Шантаж - Лавров Александр - Страница 8

Городские соседи редко-редко знакомы друг с дру­гом, знал Приезжий. ЖЭК – наверняка волокита. Нечего болтаться по обочинам, надо вторгаться в центр инфор­мации. Где, кстати, тебя – ежечасно нарушающего Уго­ловный кодекс – меньше всего ждут.

И в адресный стол милиции был командирован взбод­ренный выпивкой и гипнотически-волевым напутствием Чистодел. Минут на двадцать пять он преисполнился гор­дости и самомнения, что позволило безбоязненно созер­цать милицейские погоны и изображать из себя какого-то там инспектора по расселению жильцов. Так были добы­ты первоначальные сведения.

А затем судьба дала Приезжему козырного туза в виде Сережки и Рикки. Мальчик мог бы и прищуриться подо­зрительно, и недоверчивым молчанием встретить рас­спросы незнакомцев. Но Рикки невольно сыграл роль предателя. Хоть и замороченный «диванной» жизнью, он глубинным инстинктом ощутил в Приезжем веяния и запахи исконной отчизны и крепкую руку охотника и укротителя.

Они обрели общий язык в долю секунды. Заворожен­ный тем, как шалавая собачонка, с грехом пополам умевшая подавать лапку, сейчас по скупому жесту незна­комца ложилась, застывала в стойке, мчалась отыскивать брошенный камешек и, поскуливая от нетерпения уго­дить, клала найденное к его ногам, Сережа даже не заметил, что сообщил кучу вещей о своей семье.

Приезжий отсеял главное: отец мальчика в отъезде, мать на дежурстве, а тетя Зина стряпает фрикадельки с морковью.

…Чуть слышно щелкнул замок, и Приезжий вошел в переднюю. Огляделся, кашлянул, давая о себе знать. Из кухни выглянула Кибрит.

«Хорошо, что молодая, – подумал Приезжий. – Кра­сивая – тоже хорошо. Все идет хорошо!»

Красивые женщины ни разу не огорчали Приезжего. С ними ему было немногим труднее, чем с Рикки.

Кибрит еще не видела его отчетливо, в подробностях. На нее только пахнуло опасностью.

– Что вы здесь делаете?

– Поджидаю хозяйку. Было открыто, и я позволил себе войти.

Открыто? Нет, такого за ней не водится. Осторож­ность! – предупредил внутренний голос.

– Я думаю, вы ошиблись дверью.

– Ни в коем случае! Имею адресок. Да и мальчик подтвердил, что именно здесь проживает Зинаида Янов­на Кибрит. И что сейчас она дома одна… Племянник ваш, не так ли? Очень симпатичный мальчик.

«Грабитель?.. Насильник?.. Кто он?.. Я не понимаю. Не понимаю!»

– Что вам, собственно, нужно?

– Лично мне – абсолютно ничего, уверяю вас. Я при­шел просить о снисхождении к одной заблудшей душе.

«Вот оно что! Шантаж. Никогда даже не думала о такой возможности».

Поняв, она как-то уравновесилась. Сказала холодно:

– Если не ошибаюсь, это связано с моей работой.

Приезжий развел руками:

– Увы… видит Бог, был бы рад прийти по другому поводу.

– Дома я о делах не разговариваю. Пожалуйста, на Петровку.

– Зачем же сразу гнать человека?

Перед ней стоял атлетически сложенный мужчина лет тридцати пяти. Ласковый, хитрый, наглый. Явно с примесью кавказской крови. В дорогом и слишком новом, необмятом костюме. По-русски говорил чисто, с какой-то трудно уловимой, но не южной примесью в манере выговаривать слова. Если б не ситуация, Зиночка нашла бы, что он несимпатичен, но недурен собой и не лишен своеобразного обаяния.

– Кто вы такой? Представьтесь.

– Это было бы бесполезно, поскольку перед вами сейчас никого нет. Я в настоящий момент знаете где? За столом с друзьями – их человек десять – и говорю кра­сивый тост. И ни на минуту никуда не отлучаюсь.

В Кибрит поднялась буря протеста.

– Железное алиби. Понятно… Считайте, что ваша мис­сия не удалась. Прошу! – она указала на дверь.

Незнакомец снисходительно посмеялся:

– Напрасно, напрасно. У меня обоюдно интересный разговор.

– Не буду я с вами разговаривать.

– Будете, Зинаида Яновна. Придется.

Он запер дверь торчавшим изнутри ключом, положил его в карман. И тут она заметила, что руки у него в перчатках.

– Убирайтесь немедленно! Или я… – ей представил­ся большой кухонный нож, чайник с кипятком… ее охва­тила неукротимая и, в общем-то, безрассудная жажда сопротивления.

– А что вы? – спросил он пренебрежительно, словно ребенка. – Ну что вы?.. Оружия наверняка нет, позвонить я не дам, крикнете – не услышат. Если только с кулачка­ми на меня. Но женщина вы хрупкая…

Он двинулся от двери, приближаясь к Зиночке, и та медленно отступала в комнату, клокоча, но поддаваясь напору исходившей от него силы.

– Впрочем, о хрупкости это так, к слову, – ласково сказал он. – Уверен, что мы столкуемся по-хорошему… Скажите мне, Зинаида Яновна, должна ли быть в мире справедливость?

Почему-то вопрос этот отрезвил ее.

«Я веду себя глупо. Надо вслушиваться, что он гово­рит. Не мечтать о расправе с помощью кухонной утвари. Глупо. Глупо. Глупо».

Ей удалось затолкать свой праведный гнев на задвор­ки души. Почти удалось унять омрачавшее разум возму­щение.

– Я спрашиваю, справедливость должна быть? – по­вторил незнакомец.

– Справедливость есть.

– Увы, не всегда, – сокрушенно покачал он голо­вой. – Далеко не всегда. Вот, скажем, один человек мучается, а другой нет. Несправедливо. Надо, чтобы ник­то не страдал или пусть страдают оба. Вы согласны?

– Ближе к делу, – отозвалась Зиночка, уже не зады­хаясь.

– Браво!.. По вашей вине может пострадать один че­ловек и его друзья. Если это случится, тогда пострадаете и вы.

– Только не пытайтесь меня запугать!

«Ишь ты! И глазом не моргнула».

Экспертша как-то не вполне укладывалась в представ­ление Приезжего о красивых женщинах.

– Характер показываете? Ну-ну. А сердечко-то небось прыгает? Поверьте, сочувствую. Но что делать? Вы нас прижимаете, мы огрызаемся. Как говорится, борьба ми­ров… Но вы же не захотите, чтобы что-то случилось с Сережей? Верно? Такой хорошенький мальчик, и вдруг…

Вот теперь Кибрит испугалась. Отчаянно, обморочно, как никогда в жизни. Где Сережка?! Ему давно пора быть дома! Она – невероятно!.. – она забыла о нем с появле­нием этого негодяя в передней!

Привычка владеть своим лицом отчасти скрыла от Приезжего степень ее паники, но и того, что он увидел, хватило для злобного торжества.

– Отчего вы молчите?

– Я слушаю, – с трудом проговорила Кибрит.

– А-а. Тогда продолжаю. Конечно, он только племянник. Это ослабляет впечатление. Но все-таки тоже непри­ятно. Сын родной сестры…

Страх накатывал волнами, леденя спину и оставляя испарину на лбу.

«Павел… Шурик… хоть кто-нибудь!.. Никого… Надо сию минуту что-то с собой сделать. Иначе я очумею и проиграю вообще все!»

– Что-то пригорает! – ахнула отчаянно. Незнакомец потянул носом – действительно, припахивало.

– Пошли проверим.

Карауля каждое движение Кибрит, он проводил ее в кухню. Разрешил снять с конфорки начавшую пришквариваться морковь, погасил газ под бушевавшим чайни­ком и – то ли поддавшись любопытству, то ли готовя комплимент для налаживания отношений – приоткрыл крышку жаровни с фрикадельками.

– M-м… аппетитно.

Может быть, эти полторы-две секунды и спасли Зиночку. Она приникла к окну и заметила во дворе косма­тую тень резвившегося Рикки. Значит, и Сережа рядом! Пока ничто не потеряно! Холод сбежал со спины, внутри начало успокаиваться и твердеть.

Стальные пальцы легли на ее плечо:

– Кто там?

– Никого нет.

Рикки уже скрылся, тускло светил фонарь, смотреть было не на что. Они вернулись в комнату.

Зазвонил телефон. Пал Палыч? Шурик? Кто-то услы­шал ее отчаяние? Или просто сестра скучает на дежур­стве? Успеть бы крикнуть в трубку хоть слово! Но возле аппарата монументально застыл злодей. Девять звонков – и тишина.

Зиночка отвернулась к зеркалу, чтобы выяснить, не слишком ли потерянный у нее вид: предстояла еще неве­домая борьба и нечего обнадеживать противника легкой победой. Фу-ты! Лоб блестит, нос тоже, скулы выперли, взгляд, как у голодной кошки…

Ей мнилось, что она пудрится и подкрашивает губы для демонстрации хладнокровия и для придания себе некоего имиджа официальной служительницы правосу­дия. Она обозвала бы жутко нехорошим словом того, кто сказал бы, что она возжаждала понравиться шантажисту, понравиться сугубо по-женски.