Из жизни фруктов - Лаврова Ольга - Страница 7

На скулах у Васькина набухают желваки.

— Такие записи — не документ!

— Небось набавили! Для игры!

— Не похоже, Малахов. Ребята серьезные, математики. Даже номера машин называют. Профессиональная память на числа.

— Да не принимали же. Те вагоны. Не принимали мы их.

— Официально не принимали. А по-тихому, я думаю, разгрузили.

Малахов засматривает в лицо Васькину и упавшим голосом спрашивает:

— Коть?..

— Вранье!

Томин и Кибрит разговаривают, шагая по коридорам Петровки, 38.

— Тебя оставили в покое, Шурик?

— Со вторника хвоста нет.

— И неясно, что это было?

— Одну даму на выбор проверил — ни в какую версию не влезла.

— Всего одну даму! Не слишком ли беспечно?

— Но криминала же нет. Ходить за мной — не преступление. — Томин прислушивается. — Извини, Зинуля.

В его служебном кабинете надрывается телефон.

— Да?.. — снимает Томин трубку. — Понял, выезжаю. — Он убирает бумага в сейф, опечатывает его. Хватает плащ, пистолет, собирается уходить.

Новый телефонный звонок возвращает его к столу.

— Да?.. Да, майор Томин… В триста шестую? Сейчас не могу, ждет машина на происшествие…

На том конце провода говорят нечто такое, от чего брови его ползут вверх.

— Вы отменили? — недоумевающе спрашивает он. — Да, есть явиться в инспекцию по личному составу.

— Интересно… что же я натворил такого… антислужебного, — бормочет Томин, вешая на место плащ и убирая пистолет обратно в сейф.

…Томина ждет подполковник Саковин. Держится суховато, любезность его лишена теплоты. Томина он встречает, не вставая из-за стола.

— Здравия желаю, товарищ подполковник.

— Зачем же так официально. Садись. Сколько лет, сколько зим.

— Да, давненько… — Томин садится, и некоторое время они молча рассматривают друг друга.

— Значит, ты в инспекции? — спрашивает Томин.

— Как видишь… Насколько помню, в институте мы ни врагами, ни друзьями не были, а позже вообще не сталкивались. Так что нет препятствий для проведения служебной проверки… Как будем разговаривать? Перейдем на «вы» или?..

— О, мои дела так плохи?

— Твои дела… твои дела… твои дела… — Саковин достает папку. — Чего уж тут хорошего.

— Звучит неприятно. Но интересно.

Саковин бросает испытующий взгляд, однако на лице Томина действительно только интерес.

— Пойми правильно, Саша. Как бы руководство ни было уверено в тебе или Знаменском…

— Еще и Знаменский?!

— Проверка сигнала такого рода должна быть строгой и тщательной, — привычно не замечает, что его прервали, Саковин.

— Сигнала какого рода?

Саковин снова не реагирует на реплику.

— Хуже всего, что сигнал объективно кое-чем подкреплен. Речь идет о твоем посредничестве в получении Знаменским взятки.

— Если б ты не по службе, Саковин… — Томин не договаривает, но смысл ясен.

— Этак мы действительно перейдем на «вы», — осаживает его Саковин. И после короткой паузы продолжает: — Обвинение придумано не мной, Томин. И, надеюсь, ты оправдаешься.

— И с кого же мы с Пашей содрали взятку?

— С работника овощной базы.

— И богато взяли?

— Для продолжения разговора мне нужен официальный ответ — нет или да?

— Нет!

— Еще один обязательный вопрос: может быть, есть доля правды! Какие-то общие знакомьте… у кого-то брали взаймы… встречались с кем-нибудь!.. Прошу тебя подумать, что могло лечь в основу сигнала.

— Нет знакомых, не брал взаймы, не встречался, не состоял, не участвовал. Что касается Знаменского, то…

— То похоже, что ему действительно уплачено, — договаривает Саковин.

— Знаешь, я встану и уйду, и делай со мной что хочешь!

— Будь добр, не вдавайся в амбицию. Побольше выдержки.

— Хорошо, я буду выдержан. Я спрошу тебя очень вежливо: мыслимо ли заподозрить Знаменского?! Пашку Знаменского! Сколько-нисколько ты же его знал!

Саковин откидывается на спинку кресла и говорит как маленькому:

— Я работаю в инспекции по личному составу. Моя служба заключается в том, чтобы досконально расследовать случаи злоупотреблений, недобросовестного поведения наших сотрудников и тэ пэ. А ты предлагаешь пойти к начальству и сказать: что вы, товарищи, они прекрасные ребята, да я же с ними вместе учился двадцать лет назад!

— Согласен, наивно, — признает Томин, остывая. — Но когда речь о Паше…

— Оставим его, поговорим о тебе. — Саковин достает из папки фотографию. — Кто этот человек? Что вас связывает?

На фотографии крупно: Томин жмет руку Малахову.

Знаменский входит в кабинет Чугунниковой.

— Антонина Михайловна, к вам за помощью.

— Понадобилась-таки директорша?

— Понадобилась, — в тон ей говорит Знаменский. — Без вашей санкции бухгалтерия ни в какую.

— А что вас интересует?

— Вот такая справка в четыре колонки, — он кладет перед ней образец. — По всем показателям дать расшифровку: когда, куда, сколько.

Просьба неприятная, и несколько секунд Чугунникова тратит, чтобы вернуть приветливую и снисходительную улыбку.

— Пал Палыч, но ревизоры же проверяли.

Знаменский — само простодушие:

— В такие подробности они не входили по четвертому цеху. А мне нужно — тогда вся картина будет как на ладони.

— Действительно, как на ладони… И вы начнете нас ловить на этих цифрах, — она испытующе смотрит на Знаменского.

— Но вы же любите критику, Антонина Михайловна.

Шпилька тоже неприятна, и надо это скрыть, чтобы не терять лица.

— Честно говоря, мне импонирует ваша серьезность. Люблю людей с настоящей деловой хваткой. И критику люблю. Но плодотворную, Пал Палыч, плодотворную! Вы же собрались затеять крючкотворство.

— Я с вами не согласен.

— А я с вами не согласна! — с силой в голосе говорит Чугунникова. — Знаете, где все цифры в ажуре? Там, где по-крупному воруют. Да-да! Где специально держат «черного бухгалтера». У меня его нет. У меня учет ведут кладовщики. Естественно, что-то с чем-то может не совпадать.

— Еще как не совпадает, Антонина Михайловна! По три вагона не совпадает.

— Неужели правда мужики начали заворовываться? — У Чугунниковой огорченный вид.

— Пока не скажу ни «да», ни «нет». Но учет ведется так, чтобы никто ни за что не отвечал. Поступает, например, груз в дежурство одного кладовщика. Акт, что обнаружена недостача, преспокойно составляют уже при следующем. Это нормально?

— Ну…

— Не трудитесь, вопрос риторический. Идем дальше. Должно присутствовать постороннее лицо, что называется, от общественности. Так?

— Обязательно. Для объективности.

— Я выборочно поглядел акты — по четвертому цеху почти везде фигурирует один и тот же человек. Вправе я ждать от него объективности!

— Между прочим, в инструкции о порядке приема не указано, что посторонние лица должны быть разные.

— Ай, Антонина Михайловна!

— Ай, Пал Палыч! — укоризненно подхватывает Чугунникова. — Попробовали бы сами. Ведь никого не дозовешься! Так повсеместно принято: от нас ходят в соседнюю организацию, от них — к нам.

— Да? Мне все-таки интересно будет посмотреть на этого постоянного постороннего… Но мы уклонились от главного. Когда я смогу получить свою справочку?

Чтобы подавить раздражение и сообразить, как вести себя с настырным Знаменским, Чугунникова берет короткий тайм-аут.

— Минутку… — она копается в ящике стола, достает какую-то записку, закладывает между листками календаря. Затем решительным жестом включает переговорное устройство.

— Зоя, меня нет ни для кого, — и, поколебавшись, уточняет: — Кроме Льва Севостьяныча.

— Великий человек — Лев Севостьяныч, — усмехается Знаменский.

— Вы знакомы? — радостно встрепенувшись, спрашивает Чугунникова.

— Ответ может иметь две редакции: «Я знаком со Львом Севостьянычем» или «Лев Севостьяныч знаком со мной». Какую вы предпочитаете?

Чугунникова поняв, что тема скользкая, спешит отмежеваться от «великого человека».