Журнал «Если», 1997 № 01 - Надточи Мила - Страница 32

Прошу также предположить, что он выпускник средней школы с коэффициентом интеллекта 160, но несмотря на это не стал поступать в колледж, а окончил техническое училище по специальности «техник систем связи».

Предположите также, что данная личность откровенно выражала свои несколько радикальные политические взгляды.

Примите также к сведению, что в день, когда было совершено рассматриваемое данным судом преступление, этот индивидуум, работая у своего нанимателя семь месяцев, подделал наряд на работу и воспользовался им для проникновения в Белый дом, якобы для ремонта находящейся на чердаке антенны-тарелки.

Предположите также, что он взял с собой арбалет собственной конструкции, на изготовление которого у него ушло несколько месяцев, и что он скрывался на чердаке более трех часов, и за это время вынул стекло из оконной рамы.

Предположите далее, что после появления на лужайке перед Белым домом президента страны он выстрелил в него из своего оружия, причем стрела попала в президента и ранила его.

Предположите далее, что, еще не зная в тот момент, жив президент или мертв, он немедленно отыскал представителей прессы, и, хотя его в тот момент ни в чем не подозревали, сделал спонтанное и подробное признание в прямом телеэфире.

Предположите далее, что во время этого признания он откровенно и эмоционально изложил свои политические взгляды, объявив себя патриотом калибра Натана Хэйла и преемником раненого президента, причем заявил, что его должны привести к присяге в течение часа.

И предположите наконец, что этот человек ранее не страдал психическими расстройствами, но обнаружил положительную реакцию на присутствие в организме фермента, о котором вы упоминали.

Основываясь на этих предполагаемых фактах, пришли ли вы к мнению о том, был ли этот человек способен осознать и оценить преступность своих действий, и если да, то был ли он на тот момент в состоянии привести свое поведение в соответствие с требованиями закона?

— Да, у меня есть мнение.

— Прошу вас, выскажите его.

— Я считаю, что этот индивидуум не мог ни осознать преступность своего поведения, ни сопротивляться порыву, который в результате привел к действиям, нарушающим закон.

С напускной небрежностью Гамильтон отвернулся от свидетеля и повернулся к прокурору.

— Передаю свидетеля вам, — изрек он.

Зима, медленно сойдя со сцены, уступила место бурной весне, когда страну впервые по-настоящему ошеломила значимость «дела Судано». По мере приближения к лету его истинный смысл становился все более очевидным, заставляя простых людей выходить на улицы и выплескивать в протестах свое непрерывно нарастающее отчаяние. Осень принесла временное затишье, а зимние холода загнали боль за стены домов, где она, продолжая набухать тяжким нарывом, оставалась невидимой.

Клифтон Чедвик вздрогнул и зябко повел плечами, поднимая повыше воротник пальто из верблюжьей шерсти. Пока он шел от машины к крыльцу, густой снег успел облепить шею и плечи, и теперь, сбившись мокрыми комками вокруг воротника рубашки, таял и стекал за шиворот. Чедвик переложил сумку с продуктами из правой руки в левую, вставил ключ в замок и с облегчением переступил порог квартиры.

Послышался треск. Над его головой брызнули осколки фарфора. Чедвик уронил сумку, пинком захлопнул дверь и пригнулся, уворачиваясь от летящей в него стеклянной вазы с водой.

— Эбби… что слу?..

Трах! Вода залила ему плечи. В стену, возле самого уха, вонзился осколок стекла.

Чедвик бросился вперед, чтобы утихомирить свою сожительницу, вооруженную теперь не фарфоровой миской, а массивными ножницами. В несколько прыжков Чедвик пересек комнату. Что за бес вселился в женщину?

— Эбби! Эбби! Положи ножницы! Ты словно с ума сошла. Что случилось?

Женщина отступала, стискивая в правой руке свое оружие и не произнося ни слова. Глаза ее покраснели, словно от недавних рыданий. Причина для слез явно была нешуточной, а он, кажется, помешал ей собирать вещи — на кровати лежал раскрытый чемодан.

— Отойди от меня, ничтожество! — взвизгнула подруга, взмахнув ножницами. — Только подойди — убью!

Приближаться Чедвик не стал, но, посчитав за добрый знак хотя бы то, что она заговорила, снова спросил:

— Эбби, в чем я виноват?

— А ты не знаешь, Большой Человек? Мистер Умник, разваливший всю систему! Разве не ты под ручку вывел Джастина Судано из зала суда?

— Да о чем ты толкуешь, Эбби? Какое это имеет отношение к нам? Когда я уходил сегодня утром, ты лежала в этой самой постели и улыбалась. Разве ты не была счастлива?

— Еще этим утром у меня была работа, куда я ходила с улыбкой на устах, была карьера в Агентстве национальной безопасности. А теперь, благодаря тебе и твоей шайке, я безработная. И, наверное, навсегда.

— Почему? Как?

— Ты еще не догадался? Меня уволили из-за твоего теста, слизняк! Нас всех отправили на тестирование, и я пролетела. Теперь я статистический псих, а это означает, что ненадежна, и мне нельзя доверять секреты. Меня вышвырнули сразу после ленча. Пока я освобождала свой стол, охранники торчали у меня за спиной, а потом вывели меня на улицу…

— Эбби! Я…

Чедвик шагнул вперед, примиряюще подняв руки и собираясь ее обнять.

Нога Эбби угодила ему в пах, а когда он согнулся от боли, она сжала ножницы и вонзила оба длинных лезвия ему в спину. Потом шагнула в сторону и стала смотреть, как он медленно оседает на пол. Когда Чедвик перестал шевелиться, она выдернула ножницы, вытерла их, бросила в чемодан и продолжила свои сборы.

Тайри Хоси стоял, ежась на ледяном ветру, и страстно желал, чтобы репортаж поскорее закончился. Это был уже пятый выезд на сегодня, и глаза ему словно запорошило песком, а ноги совсем окоченели. Район тоже был не из приятных, и он прекрасно понимал, что микрофон оружием не назовешь.

Оператор, громадный негр Абдул Хабиб Уоткинс, несмотря на свой внушительный рост, явно разделял его чувства и разрывался между работой и необходимостью присматривать за машиной с оборудованием. Настроив камеру, он дал Тайри сигнал начинать.

— Это типичный день в Южном Бронксе, — заговорил Тайри. — У меня за спиной знаменитое здание, некогда известное под названием «Форт апачей». Теперь его называют иначе — «Небесная горка». Это здание — часть великой американской «ферм-машины». Днем и ночью полиция доставляет сюда арестованных. Они входят в эту дверь, поднимаются на лифте на верхний этаж, а затем, вероятнее всего, снова спускаются вниз и через служебный выход попадают в переулок с противоположной стороны здания. Но оказываются не в тюремном фургоне, а на свободе.

Тем, кому удалось оказаться внизу, больше не нужно убегать от полиции. Все признанные «ферм-позитивами» знают, что за любое преступление, кроме убийства, вооруженного ограбления или изнасилования, их даже не арестуют. В тюрьмах для мелких нарушителей закона не хватает места, а прокурорам известно, что с тех пор как семь месяцев назад суд над убийцей Джастином Судано закончился его оправданием, у них буквально не осталось шансов вынести обвинительные приговоры прочим преступникам.

А таких людей на наших улицах сейчас гораздо больше, чем когда-либо. И не только здесь, в Нью-Йорке, но и в Чикаго, Лос-Анджелесе, Питтсбурге и любом большом американском городе, поскольку искушение безнаказанностью пересилило страх, который прежде сдерживал кое-кого из них.

Кроме того, у них немало свободного времени. Почти все позитивы слоняются без дела, поскольку не могут найти работу.

Тест на «синдром Элбана» весьма прост. Наличие фермента в крови можно определить в ходе очень простого исследования. Работодатели, за которыми официально признали конституционное право проводить таковые, теперь зачисляют в штаты своих компаний медиков, единственная цель которых — выявлять работников с положительной реакцией: тех самых несчастных людей, которых в современной Америке начали называть «новые неприкасаемые».