Кровавое Крещение «огнем и мечом» - Поротников Виктор Петрович - Страница 7

Глава третья

Бужане

Едва землю укрыло белым покрывалом из пушистого первого снега, в Киеве объявились послы из племени бужан. Это большое славянское племя издавна проживало в верховьях Южного Буга, соседствуя на западе с волынянами, а на востоке с древлянами. Когда-то бужане входили в союз польских племен, созданный легендарным вождем Кракусем, основавшим город Краков. После смерти Кракуся единство польских племен распалось под ударами воинственных пруссов и ятвягов. Особенно много тяжких испытаний выпало на долю бужан, которые изначально обитали по берегам Западного Буга, соседствуя непосредственно с ятвягами. Спасаясь от поголовного истребления, бужане ушли на юг, осев в верховьях Южного Буга и вытеснив отсюда племя уличей. Киевские князья много раз воевали с бужанами, начиная с Олега Вещего, но покорить бужан удалось только Святославу, сыну княгини Ольги.

После смерти Святослава бужане признавали власть его сына Ярополка, но при этом доставляли дань в Киев в гораздо меньших размерах. С вокняжением в Киеве юного Владимира Святославича бужане и вовсе отказались платить дань, последовав примеру волынян, древлян, вятичей и радимичей. Добрыня, укрепляя власть своего племянника, в первую очередь привел к покорности древлян и Чернигов как ближайших соседей Киева. Затем Добрыня помог дреговичам разбить досаждающих им ятвягов. Собирался Добрыня по весне и в поход на бужан, но неожиданно бужане сами пожаловали в Киев.

Посольство бужан состояло из девяти человек, степенных и длиннобородых. Возглавлял послов боярин Смилг, который выделялся еще и тем, что имел черную бороду и темные волосы. Все прочие послы были русоволосые и светлобородые.

Владимиру уже доводилось встречать, сидя на троне, послов от тех славянских племен, которые признавали власть Киева и исправно платили дань. Для Владимира это было самым приятным и необременительным занятием – принимать подарки и изъявления покорности от посланцев дальних и ближних племен.

Вот и на этот раз Владимир восседал на отцовском и дедовском троне из мореного дуба, украшенном грубой резьбой, с любопытством разглядывая бужан, их длинные одеяния из шерстяных тканей, мохнатые плащи, высокие легкие сапоги из оленьих шкур, сшитые мехом внутрь и обтянутые узкими кожаными ремнями крест-накрест.

Желая сделать приятное Алове, Владимир усадил ее рядом с собой на другой трон чуть меньших размеров и с более низкой спинкой. Для такого случая Владимир облачился в длинную греческую тунику-далматику из плотного узорчатого шелка и пурпурную мантию-палудаментум, расшитую узорами из золотых ниток в виде лавровых листьев. На его тщательно причесанной голове красовалась золотая корона с рубинами и изумрудами, доставленная в Киев из Болгарии дружинниками его отца.

Алова тоже была наряжена в роскошные греческие одежды. На ней были надеты две шелковые столы, нижняя покороче, верхняя подлиннее. У верхней столы, декорированной богатым разноцветным шитьем, подол спереди имел диагональный срез, дабы была видна нижняя туника, также расшитая узорами. На ногах у Аловы были узконосые кожаные шлепанцы-пантофли. Голова Аловы была покрыта тончайшим воздушным покрывалом-мафорием, придавленным сверху тяжелой золотой диадемой с подвесками из драгоценных камней. Длинные светлые косы Аловы свешивались ей на грудь, в них были вплетены ожерелья из речного жемчуга.

Алова была очень мила и нарядна. Владимиру было приятно сидеть рядом с ней под взорами своей многочисленной свиты. Единственное, что внутренне раздражало Владимира, – это кукла-оберег, которую Алова незаметно пронесла в тронный зал и теперь держала в руке. Владимир заметил улыбки на лицах киевских бояр и воевод, заметил он и то, как переглядываются между собой послы, стараясь не улыбаться при виде куклы в руках у киевской княгини.

«Служанки так старались, наряжая Алову, желая сделать ее хоть чуточку постарше своих лет, а эта глупышка разом все испортила, прихватив с собой куклу! – мысленно негодовал Владимир. – Бужане могут подумать, что я играю в куклы со своей юной женой».

Из приближенных Владимира лишь двое не утратили своей серьезности, увидев куклу на коленях у Аловы. Это были Добрыня и Стюрбьерн Старки.

Отвесив низкий поклон князю Владимиру и его супруге, послы разложили на ковре перед троном свои дары: связки мехов, кинжалы в медных ножнах с рукоятями из оленьего рога, бронзовый поднос с серебряными украшениями, большую серебряную круговую чашу с тонким чеканным узором.

Боярин Смилг, обращаясь к Владимиру, стал жаловаться на польского князя Мешко, который пообещал защищать земли бужан от вторжений литовцев и ятвягов за определенную ежегодную мзду. Три года бужане выплачивали Мешко по белке с дыма, но когда ятвяги опять вторглись к ним и угнали в неволю около трех сотен человек, то от поляков не пришло никакой подмоги. Однако более всего бужан возмутили двоедушие князя Мешко и его алчность. Почти всех пленников, захваченных на Южном Буге, ятвяги угнали в Польшу и продали там. За молодых женщин и юных отроков поляки щедро заплатили ятвягам. При этой сделке присутствовал и князь Мешко, который ради этого пришел со своей дружиной в город Плоцк, куда ятвяги пригнали славянский полон. Одному из пленников удалось сбежать и добраться до своих сородичей, от него-то старейшины бужан и прознали о двуличии князя Мешко.

– Нынешней зимой от поляков опять прибыли сборщики дани, но они вернулись к князю Мешко с пустыми руками, – сказал в заключение боярин Смилг. – Народное собрание бужан постановило разорвать договор с польским князем и признать над собой главенство Киева, как было при Святославе Игоревиче. Узнавший об этом Мешко вновь прислал к нам своих людей во главе со своим воеводой Вифилем, который рассыпал угрозы перед нами и просил одуматься. Но наши старейшины велели Вифилю убираться прочь, взяв в качестве дани побольше снега с наших полей. – При этих словах боярин Смилг усмехнулся, сверкнув белыми крепкими зубами.

На лицо Владимира набежала тень какого-то смутного волнения.

– Как, ты говоришь, звали воеводу, который приезжал к вам от князя Мешко? – обратился он к старшему послу, слегка заерзав на троне.

– Вифиль, сын Глена, княже, – ответил Смилг. – Он и в прошлом году к нам приезжал как доверенное лицо князя Мешко. Вифиль не польских кровей, он есть варяг по отцу и по матери. Говорят, этот Вифиль недавно поступил на службу к князю Мешко.

Взгляд Владимира отыскал среди киевских бояр Добрыню. Тот встал со скамьи и приблизился к трону, на котором сидел Владимир. В отличие от племянника, Добрыня был одет по-славянски. На нем была длинная шерстяная свитка с малиновым оплечьем и круглым воротом, с узкими рукавами и поясом. На шее у Добрыни висела золотая гривна, на ногах у него были красные яловые сапоги без каблуков.

– Друг мой, твои соплеменники приняли самое верное решение, постановив опять вернуться под руку киевского князя, – сказал Добрыня, обращаясь к главе посольства. – Как известно, старый друг лучше новых двух. Князь киевский не помнит зла и вновь готов принять бужан в свою державу на прежних условиях. Не так ли, княже? – Добрыня обернулся к племяннику.

– Истинно молвишь, боярин, – властно произнес Владимир, приподняв подбородок. – Отныне беды бужан станут моими бедами. Я смогу защитить их и от ятвягов, и от польского князя.

Обрадованные послы принялись низко кланяться Владимиру и благодарить его нестройными голосами.

Чернобородый Смилг радостно выкрикнул:

– Слава князю Владимиру! Долгие лета ему!

Киевские бояре повскакивали со своих мест, хором вторя бужанам:

– Слава князю Владимиру! Слава! Слава!..

– Так вот где нашел прибежище мерзавец Вифиль! – расхаживая по светлице, молвил Добрыня. – Пригрелся злыдень под крылом у польского князя. А я-то решил было, что он к печенегам подался вместе с Гуннаром, сыном Ивора.

– Я вижу, ты хочешь с поляками свару затеять, приятель, – недовольно обронил воевода Блуд, поглядывая на Добрыню из-под нахмуренных бровей. – Не ко времени это. Поляки – не ятвяги, их с наскока не разбить. У Мешко войско сильное, да и сам он далеко не промах. Мы же на вятичей собирались полки вести, забыл, что ли?