Брачный аферист - Лаврова Ольга - Страница 15

— Не припоминаешь? Поближе тебя подведу. К хозяйственному магазину у речного порта. Поскольку ты сегодня сетовал на мое недоверие, то вот, пожалуйста, случай проявить искренность. Свидетельскими показаниями тебя не жму.

Юрий Юрьевич колебался: «свидетельские показания»… вдруг кто и впрямь видел его там, у прилавка?

— Она… ну, эта моя девушка… ей что-то нужно было. Она говорит: пошли до магазина, и мы пошли… Если я что покупал, то я покупал кухонные ножи и вилки. Можно было подумать, что я порядочный человек, семейный. Когда спортсмен, то я гранаты покупаю, гантели, понимаете? А что вот семейный — вот купил нож, — он заглянул Михаилу Петровичу в лицо и нашел подтверждение, что того Дайнеко и ожидал.

— Скажи мне конкретнее о цели приобретения этого ножа.

— О цели приобретения ножа… Ну, понимаете, в чем дело… Короче говоря, каждому человеку нужен нож. А я покупал кухонный нож как хозяйственный человек, что, мол, такого нет и как раз такой мне нужен. Я, по-моему, покупал за четыре рубля.

— Для благоприятного впечатления, значит? Ради бакинки?

— Да, чтобы убедить, что семейный человек. Не финку покупал, а дома нож нужен, я порядочный человек, понимаете?

— Юра, да ты же всегда играл холостяка, который собирается жениться!

— Не хотел ее обнадеживать. Хорошая девушка попалась.

— Силен ты вкручивать мозги!

Юрий Юрьевич с удовлетворением принял комплимент, сочтя, что тонкая тактика в обращении с женщинами оценена по достоинству. Дайнеко же имел в виду изобретательность, с которой тот за короткие секунды выдумывал и почти разыгрывал в лицах психологически убедительные миниатюры, призванные заменить правдивый ответ на вопрос.

— Слушай, а откуда взялись деньги распивать на «Тереке» коньяки и шампанское?

— Почему бы нет? Деньги у меня были.

— Откуда? В графе твоих доходов весь предыдущий месяц пусто. Даже почти полтора месяца пусто.

— Перед тем я во Пскове прилично взял, Михаил Петрович.

— Так то в июле, а «Терек» — сентябрь. Да еще в Астрахани пальто купил, верно?

— Верно. Думаю, еду на Волгу, хоть и тепло еще, но все равно пальто надо купить. Еще и шарф купил…

— Еще и путевку на теплоход в оба конца. Либо деньги были на исходе, либо какой-то августовский эпизод ты утаил.

— Нет, Михаил Петрович, клянусь честью! Денег, правда, немного было, но были, а я лишнего не выпью, вы знаете. Что на теплоходе, если разобраться? Плывешь и плывешь.

— Другими словами, ты сидел на мели.

— Не то чтобы на мели… немного денег было…

Все имеет конец. Наступал он и для следствия. Пришло время решительного допроса.

На экране в смонтированном виде он выглядел очень динамично. За счет убранного вступления и длиннот натиск Михаила Петровича казался стремительным. Но вместе с сокращениями ушли и некоторые краски, и смысловые оттенки, которые в литературной записи стоит, вероятно, сохранить.

С самого начала допроса в кабинете нависло напряжение. Чуя перемену, Ладжун беспокойно всматривался в Михаила Петровича, пока тот делал предварительные записи в протоколе.

— Перемудрил ты, Юрий Юрьевич, — сказал Дайнеко, откладывая ручку. — Надеялся хитрей всех быть, да не вышло… Когда-нибудь ты пробовал ставить себя на мое место? Нет? Ну, попробуй давай. Давай вместе разбираться. Сначала ты взял на себя чужое преступление. Естественно, я стал гадать: зачем? Такой ловкий, такой предусмотрительный человек не мог поступить случайно. Значит, у тебя были соображения. Ну, у меня тоже явились соображения: возвел ты напраслину на себя, чтобы создать фальшивое алиби.

Ладжун, слушавший с большим вниманием, негодующе поднял плечи:

— Что вы обо мне думаете, черт побери?

— Сейчас договорю, и ты узнаешь. Все мои сведения выложу и мысли, и будем смотреть, что получается. Так вот. В июле есть псковский эпизод, в августе и сентябре ничего нет. Где ты находился, что делал — неизвестно. Начал я копать — и раскопал «Терек». Тут тебя подвели два обстоятельства: ключ от каюты и еще пальто, что в Жданове оставил в октябре месяце. Пассажир, на которого пало подозрение, сошел с теплохода в коричневом джерсовом пальто… Погоди, не перебивай! Возражения после. А сейчас следи. Я спрашиваю: плавал на «Тереке»? Говоришь: нет. Ладно. Предъявляю доказательство, и ты вспоминаешь, что да, плыл, но последним рейсом и притом в оба конца. Я тебе снова доказательство, ты снова припоминаешь: рейс был тот, предпоследний, но с Титовой ты едва знаком. А между тем команда утверждает обратное. Утверждают, что обхаживал ты ее с самой Астрахани. Дальше. Не успели пришвартоваться, как ты в Ярославле выпрыгнул на берег. Хотя билет был «от» и «до». Но ты внезапно сошел. А по показаниям штурмана, пытался даже раньше сойти, в Тутаеве, то есть на рассвете после убийства.

— Черт побери! — не выдержал Ладжун. — Просто мне все это неприятно, понимаете. Думаю, елки-палки, я лучше сойду. Тут человека убили, еще вдруг на меня подумают, и взял сошел к чертовой матери!

— Осторожно, Юра, я предупреждал, что надо быть внимательным. Вот опять заспешил оправдываться и вредишь себе ложью. Откуда тебе знать об убийстве, когда на теплоходе еще никто не знал? Только в двух вариантах мог ты раньше всех знать. Либо был очевидцем — но не советую, потому что запутаешься. Либо…

— Я не причастен!

— Не причастен… Еще раз прошу: поставь себя на мое место. Вот если ты здесь, а я по ту сторону стола. Ты бы мне поверил?

— Я бы вам поверил. Клянусь, Михаил Петрович, я бы вам поверил! Клянусь честью!

— И как бы ты объяснил всю цепь улик? Куда бы ты их спрятал в деле, они же лезут в глаза? Да еще приплюсуй сюда нож. Если я тебе скажу, что ты оставил кое-где нож?

— Не оставлял я… — впервые мы увидели смятенного Ладжуна.

— Нож приобщен к делу, при желании могу его показать.

— Если бы я хотел кого-то убить, я бы купил нож не такой.

— А он и есть не такой, не кухонный. Складной нож. Найден в каюте Титовой.

Ладжун беззвучно выругался. Не ожидал он опасности с этой стороны, ведь ножом он не воспользовался, думать о нем забыл. А вдруг на рукоятке его отпечатки?!

— Будь ты, Юрий Юрьевич, на моем месте, ты бы сейчас непременно спросил: зачем при шапочном знакомстве приходить к женщине в каюту с ножом?

— А почему нет? Считал, немножко выпьем… и нож не для чего-нибудь… Я взял закуску порезать.

— А в ресторане нельзя было взять закуску? Он был уже закрыт, что ли?

Михаил Петрович стремился установить факт ночного визита, Ладжун — как-то оправдать нож и потому торопливо подтвердил:

— Закрыт.

— Значит, ты был у Титовой вечером. Вечером или ночью. Той, последней ночью перед Ярославлем, так?

— Никогда в жизни!

— Не спеши, Юрий Юрьевич, не спеши. Ты на «Тереке» оставил столько следов, на юридическом языке именуемых…

— Уликами, — подхватил Ладжун, осененный новой идеей. — А я и не думал, чтобы их не оставлять, понимаете? Если б я был замешан, я бы старался. Я мог бы выпрыгнуть, тем более я хорошо плаваю. И там же круги есть. За борт — и на круг, и тебя понесет на тот берег. Всегда можно выйти из положения. Но когда я ни при чем, то что мне? Если б я был при чем, я бы не оставил и нож, разве нет?

— Да ты его из кармана выронил, когда в окно вылезал. Он на полу валялся… В общем, Юрий Юрьевич, пора уже рассказать правду. Правду.

- Тысячу раз нет! — Ладжун заслонился от Михаила Петровича руками, в волнении не заметив, что, отказываясь говорить правду об убийстве, по существу уже признает его, только еще «не для протокола».

— Юра, от правды не уйдешь, такая вещь, что выплывает. Ты об этом думал?

— Я сейчас, может быть, больше думаю, чем вся тюрьма…

— Тогда твой же здравый рассудок тебе подсказывает: другого пути нет. — В голосе Михаила Петровича звучало сочувствие. Не наигранное, настоящее. — Поверь, Юра, откровенность не мне одному нужна. Тебе самому она… — Михаил Петрович провел пальцем по горлу. — Нельзя молчать!