Беспризорный князь - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 44

…Расстались мы довольные друг другом. Мацько получил жалованье, а я радовался, что после стычки на берегу никто из ляхов в моих землях более не появлялся. Сочинять байки воевода был мастак, но данное слово держал крепко.

К Рождеству я получил весть из Константинополя. Алексий коротко уведомил: условие мое принято, а франков в Константинополе ждут не ранее мая: перевалы в горах закрыл снег. Морем пройти тоже не выйдет: зимние шторма. Как только ситуация прояснится, Алексий лично прибудет в Звенигород – согласовать, что и как…

Известие меня порадовало. Тащиться со змеями в мороз… Смоки легли в спячку, будить их не хотелось. В особой пещерке дремали молодые змеи, появившиеся на свет благодаря виталису. Я намеревался нарастить военно-воздушные силы до двенадцати единиц. Молодые хозяева смоков проходили усиленную подготовку, и я рассчитывал, что к лету у меня будет шесть пар змеев. Возьми нас тогда…

Никто в княжестве не догадывался о моих замыслах, я даже Малыгу не известил. Боялся, что батька не одобрит. Да и неизвестно, сбудется ли? Вдруг Святослав передумает? Старики капризны…

Вести, приходившие из Киева, однако, свидетельствовали: ничего не меняется. Договоренность соблюдалась. Об этом регулярно сообщал Горыня. Прознав о планах Великого, он попытался вернуть полученную мзду. Кошель, который он притащил, даже на беглый взгляд был больше и тяжелее моего. Попытка подкупить князя, однако, сорвалась.

– Взял, так взял! – сказал я испуганному Горыне. – Хочешь милости, так делай, как срядились!

Горыня старался. Гонцы привозили собственноручно нацарапанные им грамотки, краткие, но толковые. Все шло по плану. Великий хоть и хворал, но крепился, чему в немалой степени способствовало лечение, предписанное Млавой. Я молил Бога, чтобы он протянул как можно дольше: нельзя встревать в замятню ранее намеченного часа. Если б мне еще недавно поведали, что буду молить о здравии лютого врага, я бы рассмеялся. И вот, молил.

С получением вести из Константинополя таиться стало невозможно. Батька наверняка спросит, за каким лядом нам ромеи? Чего потеряли в дальних краях? Добро б согласились за золото – здесь это по понятиям, но ради какой-то грамотки… Оно Галичу больно нужно?

Оставалось придумать, что сказать. Я из двадцать первого века, историю вашу в школе учил, поэтому о том, что произойдет, знаю наперед? Батька сразу подумает: заболел князюшка! Повредил головку в битве с половцами, или в Киеве опоили. Там могут… Оставался один путь. К предсказаниям и пророчествам в этом мире относились серьезно. Любой нищий мог крикнуть князю, что ему было видение, и князь не смел отмахнуться. Здесь с такими вещами не шутят. Врать батьке, да еще прикинувшись юродивым, жутко не хотелось. Ну, а как иначе? Вы знаете лучший способ?

Как и предполагал, рассказ о походе в греки батька выслушал без восторга.

– Зачем это тебе? – спросил, нахмурившись. – Али земель мало? Так у нас их поболее, чем у Киева! Живи да радуйся! Детям хватит и внукам останется.

Выглядел Малыга непреклонным, и я понял: пора!

– Не останется!

– Это отчего?

– Было мне видение…

– Какое? – насторожился батька.

Я прикрыл глаза и забормотал:

– Придет с востока племя незнаемое, и будут его тьмы и тьмы. Растекутся безбожные по русской земле, станут жечь города и веси, грабить и угонять людей в полон. Встанут князья на защиту земель своих, да побьют их поодиночке, ибо, погрязнув в которах, не всхотят князья объединиться. Заграют вороны над пепелищами, погибнет и обезлюдеет Русская земля. Падет великий Киев, и места, где стояли дома и храмы его, порастут бурьяном.

– Киев?! – подскочил батька. – Брали его на щит и не раз, но чтоб сжечь! А Галич?

– Никого не минет чаша сия, – напустил я туману. Что случилось с Галичем в моей истории, я не помнил, но можно смело рассчитывать: не пронесет.

– Что за племя? – спросил батька после воцарившегося молчания.

– Имя им «татарове», живут в шатрах, разводят скот, кочуя с места на место.

– Как половцы? Били мы тех!

– Эти другие. Их воины безжалостны и слепо повинуются вождям своим. Тому, кто бежит с поля боля, татары ломают спину, как и тем, кто бегство видел, но не остановил. Они берут города, разбивая стены пороками, и, захватив их, не щадят ни старого, ни малого.

– Вот напасть! – вздохнул Малыга. – Великому сказал?

Я не успел среагировать, как батька сам же и ответил:

– Сказал, конечно. Иначе зачем он к тебе проникся? Злыдень Святослав, но за Русь болеет. Как скоро эти придут?

– Еще при нашей жизни.

– О-хо-хо! – вздохнул Малыга. – Мнишь, успеем?

– Не знаю! – признался я. – Не говори пока ватаге!

– Не буду! – согласился батька и добавил после короткого молчания: – А ведь знал, что ты не прост! Еще когда в Звенигороде объявился. Помогает тебе Господь, вот и видение не зря послал. Только знай: одного в Киев я тебя не пущу! Сожрут!

Я кивнул. Мы обговорили план действий и разошлись по ложницам. А ночью, словно в наказание, случилось мне видение. Я снова был в помещении с шахматными полами, и внутри ждал знакомый тип в мантии. Только в этот раз он не сидел, а стоял, насмешливо поглядывал на гостя.

– Умный, да? – спросил со знакомым акцентом. – Решил, что сам справишься?

Я отмолчался: отвечать не хотелось.

– Может, и выйдет, – продолжил тип, не обратив внимания, – только какой ценой? Гляди!

Он махнул рукой, и я увидел огромное поле. Сколько хватало взгляда, завалено телами людей и коней. Местами они лежали грудами. Повинуясь жесту тощего, изображение укрупнилось. У кучки тел, одетых в халаты и кольчуги, лежал русский воин. Правая рука его сжимала меч, левой и вовсе не было. Вместо нее торчала культя, подле которой расплылось бурое пятно. Такие же пятна покрывали одежду и доспехи воина, даже шлем; только лицо по странной случайности осталось чистым. Оно приблизилось, я разглядел заострившийся нос, бледно-серую кожу и синие глаза, устремленные в небо. Лицо убитого показалось мне знакомым.

– Твой сын! – пояснил возникший за плечом тип. – Погиб, сражаясь с личной тысячей Субудая. Битва при Калке. Татары не прошли, но и ваших не стало. Помнишь: «Сваты напоиша, а сами полегоша за землю Русскую»? – Он хихикнул. – Как тебе цена?

Я не ответил.

– А можно иначе!

Поле битвы исчезло. Передо мной расстилалась степь: холмистая, поросшая кустарником и высокой травой. Поперек нее скакал всадник на низком коньке. Изображение укрупнилось, и я разглядел мальчика лет десяти. Он был в бараньем тулупе, сапогах с загнутыми носами, на голове сидела баранья же шапка. Плоское лицо мальчугана с глазами-щелочками блестело от пота. Время от времени он вытирал его рукавом, размазывая по щекам пот вместе с грязью от осевшей пыли.

– Его зовут Темучин, – пояснил тощий. – Возвращается в стойбище невесты, – тип хихикнул. – Отца его убили; а родители невесты могут укрыть. Смотри!

Я увидел, как из недалеких кустов выметнулись конники и устремились к Темучину. Малец их тоже заметил и хлестнул коня. Тот прыгнул и помчался галопом. Конники устремились следом, погоня исчезла за холмом.

– В истории, которую ты знаешь, Темучин ушел, – пояснил тощий. – Его конь посвежее, а преследователи утомились, разыскивая беглеца. Им, однако, можно помочь.

Я вновь увидел скачущего мальчика. В этот раз он мчал прямо на меня. Картинка скользнула вниз, и я разглядел среди пожухшей травы невысокую кочку. На вершине ее чернела нора. Возле нее, вытянувшись, стоял зверек в светло-бурой шерстке. Он встревоженно смотрел вдаль и внезапно юркнул в норку. Я увидел лошадиные ноги. Они подымались и ударяли в землю – медленно, как при ускоренной съемке. Ноги приблизились. Передняя угодила копытом прямо в нору. Изображение отпрыгнуло, я увидел падающего коня и ошеломленного мальчугана, летевшего на землю. Кувыркнувшись, он вскочил и метнулся к коню. Но тот лежал, согнув в колене сломанную ногу.