Круг обреченных - Лаврентьева Ирина - Страница 5

— Ничего, — равнодушно отозвался Костик, подцепив ботиком льдинку и направляя ее вперед точным движением будущего форварда.

— Что тебе больше всего понравилось, запомнилось? — не отставала мамаша.

— Все, — так же равнодушно откликнулся сын, новым ударом посылая льдинку вперед, к воображаемым воротам противника.

— То есть ничего, — вздохнула Елена. — Ничего не понравилось и не запомнилось.

— Отстань от ребенка, — вступился за мальчика Галкин, пасуя льдинку в сторону Костика.

— Что значит — отстань? Надо воспитывать в человеке чувство прекрасного!

— С чего ты решила, что оно у него отсутствует?

Футбольный матч продолжался. Льдинка, подпрыгивая на осколках уходящей зимы, металась от одного игрока к другому.

— И ведь мы даже не в филармонию пошли, а в детский театр, — не найдясь, что ответить, продолжала гнуть свою линию Елена. — Прекрасный театр, музыкальный. Такие артисты замечательные. У нас в Москве и то, пожалуй, похуже…

— У вас в Москве? — проронил Виктор.

— Ну… Просто в Москве, — смутилась Елена. — Извини, я еще не привыкла.

— Пора бы уж, — откликнулся муж.

— А это юное футбольное дарование весь первый акт вопрошало, когда мы пойдем в буфет, а весь второй — когда же все закончится.

— Не он один вопрошал, там половина зала вопрошала. Ты просто не слышала.

— Но это же ужасно! Надо прививать детям любовь к классической музыке!

Виктор отбил льдинку, и она, срикошетив от очередного дорожного препятствия, метнулась на проезжую часть, где тут же погибла под колесами навороченного иноземного автомобиля. Игроки с грустью проследили последний путь импровизированного мяча.

— Но, может, еще рано прививать?

— Сначала рано, а потом будет поздно! — раздраженно откликнулась Елена.

— Алена, а ты вообще замечаешь, что весна на дворе? — мягко спросил Виктор.

И Елена тут же устыдилась:

— Правда, Витька! Такое солнце. И капель. А я как старая сквалыга…

— Есть маленько, — согласился Галкин.

— Это я просто устала от зимы, — принялась оправдываться Лена. — Знаешь, я даже не предполагала, что у вас в Питере такая длинная, какая-то черная зима. Дня вообще нет. Ужас.

— Вас, девушка, предупреждали. Я вам рассказывал, что белые ночи лишь три недели в году. А потом длинная темная полярная ночь. Говорил или нет?

— Говорил, — улыбнулась Лена, вспомнив, при каких обстоятельствах происходил этот разговор.

Вспомнила, как рванула из Москвы в Питер с тогда еще просто давним приятелем Витей Галкиным. Как они гуляли нескончаемой белой ночью, которая закончилась на песчаном берегу в Озерках и явилась началом их новых отношений.

И привела в конце концов ее, Елену Андреевну Калинину, тридцати трех лет, бывшего прокурора Московской городской прокуратуры, на постоянное место жительства в город на Неве.

Так это пишется в протоколах.

Виктор вдруг остановился:

— Аленка, зайдем-ка. в этот двор. Посмотри, какой дом замечательный.

Елена подняла голову, оглядывая высокую арку дома, открывавшую анфиладу дворов с разбитыми в центре сквериками, и видневшуюся вдали набережную Фонтанки.

— Я эти дворы уже где-то видела.

— Здесь снимали кинофильм «Зимняя вишня». В этом дворе жила героиня.

А ваш покорный слуга прожил здесь первые-пятнадцать лет своей забубенной жизни. Пойдем. Костик тут же отцепился от рук взрослых и помчался штурмовать ледяную горку в центре двора. Виктор и Елена уселись на ближайшую скамейку.

— Котька, только осторожно, — не своим, каким-то визгливым голосом прокричала Лена ему в спину.

Костик молча влез на горку, где стояли две девочки чуть постарше.

— Не смей съезжать на попе! — крикнула Елена.

— Если бы у нас была сказка, ты была бы в ней злой мачехой! — пробубнил Костик с красным от возмущения лицом, глядя на Елену и съезжая именно на пятой точке.

— Ты слышишь? Ты видишь? — ахнула Елена.

— Ну что ты? Что ты такая вздернутая? — тихо спросил Виктор. — Зачем ты ему замечания при девчонках делаешь? Подозвала бы к себе и сказала тихо. Нет, кричишь на всю площадку, А он у нас мужик, хоть и маленький.

«Действительно, что я? Во что я превращаюсь? Такой ли я была всего полгода назад?» — подумала Елена.

Полгода тому назад Елена Андреевна Калинина, тогда еще прокурор, участвовала в процессе по делу банды жестоких, безжалостных убийц. Она, государственный обвинитель, потребовала в зале суда вынесения смертного приговора. Главарь банды, Василий Ким, бежал по пути в следственный изолятор вместе со своей юной подругой, Нелкой, проходившей по тому же делу. А потом был похищен сын Лены, штурмовавший в настоящий момент ледяную горку, Костя Станицкий. А вслед за Костей, как рыбка на наживку, шагнула в руки бандитов и сама Елена, молясь лишь о том, чтобы сохранить жизнь своему ребенку <См. роман И. Лаврентьевой «Высшая мера».>.

К счастью, оба они, и мать и сын, живы и здоровы. Василий Ким сидит в камере смертников и ожидает исполнения приговора. Нелка погибла. Правда, для Елены итогом всей этой истории стал окончательно разрушенный брак с отцом Костика — известным в Москве психотерапевтом Владимиром Станицким, уход из прокуратуры, повторное замужество, переезд в Питер, экзамены в коллегию адвокатов.

О том, что Василий Ким и Нелли Чайка снятся ей едва ли не каждую неделю, она не рассказывала даже надежнейшему и вернейшему спутнику жизни Виктору Галкину.

— Знаешь, просто слишком много перемен за полгода. Новый город, новый муж, новая профессия. Даже свекровь новая, — ответила наконец Лена.

— И все неудачно? — поинтересовался супруг.

— Н-у-у, мужик-от у меня ничего, хороший, — окая на вологодский манер, пропела Елена.

— А плагиатом заниматься недостойно. У Ки-рюши нахваталась?

Кирюша — это Витина мама, Кира Алексеевна, которая родом из Вологды.

Впрочем, по имени и отчеству ее называла только Лена. Собственный сын величал маму исключительно по имени. В вышеупомянутом уменьшительно-ласкательном варианте. Мало того, Костик тоже навострился называть новую бабушку Кирюшей.

Возмущения Елены были на корню задавлены самой семидесятилетней Кирюшей: «И правильно! Какая я бабушка? Я женщина в расцвете сил! Я еще замуж выйду. Вот тогда вы у меня попляшете!» — хохотала свекровь.

— Кирюша у тебя просто замечательная! — улыбнулась Лена. — У нее грех не поучиться жизнелюбию. И жизнестойкости. И мудрости.

— Это ты меня таким образом соблазняешь? — довольно пророкотал Виктор.

— Очень надо. Правда… Знаешь, я сначала ее боялась. Свалилась на голову чужая тетка, с чужим ребенком…

— Но-но, ты не заговаривайся! Какая ты чужая? Ты моя женщина. И Костик мой. Я это так и чувствовал с первого дня. Он, может быть, больше мой, чем твой.

— Приехали, — рассмеялась Лена.

— Кирюша все это в момент просекла. Все же она меня тридцать девять лет знает. Она к таким вещам человек очень чуткий. Как всякая деревенская баба.

— Какая она деревенская баба? Уже пятьдесят лет в городе живет. И не в каком-нибудь, а в самом красивом.

— О-о! Это мы возьмем на карандаш! В отношении города, который дискредитировал себя безобразно долгой зимой. Что же касается Кирюши, так она вас приняла сразу, безоговорочно. То, что мне дорого, дорого и ей. Она хоть и городская, но генами деревенская. Отсюда и мудрость, и жизнестойкость. Откуда в городских бабах такие качества могут взяться? Они все эгоистичны, суетливы и капризны. К тому же лежебоки.

— Я? Я?! — возмущенно воскликнула Елена и шмякнула мужа кулаком по спине.

— Ой, — взвизгнул Галкин.

— Мама, не бей дядю Витю! — строгим голосом приказал Костик.

— Спасибо, старик! — с чувством откликнулся Галкин.

— Все против меня! — обиженно воскликнула Елена.

— Дурочка, все за тебя! Это у психотерапевтов такой метод есть: надо разозлить пациента, потом вызвать у него катарсис…

— Что-о-о?! — взревела Елена. — Еще один психотерапевт? Мало мне Станицкого?