Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной - Дюма Александр - Страница 38

Король был поражен изяществом его речи и силою рассуждений и долго слушал его. Наконец он ему сказал:

— Напишите мне свое имя и возвращайтесь в обитель; даю вам слово, что первая же вакантная епископская кафедра будет ваша.

Первою освободилась кафедра в Монополи, что в провинции Бари на Адриатическом море.

По обыкновению, главный духовник представил королю трех кандидатов на это место; все трое принадлежали к знатнейшим семьям, но Фердинанд сказал, покачав головой:

— Ну уж нет! С тех пор как вы стали предлагать мне кандидатов, я по вашему совету вручил митру немалому числу ослов, кому вполне достаточно было бы вьючного седла. Теперь я желаю назначить епископа по собственному вкусу и надеюсь, что он будет лучше всех тех, кто по вашей милости у меня на совести; за назначение их я молю прощения у Господа Бога и у святого Януария.

Тут король перечеркнул имена всех троих кандидатов и написал имя отца Фоско.

Отец Фоско оказался, как и предполагал Фердинанд, одним из самых выдающихся епископом королевства. Однажды кто-то, выслушав его проповедь, отозвался с похвалой не только о красноречии, но и обо всей деятельности бывшего францисканца. Король на это заметил:

— Я всегда выбирал бы таких, но до сего времени мне встретился среди пастырей всего один достойный человек; главный духовник предлагает мне в епископы одних ослов. Что поделаешь, бедняга знаком только со своими собратьями по конюшне.

Фердинанд иной раз проявлял благодушие, напоминавшее его предка Генриха IV.

Однажды, когда он в военном мундире гулял в парке Казерты, к нему подошла крестьянка.

— Меня уверяли, сударь, что король часто прогуливается по этой дорожке, — сказал она. — Как вы думаете, могу я сегодня повстречать его?

— Моя милая, — ответил Фердинанд, — затрудняюсь тебе точно сказать, когда он здесь появится, но, если у тебя к нему просьба, я готов передать ее королю, так как я у него служу.

— Вот в чем дело, — продолжала женщина, — у меня идет тяжба, а я бедная вдова, денег, чтобы дать докладчику суда, у меня нет, вот он и тянет уже четвертый год.

— А ты заготовила прошение?

— Как же, сударь. Вот оно.

— Давай его мне и приходи завтра в это же время, я верну его тебе с королевской отметкой.

— У меня всего-то добра три откормленные индюшки, — сказала женщина. — Однако если вы исполните обещание — они ваши.

— Приходи завтра, милая, с тремя индюшками и получишь свое прошение с ответом его величества.

Женщина явилась точно в назначенное время. Но и король был точен. У Фердинанда в руках было прошение, у крестьянки — три индюшки; король взял индюшек, женщина — бумагу.

Пока король ощупывал индюшек, чтобы убедиться, что они, как уверяла крестьянка, хорошо откормлены, она развернула прошение, желая проверить, действительно ли на нем что-то написано.

Каждый из них сдержал слово; женщина пошла своей дорогой, король — своей.

Король вошел к королеве, держа индюшек за лапки; Мария Каролина недоумевала, каким образом птицы оказались в руках ее супруга.

— Так вот, милая моя наставница, — сказал он, — вы все говорите, что я ни на что не пригоден и что, не будь я королем, то умер бы с голоду, — смотрите же, вот три индюшки, мне их дали за мою подпись!

И он все рассказал королеве.

— Бедная женщина! Мне жаль ее! — воскликнула королева, выслушав его рассказ.

— Почему бедная?

— Потому что она просчиталась. Неужели вы думаете, что судейский примет во внимание вашу подпись?

— Я и сам сомневался, — отвечал Фердинанд с лукавой усмешкой. — Но у меня есть идея.

Королева действительно оказалась права: резолюция ее супруга не произвела на докладчика суда ни малейшего впечатления и дело тянулось по-прежнему.

Вдова снова пришла в Казерту; она не знала имени офицера, принявшего у нее жалобу, поэтому стала разыскивать человека, которому отдала трех индюшек.

Приключение это получило огласку. Королю доложили о приходе жалобщицы.

Король велел впустить ее.

— Ну, милая, вы пришли сообщить мне, что дело ваше улажено?

— Как бы не так! Видно, с королем не очень-то считаются. Когда я вручила судейскому прошение с надписью его величества, он мне сказал: «Хорошо, хорошо! Король торопится, но ему придется, как всем, подождать». А потому, если вы честный человек, верните мне моих индюшек или, по крайней мере, заплатите за них.

Король рассмеялся:

— При всем желании вернуть их вам мне не удастся, но заплатить я могу.

Он выгреб из кармана все имевшиеся у него золотые монеты и подал их крестьянке.

— Что же касается судейского… Сегодня у нас двадцать пятое марта, так вот увидите: на первом же заседании в апреле ваша жалоба будет разобрана.

И действительно, когда несколько дней спустя докладчик суда пришел за жалованьем, ему сказали:

— Его величество распорядился выдать вам жалованье лишь после того, как будет разобрано дело, по поводу которого он оказал вам честь, обратившись к вам.

Как и предсказывал король, решение по делу было принято на первом же заседании.

В Неаполе ходило о короле множество рассказов такого рода. Мы удовольствуемся двумя-тремя из них.

Однажды, охотясь в лесу Персано в такой же одежде, как и его стража, он увидел женщину: прислонившись к дереву, она рыдала.

Он первый заговорил с нею, спросив, что произошло.

— Я вдова, у меня семеро детей; единственное мое богатство — небольшое поле, и вот оно потравлено королевскими доезжачими и псами. — Потом, вся сжавшись и зарыдав еще громче, она добавила: — Как тяжко быть подданными человека, который ради минутной потехи готов разорить целое семейство! Скажите на милость, зачем этот злодей уничтожил мои посевы?

— Ты совершенно права, моя милая, — отвечал Фердинанд, — а так как я служу у короля, то доложу ему о твоих жалобах, умолчав, разумеется, о бранных словах, которые ты к ним присовокупила.

— Говори ему что хочешь, — продолжала отчаявшаяся крестьянка, — от такого себялюбца я никакого добра не жду, а причинить мне зла больше, чем уже причинили, нельзя.

— Но ты все-таки покажи мне свое поле: хочу посмотреть, в самом ли деле оно так разорено, как ты говоришь.

Вдова повела его на поле. Урожай действительно был потравлен людьми, лошадьми и собаками, так что от него ничего не осталось.

Тогда король подозвал находившихся поблизости крестьян и попросил их по совести оценить убыток вдовы.

Они оценили его в двадцать дукатов.

Король порылся в карманах; в них оказалось шестьдесят дукатов.

— Вот вам двадцать дукатов за посредничество, — сказал он двоим крестьянам, — а остальные сорок отдадим пострадавшей Когда короли наносят ущерб, они должны возмещать его, по меньшей мере, вдвое, чем это пристало простым смертным.

В другой раз женщина, чей муж был приговорен к смертной казни, по совету адвоката пешком отправилась из Аверсы в Неаполь, чтобы похлопотать о помиловании осужденного. Подойти к королю было нетрудно, потому что он постоянно прогуливался то пешком, то на лошади по улице Толедо или вдоль набережной Кьяйа. На сей раз, к несчастью или, вернее, к счастью просительницы, короля не оказалось ни во дворце, ни на набережной Кьяйа, ни на улице Толедо. Он находился в Каподимонте: настало время перелета славок, а отец Фердинанда, блаженной охотничьей памяти король Карл III, построил этот замок, обошедшийся в двенадцать с лишним миллионов, с единственной целью: оказаться на пути этой мелкой дичи, столь ценимой чревоугодниками.

Бедная женщина изнемогала от усталости: она чуть ли не бегом прошла около пяти льё. Подойдя к воротам дворца и узнав, что король в Каподимонте, она попросила у начальника караула разрешения подождать его; начальник проникся к ней сочувствием: увидев ее слезы и узнав о причине, которая их вызвала, пожалел плачущую женщину и позволил ей остаться. Она села на ступеньку лестницы, по которой король должен был пройти во дворец, но, как ни была она озабочена своим горем, усталость взяла верх над тревогой, и, наперекор тщетным попыткам в течение нескольких часов побороть изнеможение, бедняжка закрыла глаза и уснула, прислонившись головой к стене.