Неподкупные - Колычев Владимир Григорьевич - Страница 3

– Какие штанишки? Какой балкон?

– С моторчиком штанишки. А спрыгнул он с вашего балкона. Сегодня…

Ревякин зашел в спальню, открыл дверь, вышел на балкон.

– Есть свидетели, которые видели, как с вашего балкона сегодня спрыгивал человек… Может, мне сказать об этом громче?

Девушка в отчаянии мотнула головой. Она вовсе не хотела, чтобы Ревякин разнес эту новость.

– Я тоже думаю, что нам не нужно выносить сор из избы, – возвращаясь в комнату, сказал Ревякин. – Да, кстати, гражданочка, как вас называл этот Карлсон?

– Не знаю я никакого Карлсона, – подавленно вздохнула девушка. – А зовут меня Нина.

– И с вашего балкона, Нина, никто сегодня не спрыгивал?

– Нет.

– И муж ваш сегодня не приходил?

– Нет.

– А кто приходил? С кем вы живете? – спросил Ревякин, вынимая из платяного шкафа полосатую мужскую пижаму как минимум пятидесятого размера.

– Живу… – еще горше вздохнула Нина. – Он иногда приезжает…

– Кто он, муж или сожитель?

– Глеб его зовут…

– Значит, сожитель…

– Это не ваше дело, – исподлобья глянула на Ревякина Нина.

– Согласен. Абсолютно с вами согласен, гражданочка. С кем вы живете, это ваше личное дело…

Капитан не договорил. Кто-то позвонил в дверь, и он осекся, выразительно глянув на Богдана.

Кто-то звонил в дверь, но Нина не двигалась с места. Ревякин легонько взял ее за руку, подтолкнул к двери:

– Может, откроете гостю?

– Э-э… Я не знаю…

– Давай, девочка, давай!

Нина явно не хотела открывать дверь, но Ревякин умел настаивать на своем.

В квартиру вошел высокий молодой человек с правильными чертами лица. Лет двадцать пять ему, вряд ли больше. Черные как смоль волосы, модельная прическа, загорелое лицо, спортивного склада фигура, модная рубашка, вареные джинсы, дорогие кроссовки, в руке полиэтиленовый пакет с рисунком. Взгляд сильной, уверенной в себе личности, но при этом в нем чувствовалась настороженность. Может, потому он и вздрогнул пугливо, когда из одной комнаты к нему вышел Ревякин, а из другой Богдан.

Парень шагнул назад, но Ревякин осадил его резкой и усмиряющей фразой:

– Стоять! Милиция!

– Милиция?

Богдану показалось, что парень облегченно вздохнул. Не милиции он побаивался, его пугало нечто другое. Пугало, но все-таки в квартиру он зашел, ни о чем не спрашивая.

Ревякин взял Нину под локоток, увел в сторону, а сам вплотную подошел к гостю.

– Что в пакете? – спросил он и силой вырвал ношу из рук.

– Эй, что вы творите? – запоздало возмутился парень.

Но было уже поздно. Капитан достал из пакета джинсовые брюки и рубашку.

– Так, значит, это ты Карлсон, который прыгает с балконов и ворует чужие вещи?

– Я не воровал, – мотнул головой парень.

– Одолжил? – подсказал ему Ревякин.

– Ну, в общем, да… Вот переоделся и принес…

– А если бы Глеб здесь был? Сбежал от него, а теперь что, нарываешься?

– Не нарываюсь, – пожал плечами гость. – Просто его здесь нет.

– Откуда знаешь?

– Знаю. Глеб на черной «Волге» ездит. Нет «Волги» во дворе…

– На черной «Волге?». Что, начальник большой? – спросил Ревякин. И сам же себе ответил: – Да нет, если бы начальником был, с водителем бы ездил. Водитель с машиной уехать мог, а начальник остаться. Но ты знаешь, что машину он сам водит… Кстати, я бы документы твои посмотрел.

– Так нет документов. Я их с собой не ношу.

– Да? Ну ладно. В любом случае нам придется тебя задержать. А там и личность твою выясним.

– Не надо ничего выяснять. Дима меня зовут. Дмитрий Геннадьевич Ковальков. Шестьдесят четвертого года рождения, проживаю в городе Народовольске, улица Казанская, дом сорок восьмой, квартира шестнадцать… Поехали по этому адресу, я вам документы покажу…

– Видел я твои документы, – усмехнулся Ревякин. – У кого-то усы, лапы и хвост документы, а у тебя вот это! – тряхнул он пакетом, в который сунул ворованные вещи. – По этим документам в КПЗ тебя и примут…

– Какая КПЗ, начальник? Что я такого сделал?

– Статья сто сорок четыре, тайное хищение личного имущества граждан, лишение свободы до двух лет.

– Так я же все вернул! – возмущенно протянул Дмитрий.

– Кому ты что вернул? Потерпевшие этажом ниже живут, а ты сюда пришел… А может, вы тут крадеными вещами торгуете?

– Да нет, начальник, никакими крадеными вещами никто здесь не торгует. Просто я хотел подбросить эти вещи на нижний балкон…

– Понятно. Только это ничего не изменит… Лейтенант, давай за понятыми, будем оформлять изъятие…

– Не надо понятых!.. Командир, ты чего? Я же ничего такого не делал! Просто обстоятельства так сложились… Давай договоримся, начальник!

Парень полез в карман джинсов, достал оттуда пару двадцатипятирублевых купюр.

– Что это? – строго спросил Ревякин.

– Ну, решение вопроса…

– Взятка?.. А знаешь, что за это бывает?

Ревякин всем своим видом давал понять, что денег не возьмет. Поэтому Дмитрий поторопился вернуть их в карман.

– Ну, войди в положение, начальник. Мы же мужики, должны понимать друг друга. Да, шуганули меня, да, спрыгнул с балкона в одних трусах, а тут джинсы висят, рубаха… Не бежать же мне голым!

Ревякин в раздумье посмотрел на Богдана:

– Что скажешь, лейтенант?

– Он же вправду вещи вернуть собирался, – пожал плечами Богдан.

Он понимал, что в идеале нужно было оформлять изъятие краденых вещей, тащить Ковалькова в отделение, возбуждать уголовное дело, через следователя доводить его до суда. Это раскрытое дело, «палка» в отчетности, благодарность от начальства. А за отсутствие таких вот «палок» могут серьезно наказать…

– Да, но кража-то была.

Ревякину не хотелось терять галочку в графе раскрываемости, но ведь он человек, а не зверь бездушный, тоже понимал, что парень стал жертвой обстоятельств, не более того.

– Была. Но лучше спустить все на тормозах, чем нажить потом труп.

– Труп? – задумался Ревякин.

– Если мы предадим дело огласке, то может дойти до крайности. Муж узнает о любовнике и убьет его. Так иногда бывает.

– А что, может и узнать, – усмехнулся капитан. – И убить может… Но нам это на руку, лейтенант. Мы-то будем знать, кто убил гражданина Ковалькова. А раскрытое убийство – это тебе не шуры-муры под кустами.

Ревякин вроде бы шутил, но Богдан знал, что рассуждал он всерьез. «Незримый бой» с преступностью – основа советской милиции, а борьба за показатель раскрываемости – ее производная. Но, увы, второе уже давно затмило первое, и для оперативника вроде Ревякина гораздо важней было раскрыть преступление, чем его предупредить. А Илья далеко не самый худший представитель уголовного розыска, он один из лучших. Во всяком случае, Богдан так считал всерьез…

– Какое раскрытое убийство? – пренебрежительно усмехнулся Ковальков. – Если Глеб меня грохнет, вы ничего не докажете. Он в законе, он умеет заметать следы…

Какое-то время Ревякин смотрел на Дмитрия с раскрытым ртом. Наконец он опомнился.

– В законе? Законный вор?.. Глеб?.. Глеб Рычагов?.. Рычаг?!

– Ну да, он самый.

– Ты в этом уверен?

– Абсолютно.

– Ты самоубийца?

– Нет, просто я люблю Нину.

– Думаю, нам надо поговорить с тобой, парень. По душам и без протокола. Только не здесь. Поедем в отделение. Только прошу тебя, без фокусов. Будешь убегать, шум поднимется, соседи сбегутся; тогда все узнают, что у Нины кто-то был… Или тебе все равно?

– Да нет, не все равно. Я и пришел для того, чтобы узнать, как тут всё…

– Пока нормально. Поэтому нам нужно тихонечко отсюда уйти. Не дергайся, парень. Ты же не хочешь, чтобы мы объявили тебя в розыск? Ты же не хочешь, чтобы об этом узнал Рычаг?

Дмитрий этого не хотел, поэтому позволил себя увести. Ревякин мог бы надеть на него наручники, но делать этого не стал. Похоже, Ковальков для него из разряда обвиняемых переместился в графу «потерпевшие». Поэтому он не стал обращаться к Елене Владимировне за заявлением. И вещи ей заносить не стал, чтобы она не увидела любовника своей соседки. Баба она неглупая, может и догадаться, что к чему. Разнесет новость, как та сорока, и где тогда гарантия, что с Ниной ничего не случится?