Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной - Дюма Александр - Страница 50

— В таком случае — держите, вот мой носовой платок; и сейчас же пошлите к аптекарю за лекарством, которое я выпишу.

И он тут же выписал карандашом успокаивающее сердечное средство, состоящее из обыкновенной воды, нашатыря и лимонного сока.

— А кто платить будет? — спросила женщина, обмывая рану при помощи платка доктора.

— Я, конечно, — ответил Чирилло.

Он завернул в рецепт монетку и сказал второму малышу:

— Беги скорее. Сдача будет твоя.

— Доктор! — сказал сбир. — Если я выживу, то постригусь в монахи и всю жизнь буду молиться за вас.

Тем временем врач достал из своей сумки серебряный зонд и подошел к раненому.

— Ну, друг мой, — промолвил он, — надо быть мужчиной.

— Вы хотите воткнуть его в рану?

— Придется, иначе не узнаешь, что с ней делать.

— А ругаться можно?

— Можно, только не забывайте, что на вас смотрят и все слышат. Если вы станете уж очень кричать, вас сочтут неженкой, а будете чересчур ругаться — скажут, что вы безбожник.

— Доктор, вы упомянули о сердечном снадобье. Я не отказался бы от глотка перед операцией.

Мальчик вернулся, запыхавшись, с бутылочкой в руке.

— Мама, мне осталось шесть гранов, — похвастался он.

Чирилло взял у него бутылку.

— Дайте ложку, — попросил он.

Ему подали ложку; он налил в нее лекарства и велел больному выпить его.

— Надо же, — промолвил раненый, — мне от него лучше.

— Для этого я вам его и даю.

Затем Чирилло сурово спросил:

— Теперь вы готовы?

— Готов, доктор, — отвечал раненый, — верьте, я постараюсь не подвести вас.

Врач медленно, но решительно ввел зонд в рану. По мере того как инструмент погружался в нее, лицо пациента все больше искажалось; однако он не издал ни единого стона. Страдания его и мужество были столь очевидны, что в тот момент, когда врач вынул зонд, у солдат, с любопытством наблюдавших за этим волнующим и мрачным зрелищем, вырвался вздох облегчения.

— Все в порядке, доктор? — спросил сбир, весьма гордый самим собою.

— Я даже не ожидал такого самообладания, друг мой, — сказал Чирилло, рукавом вытирая пот с его лба.

— Дайте-ка попить, а не то мне совсем дурно станет, — попросил раненый слабым голосом.

Чирилло дал ему еще ложку лекарства.

Рана была не только тяжелой, она была, как понял и сам раненый, смертельной.

Острие сабли вонзилось между нижними ребрами, задело грудную аорту и прошло сквозь диафрагму. Все средства медицины могли лишь уменьшить кровотечение при помощи давящей повязки и таким образом продлить жизнь умирающего на несколько минут — только и всего.

— Дайте мне какого-нибудь полотна, — сказал Чирилло, озираясь вокруг.

— Полотна? — переспросил хозяин. — У нас нет полотна.

Чирилло отворил шкаф, выхватил оттуда рубашку и разорвал ее на узкие полосы.

— Что вы делаете? — закричал хозяин. — Вы рвете мои рубашки!

Чирилло вынул из кармана два пиастра и подал их ему.

— Ну, за такие деньги рвите хоть все, — сказал тот.

— Послушайте, доктор, — сказал раненый, — если у вас много таких пациентов, как я, вы вряд ли разбогатеете.

Из нескольких лоскутов Чирилло сделал тампон, из других получился бинт.

— Теперь вам получше? — спросил он у раненого.

Тот медленно, осторожно вздохнул.

— Получше.

— Значит, вы можете ответить на мои вопросы? — спросил патрульный офицер.

— На вопросы? А зачем?

— Я обязан составить протокол.

— Ну, ваш протокол я вам продиктую в трех словах, — к ответил раненый. — Доктор, еще ложечку снадобья.

Приняв лекарство, сбир продолжал:

— Мы вшестером поджидали некоего молодого человека, чтобы убить его; он сразил одного из наших, троих ранил, — я из их числа. Вот и все.

Легко понять, как внимательно слушал Чирилло рассказ умирающего; значит, предположения его оправдывались: тот молодой человек, которого сбиры поджидали, чтобы убить, несомненно был Сальвато Пальмиери, да и кто иной, кроме него, мог бы вывести из строя четверых человек из шести?

— А как зовут ваших товарищей? — спросил офицер.

Раненый попытался улыбнуться.

— Ну, дорогой мой, вы уж чересчур любопытны. Если и узнаете их имена, так, во всяком случае, не от меня. Вдобавок, даже назови я их вам, пользы вам от этого не будет.

— Польза получилась бы та, что их бы поймали.

— Вы так полагаете? Ну что ж, я назову вам человека, который их знает; если угодно — обратитесь к нему.

— А кто это такой?

— Паскуале Де Симоне. Сказать, где он живет? Бассо Порто, на углу Каталонской улицы.

— Сбир королевы! — зашептали вокруг.

— Благодарю, друг мой, — сказал офицер, — протокол мой готов.

Потом он обратился к патрулю:

— Теперь — в дорогу! Мы потеряли здесь целый час!

Послышались лязг оружия и удаляющиеся мерные шаги.

Чирилло остался возле раненого.

— Заметили вы, как они поспешили удрать? — спросил сбир.

— Заметил, — отвечал Чирилло. — И понимаю, что вы не хотели сказать ничего, что принесло бы вред вашим товарищам, но мне вы, надеюсь, не откажетесь сообщить кое-какие сведения, которые никого не порочат и интересны только мне?

— Вам-то, доктор, я все охотно расскажу. Вы хотели мне помочь и помогли бы, если бы это было возможно. Но торопитесь, я все больше слабею; спрашивайте поскорее, что вы хотите знать, а то у меня язык заплетается, это, как говорится, начало конца.

— Всего несколько вопросов. Тот молодой человек, которого Паскуале Де Симоне подкарауливал, чтобы убить, был французский офицер?

— По-видимому, это был француз. Но по-неаполитански он говорил не хуже нас с вами.

— Он умер?

— Не решусь утверждать, могу только сказать, что если и жив, так тяжело ранен.

— Вы видели, как он упал?

— Видел, но не особенно отчетливо, сам я уже лежал на земле и был занят не столько им, сколько самим собою.

— А все-таки что же вы видели? Постарайтесь припомнить: мне крайне важно узнать, что сталось с этим юношей.

— Так вот, я видел, что он свалился у калитки сада, где пальма, и мне показалось, будто калитка отворилась и женщина в белом платье повлекла его за собой. Однако, может быть, это было видение и я принял за женщину в белом ангела смерти, спустившегося с небес за его душой.

— А больше вы ничего не видели?

— Видел. Видел Беккайо, — он бежал, обхватив голову руками; кровь совсем залила ему глаза.

— Благодарю вас, друг мой. Я узнал все, что хотел. И к тому же мне как будто послышался…

И Чирилло напряг слух.

— Да, это священник с колокольчиком. Я тоже слышал… Когда этот колокольчик приближается ради тебя, его слышишь издалека.

Наступило молчание; колокольчик звенел все ближе.

— Итак, — обратился сбир к Чирилло, — всему конец, не правда ли? О земном уже думать нечего?

— Вы доказали мне, что вы настоящий мужчина, и я скажу вам, как мужчина мужчине: вы еще успеете примириться с Богом — но и только.

— Аминь! — промолвил сбир. — А теперь еще одну, последнюю ложечку вашего снадобья, чтобы у меня хватило сил продержаться до конца: мне очень плохо.

Чирилло исполнил просьбу умирающего.

— Теперь сожмите мне руку, да покрепче.

Чирилло сжал его руку.

— Покрепче, — повторил сбир, — я не чувствую.

Чирилло изо всех сил стиснул его уже бесчувственную ладонь.

— Перекрестите меня. Бог свидетель, я хотел сделать это сам, но не могу.

Чирилло перекрестил его, а раненый совсем ослабевшим голосом прошептал: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь!»

В эту минуту в дверях показался священник, предшествуемый мальчиком, который был послан за ним: в левой руке мальчик нес крест, в правой — святую воду, а сам священник нес причастие.

При его появлении все стали на колени.

— Меня звали сюда? — спросил он.

— Да, отец мой, — ответил умирающий, — жалкий грешник собирается отдать Богу душу, если только она у него есть, и в этом трудном деле он хотел бы, чтобы вы помогли ему своей молитвой, а вашего благословения он даже не решается просить, так как сознает, что недостоин его.