Наследство хуже пули - Зверев Сергей Иванович - Страница 42

– С каких это пор ты стал оглашать свои размышления?

Мартынов пожевал губами и посмотрел в сторону спаренных дверей, на которых виднелись таблички с силуэтами фигурок противоположного пола.

– В кейсе есть то, что никак не должно находиться у меня при досмотре ручной клади.

Маша обмерла.

– Надеюсь, речь идет не о голове Вайса?

– Нет, речь идет о его пистолете. Мне вдвойне неприятно его таскать с собой, учитывая, что из него был пристрелен Уилки.

– Боже мой, – оглядываясь по сторонам, заговорила Маша, – боже мой… Я сойду с ума. И ты таскал это с собой через весь город?!

Андрей подхватил кейс и направился в уборную. Объяснять, что ему не хотелось оказаться перед новой партией отморозков Малькольма или просто русскими дегенератами с пустыми руками, не стоило. Сейчас как раз тот случай, когда женщине не дано понимать очевидное. Женщина в шоке. Они так и говорят, когда сталкиваются с мужской проницательностью, – «Я в шоке». Им трудно признать, что мужчина оказался предусмотрительнее. Другое дело, что пистолет этот оказался совершенно бесполезен, когда неприятность случилась в микроавтобусе… Но все случаи не предусмотришь. Зато под рукой оказалась отвертка. А полчаса назад могло случиться так, что нужно было бросать этот кейс к чертовой матери и палить, уходя, из трофейного «вальтера».

Оказавшись в туалете, Мартынов машинально осмотрелся. Трое у писсуаров, двое в кабинках. Этой публике сейчас не до его манипуляций. Притворив за собой дверь свободной кабинки, он поставил на стульчак кейс, осторожно открыл его и еще раз осмотрел содержимое. Все бумаги, открывающие ему доступ к деньгам Малькольма, находились в порядке. Разве что были сероваты от пыли, видимо, старик не слишком заботил себя сбережением чужого имущества. Как кейс был открыт русским «левшой», так и лежал где-нибудь под продавленным диваном в распахнутом положении. Не хватало пары документов, их, видимо, дед пустил на самокрутки. Но, слава богу, бумага для принтера не самый лучший заменитель папиросной, а потому остальные документы находились в сохранности. Но и те, которых недоставало, не могли помешать имеющему весь пакет перевести деньги на нужный ему счет.

Вынув «вальтер», Мартынов защелкнул замки пустого чемодана и освободил от него руки. Приподнял крышку сливного бачка и опустил в него пистолет. «Вальтер» выпустил из своего нутра десяток пузырей, заполнив себя водой и выпустив воздух, замер на дне.

«У меня нет другого выхода. Я понимаю, что заряженный ствол может оказаться в недобрых руках, но у меня нет иного выхода. Радует лишь то, что крышку поднимать будет не пассажир – ему незачем ремонтировать сломанный унитаз, первым пистолет, скорее всего, увидит уборщица или сантехник. Этим ствол вроде как тоже не нужен…»

Убедив себя в том, что пистолет обязательно будет сдан в милицию, Мартынов успокоился. Можно было избавиться от него в Новосибирске или по дороге в аэропорт, но по старой, въевшейся в его душу привычке он не хотел избавляться от оружия до того момента, как начинал чувствовать себя в безопасности. Конечно, зал ожидания в аэропорту в час милицейского аврала – не самое безопасное место, однако во всем нужно знать меру. Подойдут сержанты и скажут без задней мысли: «Предъявите багаж к осмотру» – и никуда не денешься, после 11 сентября в Нью-Йорке и 1 сентября в Беслане попробуй начни заявлять о своих конституционных правах…

Взяв с подоконника стопку бесплатных журналов, взвесил на руке. «То, что надо».

Невероятно, но больше всего Мартынову хотелось выпить. Подойти к барной стойке и попросить стакан русской водки в запотевшем стакане. Жахнул бы! Жахнул – с удовольствием! Отпустила бы тревога, расслабились одеревеневшие от постоянного напряжения ноги и руки, голова полегчала бы на пару килограммов – лишнего в ней накопилось за эти дни…

Он подавил усталую усмешку, подумав о том, что ему сказала бы после этого Маша (жена!).

Жена… Смешно все это получилось. Смешно и грустно. Наверное, не так она видела свою свадьбу… Впрочем, какая свадьба? Ее же не было… Была продажная стерва из ЗАГСа, сам ЗАГС и они, без свидетелей, колец и намеревающихся как следует оттянуться родственников и друзей.

Не будет никакой свадьбы. И брак нужно расторгнуть сразу, как появится возможность. Если уж быть им вместе, то не в силу обязанностей, взятых таким образом. Мартынов не должен быть женат. Но разве может это помешать сделать женщину счастливой?..

Думай он о чем-то другом, возможно, он и оказался бы через минуту там, где намеревался быть – рядом с Машей. Но аэропорт и близость свободы настолько опьянили его, что он совершил ошибку, которую никогда бы не позволил себе совершить еще полчаса назад.

Он вышел в зал не как беглец, а как пассажир.

Он шел по залу с невидящим взором, распознавая перед собой лишь конечный пункт следования…

Оставшись одна, Маша долго не могла справиться с волнением. Ох… Он бы еще в туалете ничего не натворил. По нему видно – устал. Издерган, измотан, нервы на пределе…

Маша посмотрела в сторону туалетов. И придумала для себя знаковый сюжет. Если он выйдет и благополучно дойдет до нее, значит, все будет в порядке. Они пройдут регистрацию и, никем не замеченные, поднимутся в воздух. В Германии ему будет легче, и он снова возьмется за ум… Значит, полет в Нью-Йорк будет действительно приятным. Стюардессы иногда не лгут.

И в этот момент – ни минутой раньше, ни минутой позже, что избавило бы от необходимости совершать опрометчивые поступки, раздалась телефонная трель…

Эти дни утомили Машу. Сделали ее сознание недвижимым и безвольным. Несколько суток кряду без сна и еды. Забота об Андрее, этот кошмар на теплоходе и в гостинице… Не случись этого, она бы обязательно вспомнила, что ее телефоном еще несколько дней назад завладел Вайс, а потому звонить он не может по определению. Он и звонит-то не так, как этот, настроенный по умолчанию – обычной трелью, переливчатой и нудной.

Но телефон прозвенел в кармане, и она сунула в карман руку и вынула телефон. И только когда услышала далекий, прорвавшийся сквозь прожитые недели голос, поняла, что совершила ошибку.

– Не выключайте связь, это важно, – услышала она голос Метлицкого, – кто бы вы ни были, Андрей или Маша. Я не знаю, где вы находитесь, но коль скоро мне удалось связаться с вами, я говорю вам – вы в опасности. Вы в чудовищной опасности. И речь сейчас идет даже не о преследовании вас сотрудниками милиции, им незачем вас преследовать после получения показаний от мальчика, Фомина и Томилина.

– Что вам нужно, Рома? – не выдержала Маша. И удивилась своему голосу – сухому, сорвавшемуся.

– Ради бога, не перебивайте меня! У меня садится трубка. Где бы вы ни были, пусть вас отныне не тревожит присутствие рядом милиции, – слыша это, девушка вдруг обратила внимание, что Метлицкий ни разу не произнес «милиция» в смысле «я» или «мои коллеги». Он не хочет быть узнанным, если вдруг ведется запись. Значит, он не играет, иначе ему незачем было бы водить Машу за нос – она отлично знает, где и чем тот зарабатывает себе на хлеб. Но что за глупость, отчего ему таиться, помогая Мартынову, если достоверно известно, что Мартынов не виновен? – Передайте Андрею – из больницы… – в трубке раздался писк, подтверждающий уверенность Маши в его искренности – сыщик не стал бы проводить оперативный эксперимент с разряженной трубкой.

– Да что передать-то?! – шепотом прокричала она. – Нет, только не сейчас! – взмолилась она, прижимая телефон к уху. – Рома, вы слышите меня? Скажите же хоть что-нибудь!..

Ответом ей была оглушительная тишина.

– Господи, когда это все закончится?!

Где Андрей? Где он?

Он прошел по общему проходу первый ряд кресел, и, едва оказался в пространстве меж вторым и третьим, мужчина, сидящий с краю, резко опустил газету – название ее, «Вечерний Новосибирск», мелькнувши, исчезло – и уставился на Мартынова одиноко сверкающим глазом из-под марлевой повязки, скрывающей пол-лица.