сгинь! – сказал Иван. – Заколебал!

– Культура… – протянул тип. – А еще князь!

– Великий! – заметил Иван.

– Можно подумать, это что-то меняет. Знавал я и таких!

– Ну, и катись! – посоветовал Иван. – Чего прицепился?

– Один ты остался, – вздохнул тип, – другие согласны.

– Это беда?

– Угу! – согласился тощий.

– Какая?

– Беспризорный князь. Непорядок. Как был беспризорником, так и остался, – тип ухмыльнулся. – Чего опасаешься? Думаешь, обману? Мамой клянусь!

– Она у тебя была?

– Ну… – Тощий почесал в затылке. – Наверное.

– Лучше б аборт сделала!

– Ай-ай-ай! – покачал головой тип. – Совсем распоясался. Не понимаю. Чего кобызишься? Только скажи – и все будет пучком. До самой смерти!

– А потом?

– Что потом? – заволновался тип. – Кого волнует это «потом»?

– Меня.

– Праведник нашелся!

– Не праведник, – сказал Иван, – но и не сволочь.

– Боишься молвы?

– Себя. Сволочью жить не смогу. Так что давай! Чтоб больше не видел!

– А то что? – сощурился тип.

– Отче наш иже еси на небесех…

Иван поднес пальцы ко лбу.

– Э-э! – заволновался тощий. – Мы так не договаривались!

– Мы вообще ни о чем не договаривались, – уточнил Иван.

– Пожалеешь!

– Возможно! – согласился Иван. – Зато буду знать: все, что произойдет, мое. Успехи, ошибки, потери. Некого винить, кроме себя.

– Дурак! – крикнул тощий.

– От такого и слышу! – сказал Иван. – Сгинь, бес!

И бес сгинул.

28

– Нет! – сказал Софроний.

Иван не отвел взгляда.

– Думай, о чем просишь! – погрозил пальцем патриарх. – Снять с монашки клобук?

– Она жена мне.

– Была!

– Мы венчаны.

– Принимая постриг, раб божий умирает для мира. Иначе кто б венчал тебя с ромейкой?

– Ксения умерла. Оляна жива. Я хочу ее.

– Нельзя! – покачал головой Софроний.

– Почему?

– Что люди скажут? Захотел – постриг жену в монашки, захотел – забрал обратно? Раз князь, так все можно? Клобук снять – великий грех, Господь такого не прощает. Не проси!

Иван насупился.

– Женись снова! – посоветовал патриарх. – Вон сколько невест! Княжны, принцессы… За тебя любая пойдет!

– В четвертый раз не венчают.

– Почему в четвертый? – удивился Софроний.

– Елица, Оляна, Ксения… – перечислил Иван.

– Язычница не считается!

– Чем она хуже? Некрещеная? Так это не ее вина! Кто говорил, что любая душа – христианка?

Софроний засопел.

– Все равно нельзя! – сказал уже без прежней уверенности. – Не хочешь жениться, живи в воздержании!

– Куда мне? – махнул рукой Иван. – Не утерплю. Аз грешный… Глазки каждый день строят. И какие! Одна другой краше! Впаду в блуд, заведу гарем. Этого хочешь?

Софроний не ответил. Подошел к окну и уставился на березу, росшую во дворе. Ветви дерева были усеяны почками. Молодые листочки, проклюнувшись, тянули к солнцу изумрудные листки. Ветерок покачивал ветви; казалось, береза горделиво потряхивает ими, предлагая полюбоваться на деток. Софроний повернулся к князю.

– Не о том думаешь! – сказал с укоризной. – Дети у тебя, четверо. Дочки так и вовсе маленькие. Им мать нужна. Добрая и благочестивая.

Иван недоуменно смотрел на патриарха.

– А кто благочестивее сестры-монахини?

В глазах князя плеснулась надежда.