Ужас Данвича - Лавкрафт Говард Филлипс - Страница 3

В январе следующего года предметом бурного обсуждения и всяческих сплетен стало то, что «черный ублюдок Лавинии» начал разговаривать, и это в возрасте одиннадцати месяцев! Его речь была замечательна не только тем, что в ней отсутствовал местный акцент, но и тем, что была совершенно лишка признаков детского лепета. Мальчик не был особенно разговорчив, но когда ему все-таки случалось говорить, в его речи слышались элементы, совершенно не характерные для Данвича и его обитателей. Необычность эта не относилась к тому, что он говорил, или даже к простым идиомам, которые он использовал; скорее она относилась к интонации или была связана с теми внутренними органами, которые отвечали за формирование звуков. Мимика и выражение лица также были замечательны – прежде всего своим зрелым характером; ибо, хотя он и унаследовал от матери и деда отсутствие подбородка, однако ею прямой и вполне сформировавшийся нос, вкупе с выражением больших, темных, латинского типа глаз придавал ему облик почти взрослого человека со сверхъестественным для такого возраста интеллектом. Тем не менее, это ощущение присущего ему ума не устраняло чрезвычайной уродливости; было что-то козлиное или звериное в его толстых губах, желтоватой пористой коже, грубых курчавых волосах и причудливо удлиненных ушах. Очень скоро он начал вызывать еще большую неприязнь, чем его мать и дед, и все суждения о нем были пропитаны ссылками на прежнюю склонность Старика Уотли к магии, и тем, как он однажды выкрикнул ужасное имя «Йог-Сохот» посреди кольца камней на холме, держа в руках раскрытую книгу, и как содрогнулись холмы от этого крика. Собаки ненавидели мальчика, и он всегда должен был защищаться от их яростных нападений, сопровождающихся заливистым лаем.

Глава 3

Между тем Старик Уотли продолжал приобретать скот, хотя стадо его от этого не увеличивалось. Кроме того, он пилил доски и начал восстанавливать заброшенные части дома – обширною сооружения с остроконечной крышей, задняя часть которого почти полностью скрывалась скалистыми склонами холма. По всей видимости, у старика сохранилось еще немало сил, позволивших ему завершить столь тяжелый труд, и хотя он все еще временами что-то бессвязно бормотал, но в целом плотницкие работы оказали на него серьезное позитивное влияние.

Собственно, это началось с рождения Уилбура, когда один из сараев с инструментами был неожиданно приведен в порядок и снабжен солидным новым замком. Теперь же, занимаясь восстановлением заброшенного верхнего этажа дома, он показал себя не менее старательным мастером. Мания его проявилась, пожалуй, только в тщательном заколачивании досками всех окон в восстановленной части дома – хотя многие заявляли, что само по себе восстановление уже является признаком безумия. Менее неожиданным было затеянное им оборудование еще одной комнаты внизу для своего внука – комнаты, которую некоторые видели, хотя на обшитый досками второй этаж никто не смог заглянуть. Комнату для внука он снабдил крепкими стеллажами до самого потолка; на них он постепенно начал размещать в строгом порядке все подпорченные древние книги и их части, которые раньше в беспорядке валялись по углам.

«Я в свое время попользовался ими, – говорил он, пытаясь склеить разорванные листы с помощью, клея; приготовленного на ржавой кухонной плите, – но мальчику они пригодятся еще больше. Он сможет использовать их по своему усмотрению, поскольку в них есть все необходимые для него знания».

Когда Уилбуру исполнилось год и семь месяцев, его размеры и достижения стали почти пугающими. Он вырос с четырехлетнего ребенка, говорил свободно и очень умно. Он бегал по полям и холмам, сопровождая мать во всех ее прогулках. Дома же он сосредоточенно и прилежно изучал причудливые рисунки и карты в книгах своего дедушки, а Старик Уотли обучал и экзаменовал его долгими тихими часами. К тому времени работа по восстановлению дома была завершена, и те, кто видел его снаружи, удивлялись, почему одно из окон верхнего этажа было превращено в прочную, обшитую досками дверь. Окно это располагалось на задней части фасада, близко подходящего к холму; и никто не смог бы ответить, для чего к нему с земли была подведена крепкая деревянная лестница. После завершения работ по дому многие обратили внимание не то, что старый сарай для инструментов, тщательно запертый и с заколоченными окнами с момента появления Уилбура на свет, вновь оказался заброшенным. Дверь теперь была небрежно распахнута, и когда Эрл Сойер однажды заглянул внутрь после продажи скота Старику Уотли, он был поражен странным запахом этого помещения – такой вони, уверял он, ему никогда еще не приходилось ощущать, разве что возле индейских каменных колец на вершинах холмов, и вряд ли можно было представить себе какое-нибудь другое место, где бы так воняло.

Последующие месяцы не были отмечены заметными событиями, если не считать медленного, но неуклонного усиления шумов, которые доносились с возвышенностей. Накануне мая 1915 года произошли подземные толчки, которые ощутили даже жители Олсбери, а во время Хеллоуина из-под земли донеслись раскаты, странным образом совпавшие со вспышками пламени – «проделки ихних Уотлиевых ведьм» – на вершине Сторожевого Холма, Уилбур между тем рос так же быстро, и к четырем годам выглядел на все десять. Теперь он бегло читал сам, однако говорил меньше, чем раньше. Определенная молчаливость стала его характерной чертой, и именно тогда окружающие впервые стали отмечать первые проблески дьявольщины на его козлином лице. Время от времени он бормотал какие-то слова на неизвестном языке, напевал странные мелодии в причудливом ритме, от которых слушателя охватывало леденящее чувство необъяснимого ужаса, Ненависть к нему деревенских собак стала широко известной и он, чтобы спокойно расхаживать по деревне и ее окрестностям, был вынужден носить с собой пистолет. Осуществлявшееся им в силу необходимости применение этого оружия не способствовало его популярности среди владельцев четвероногих стражей.

Те немногие посетители, что бывали в их доме, часто заставали Лавинию в одиночестве на первом этаже, в то время как с заколоченною второго доносились странные выкрики и топот ног. Она сама никогда не рассказывала, чем ее отец и мальчик занимались там, и как-то раз она смертельно побледнела, увидев, что смешливый торговец рыбой, заглянувший в дом, попытался открыть дверь, ведущую на второй этаж. Торговец позднее рассказал посетителям лавки в Данвиче, что ему послышался оттуда конский топот. Его слушатели задумались, сразу припомнив необычную дверь и сходни, а также скотину, которая так стремительно исчезала куда-то. После этого многие передернулись от страха, вспомнив истории о молодых годах Старика Уотли и о странных существах, вызывавшихся из-под земли, когда выхолощенного бычка приносили в жертву языческим бога. К тому же было замечено, что деревенские собаки стали ненавидеть всю усадьбу Уотли так же яростно, как до того ненавидели и боялись юною Уилбура.

В 1917 году пришла война и сквайр Сойер как председатель местной призывной комиссии предпринял достаточно усилий по набору молодых мужчин Данвича, пригодных для посылки в лагеря военной подготовки. Власти, озабоченные признаками присущего всему региону вырождения, послали нескольких офицеров и медицинских специалистов для выяснения этого вопроса; читатели газет Новой Англии, видимо, вспомнят опубликованные результаты тех исследований. Публикации привлекли внимание репортеров к семье Уотли, в результате чего «Бостон Глоуб» и «Эркхам Эдвертайзер» напечатали красочные статьи о необыкновенно быстром развитии Уилбура, черной магии Старика Уотли, стеллажах со старинными книгами, заколоченном досками втором этаже фермерского дома, о таинственности всей этой местности и о звуках, доносящихся с холмов. Уилбуру было в то время четыре с половиной года, а выглядел он на пятнадцать, Ею верхнюю губу и щеки покрывал темно-коричневый пушок, а голос начинал ломаться. Эрл Сойер проводил репортеров и фотографов к дому Уотли и обратил их внимание на странный запах, который теперь, казалось, сочился с закрытого верхнего этажа. Это был, как он им сказал, точно такой же запах, как и тот, что он почувствовал в сарае с инструментами, заброшенном после того, как дом был отремонтирован; так же, как и запах, который он иногда чувствовал, находясь у каменного кольца на вершине. Жители Данвича, когда статьи появились в газетах, их прочитали и посмеялись над очевидными ошибками авторов. Кроме того, они недоумевали, почему журналисты придавали такое значение тому, что Старик Уотли всегда платил за приобретаемый скот старинными золотыми монетами. Уотли же приняли визитеров с плохо скрываемым раздражением, причем, не ища дальнейшей популярности, упорно отказывались давать интервью.