Любой ценой - Лаврова Ольга - Страница 7

– Понял, куда клоните… Кто же я есть в ваших глазах? Что я, по-вашему, продал?! У меня дети растут, им отец нужен. Какие деньги отца заменят?.. Да если б возможность вырваться… какие тут деньги… да я бы… я бы стены разнес! Но судьба заставляет… Надо.

– Тот же старый добрый вариант: «заела совесть»?

– Заела совесть.

– И гложет раскаяние?

– Гложет, – упрямо повторяет Тобольцев.

– И убитый Киреев в глазах стоит?

– И стоит!

Знаменский не напоминает про неопознанную фотографию. Его устраивает как раз та точка, к которой он подвел Тобольцева.

К подворотне в Товарищеском переулке подъезжает милицейский микроавтобус. Из него выходят Знаменский, Панюков, Тобольцев, трое конвойных, фотограф, сотрудник с магнитофоном, понятые.

– Сейчас, Василий Сергеич, проверим, что у вас в глазах стоит, – весело говорит Знаменский.

Все входят в подворотню. Тут тон Знаменского делается казенным: началась официальная процедура, следственный эксперимент.

– Будьте добры, Тобольцев, укажите место, где, по вашим словам, вы совершили убийство.

Тобольцев осматривается, как бы сверяясь с внутренним планом. Арочная подворотня выводит в небольшой дворик. Справа и слева от подворотни – две двери, перед ними ступеньки, над ступеньками двускатные навесы, крытые железом, – бывший «собственный дом, вход со двора».

Между сумрачной пещерой подворотни и одной из дверей перпендикулярно к стене в две шеренги выстроены шесть мусорных баков – те самые, которыми в соседнем дворе прошлый раз любовался Знаменский.

– Вон там, у подъезда, – говорит Тобольцев.

– Подойдите ближе. И понятых прошу. Где упал Киреев?

Тобольцев огибает мусорные баки, не обращая на них внимания.

– Тут вот… слева от дверей.

– И как лежало тело?

Тобольцев неопределенно поводит рукой.

– Поточнее, пожалуйста. Куда головой? На спине, на боку?

– Лицом вниз.

– Параллельно стене или под углом?

– Нетрезвый я был… Кажется, вот так.

Он очерчивает над землей силуэт. Знаменский и следователь Панюков переглядываются.

– А место происшествия имеет прежний вид? – продолжает Знаменский. – Чего-нибудь не хватает? Что-то лишнее?

Тобольцев растерянно переступает с ноги на ногу.

– Я правильно показал, где лежал-то он?

– Не совсем. Кроме того, тут кое-что нарочно изменено, чего незаметить нельзя.

Тобольцев вскидывает на Знаменского печальные карие глаза:

– Эх, Пал Палыч, напрасно вы…

Пользуясь записной книжкой, ластиком и карандашом, Знаменский изображает для Кибрит картину места происшествия.

– Подворотня. Стена дома. Дверь. Мусорные баки мы поставили вот так. Их приходится огибать по дороге к подъезду.

– Очень хорошо!

– Хорошо, да не совсем. Сегодня получаю от Тобольцева письменное заявление…

Входит Томин.

– Привет, Саша, как раз вовремя. Тобольцев сумел связаться с Холиным. Теперь он припомнил, что баков раньше не было!

– Связь у меня в кармане! – Томин усмехается, довольный произведенным эффектом. – Но прежде вынужден огорчить – при всех твоих симпатиях к Тобольцеву он вульгарно куплен! Складчина – выдумка, опросил сослуживцев и ручаюсь.

– Между прочим, вариант с подкупом выдвинула я! – вворачивает Кибрит. – Только Пал Палыч отверг.

– И продолжаю отвергать. Давай связь!

– Паша, ты непрошибаем. – Сдвинув в сторону построение Знаменского из ластика и карандашей, Томин разворачивает свои заметки. – Круг знакомых Тобольцева. Круг друзей-приятелей Холиных. Одну фамилию обнаруживаем в обоих списках.

– Грибеник Кира Михайловна, – читает Знаменский.

– Да, гражданка Грибеник. Отбывает срок, работая в медчасти Бутырки. В прошлом – комбинации с бюллетенями. А ее муж – сослуживец Дмитрия Холина, старшего брата.

– Шурик, умница…

– Погоди, Зинаида, сольный номер инспектора Томина не кончен. – Он достает новый листок. – Это график посещений Тобольцевым врача, а это даты, когда Грибеник имела свидание с мужем. Что-нибудь просвечивает?

Знаменский подсчитывает в уме.

– Ярким светом! Саша, ты своротил гору!

– Еще бы! Но предстоит еще покрутиться в медчасти. Поедем вместе?

– Поехали. Возьму Тобольцева в оборот.

Повеселевший Знаменский открывает сейф, чтобы убрать папки, но спохватывается:

– Да, Зина, ведь ты с чем-то пришла!

– Это по поводу следов крови. Я выписала из протокола осмотра. Видишь – форма капель, высота падения, дорожка брызг… а тут снова… По пути прочтешь и разберешься.

На сей раз кабинет обычный, следователь с допрашиваемым сидят друг против друга как пришитые.

– И не надоело со мной возиться, Пал Палыч? – безучастно спрашивает Тобольцев.

– Надоело. Сегодня решил твердо: я не я, но докажу, что ваша история – чистейший самооговор!

– Я буду стоять на своем.

– Не устоите, Василий Сергеич. Начнем с картины преступления. Вы ударили. Он упал. Вы ушли. Так?

– Так.

– А вот и не так! У меня в руках копия документа, которого Холин, по счастью, не видел. Беднягу Киреева сначала, оказывается, били в подворотне. Он, вероятно, упал на колени – кровь капала с небольшой высоты. Затем тянется редкая цепочка капель к подъезду – человек вскочил и пытался убежать. Его настигли и добили. И все это сделали вы? С досады, что привязался безобидный старик?

От сознания, что все рушится, Тобольцев вскипает:

– А если я хотел его убить?.. Да вот, хотел!.. Понимал, что сегодня-завтра арестуют, все вокруг ненавидел!

– Полно, Василий Сергеич, Вы же дома сидели. Возились с ребятами, помогали теще стирать. Не выпивали. Никуда не выходили. Это называется алиби. Прошу – показания Прасковьи Андреевны.

Тобольцев берет протокол, читает, закусив губу, шепчет:

– Она меня выгораживает.

– Да откуда ей знать, что нам важно ваше поведение четырнадцатого июня?

– Могла напутать… – Он хватается за последнюю надежду. – И я мог напутать. Ошибся же про мусорные баки! Вспомнил – поправился!

– Потому что держали связь с Холиным. Через Киру Михайловну. – Знаменский невольно улыбается, видя глубокую растерянность Тобольцева. – После выезда в Товарищеский переулок немедленно побежали в медчасть – зуб заболел. Ну и, естественно, «вспомнили» и поправились… Все, Василий Сергеевич. Вам остается только объяснить, ради чего вы рвались в убийцы. Ни один суд не признает вас виновным!

– Суд? – горько хмыкает Тобольцев. – До суда, Пал Палыч, дожить надо…

– Что за настроение?

Тобольцев роняет голову на руки. Больше у него нет сил таиться. Он рассказывает, что с ним случилось – рассказывает взахлеб, с подробностями, крепко впечатавшимися в память.

А случилось вот что. Недели две назад вызвали его в медсанчасть на осмотр: можно ли разрешить прогулки (добаливал ангиной).

В коридоре ожидали еще несколько арестованных. Кира Михайловна, сестра, сидя за столиком возле стеллажа с историями болезни, распределяла кого к какому врачу. С зеками держалась участливо, душевно. Сама в аккуратном халатике, приятная такая женщина. Тобольцев, грешным делом, засмотрелся и не против был, что сестра очереди не соблюдала – всех вперед него выкликнула.

Оставшись с Тобольцевым наедине, она медлила и вроде бы смущалась. Потом вдруг ласково спрашивает:

– Что у вас… с горлом?

– Застудил немножко. Курил в форточку.

– Такой молодой! – «нечаянно» вырывается у Грибеник.

Тобольцев понимает ее внимание по-своему:

– Не старый, конечно. Хотя – двое ребят.

– И дети есть!.. – ахает женщина.

– А что?

– Нет-нет, ничего… Извините… Вот порошки, принимайте по одному на ночь. Когда боли резко усилятся, придется увеличить дозу.

– У меня что-нибудь нашли?.. Доктор что-то сказал не по-русски…