Связанный честью - Браун Сандра - Страница 18

Он откинулся на спинку стула и холодно посмотрел на Эйслин.

– Вот таким образом. Теперь ты удовлетворена? Узнала все, что хотела?

Она даже представить не могла, что он способен на такую длинную речь. Догадаться об остальном не составляло труда. Он не принадлежал ни индейцам, ни англо. И за это подвергался унижениям и оскорблениям. Для упорного и гордого молодого человека невыносимо, когда его называют полукровкой.

А он был умен и отлично развит физически. Нет сомнений, остальные индейские несогласные смотрели на него снизу вверх. Они считали его лидером и все были на его стороне. Он стал человеком, которого общество англо просто боялось. Однако Эйслин все равно считала, что большинство невзгод Лукаса Грейвольфа происходило от его же собственной озлобленности и упрямства.

Он ведь мог избежать тюремного заключения, если бы назвал истинных виновников. Эйслин легко представляла, как он сжимает челюсти и отказывается отвечать на вопросы властей.

– Ты ведешь себя вызывающе, – откровенно сказала она.

К ее удивлению, он в ответ улыбнулся, но от этой улыбки шел мороз по коже.

– Ты чертовски права, я веду себя вызывающе. Но так было не всегда. Уезжая из резервации в колледж, я был очень наивен и полон высоких идеалов.

– Но общество над тобой поиздевалось.

– Давай, смейся надо мной. Я к этому уже привык.

– А тебе никогда не приходило в голову остановиться и подумать, что, может, тебя не принимают не из-за происхождения, а по причине вызывающего поведения?

Он снова сделал выпад и схватил ее за запястье.

– Да что ты об этом знаешь? Ничего! – прорычал он. – У тебя даже имя воняет чистой англосаксонской кровью. Тебя когда-нибудь спаивали ликером на вечеринке, чтобы посмотреть, сколько алкоголя влезет в индейца? И до какой степени он может допиться? «Может, он нацепит перья и станцует для нас?», «Где же твои лук и стрелы, а, вождь?».

– Прекрати!

Эйслин попыталась освободить руку, но у нее ничего не вышло.

Они оба уже были на ногах, сами того не замечая. Грейвольф наклонился через стол. Зубы сжаты, а в сладчайшем тоне звучит неприкрытая угроза.

– Вот когда над вами так поиздеваются, мисс Эндрюс, вы можете прийти ко мне и обсудить мое вызывающее поведение. Вы…

– Лукас!

Резкий окрик матери прервал тираду Грейвольфа. Несколько секунд он смотрел на Эйслин пристальным взглядом, потом опустил руку и быстро обернулся.

– Он зовет тебя, – сказала Элис.

Она переводила свои прекрасные глаза с сына на его пленницу и обратно, словно чувствовала, что между ними вот-вот затрещат искры. Она взяла Лукаса за руку и повела к постели больного.

Эйслин смотрела им вслед. Элис едва доставала Грейвольфу до плеча. В том, как он обнимал ее за узкие плечи, чувствовалась любовь и нежность. Она не могла даже представить, что он способен испытывать эти естественные человеческие эмоции.

– Вы должны простить Лукаса. – Тихий голос Декстера вывел Эйслин из задумчивости.

– Почему это? Он взрослый человек и сам за себя отвечает. Плохие поступки непростительны, что бы ни было их причиной.

Доктор вздохнул и налил себе чашку кофе.

– Да, конечно, вы правы. – Прихлебывая горячий напиток, он тоже посмотрел на мать и сына, опустившихся на колени около умирающего. – Я знаю Лукаса с детства. Его всегда переполняли гнев и злость. Мать Элис была навахо, но Джозеф – апач. Лукас унаследовал от него дух воина.

– Вы так давно их знаете?

Он кивнул:

– Я приехал в резервацию сразу, как получил право медицинской практики.

– Почему? – Она покраснела.

Доктор посмотрел на нее и улыбнулся.

О господи! Она что, заразилась от Грейвольфа его бесцеремонными манерами?

– Извините. Это совершенно не мое дело.

– Все в порядке. Я буду рад вам ответить. – Он задумчиво свел брови и, тщательно подбирая слова, объяснил: – Наверное, можно сказать, что я считал это своей миссией. Я был молод и полон идеалов. Я хотел изменить мир, а не заработать много денег.

– И я не сомневаюсь, что вам это удалось. – Эйслин сделала паузу и добавила: – По крайней мере, жизни Элис и Лукаса Грейвольф вы точно изменили.

Рискнув посмотреть на него краешком глаза, она поняла, что его не обманули эти обходные маневры.

– Я познакомился с Элис, когда она привела в клинику Лукаса со сломанной рукой. Через пару недель мы с ней стали друзьями, и я предложил ей работу в клинике. С моей помощью она овладела навыками медсестры, и с тех пор мы работаем вместе.

Он явно испытывал к Элис Грейвольф нечто большее, чем просто дружеское отношение к преданной медсестре, но Эйслин не дали развить эту тему. Элис обернулась к Джину, на ее милом лице отразилась тревога.

– Джин, скорее! Он…

Доктор бросился к кровати и отпихнул в сторону Элис и Лукаса. Прижал стетоскоп к худой груди Джозефа Грейвольфа. Даже Эйслин слышала, как тяжело, надсадно дышит старик. Как будто его легкие трут наждачной бумагой. И этот болезненный звук не стихал до самого рассвета.

Когда он прекратился, тишина вдруг стала оглушающей. Эйслин прижала руку к дрожащим губам и отвернулась, чтобы не смотреть на тех, кто нес бессменную вахту у постели умирающего. Нужно дать им немного побыть одним. Она здесь была посторонней и не хотела мешать их горю. Эйслин села на стул и опустила голову.

Она слышала шарканье ног по земляному полу, тихие всхлипы Элис и шепот утешающих слов. Потом до ее слуха донесся тяжелый грохот каблуков и скрип открывающейся входной двери. Эйслин подняла голову и увидела в дверной проем, что Лукас уходит вниз по каменистой тропе.

Его сильное тело двигалось все так же плавно и грациозно, но напряженные мускулы буквально распирали кожу. Казалось, он держится на одной силе воли. Она не видела его лица, но легко могла себе представить, какое оно – напряженное, затвердевшее, непримиримо суровое.

Эйслин видела, что он прошагал мимо ее машины и полноприводного грузовичка, видимо принадлежащего доктору Декстеру. Все тем же решительным шагом он пересек каньон и стал подниматься на противоположный склон по неровной каменистой дороге.

Эйслин уже ни о чем не думала. Она просто сорвалась с места и ринулась на улицу, словно ее вело туда подсознание. На бегу она быстро оглянулась на Элис. Джин Декстер обнимал ее и тихо бормотал слова утешения, прижимаясь к темным как ночь волосам.

Эйслин выбежала за дверь. На улице занималось утро. Рассвет только-только выглядывал из-за горных хребтов, что со всех сторон окружали хоган. Здесь было значительно прохладнее, чем в горах, особенно в это время суток, когда солнце еще не успело прогреть камни до состояния гриля.

В первый момент Эйслин не увидела ничего, кроме потрясающего восхода солнца, расцветающего на востоке переливчатыми оттенками пурпура. Потом она различила быстро удаляющуюся человеческую фигуру, которая без видимых усилий взбиралась вверх по камням.

Она сама шла гораздо медленнее. Обувь вполне подходила для таких прогулок, но чужая юбка цеплялась за кусты и мешала идти. Все колени у нее были сбиты, ладони покрылись кровоточащими ссадинами.

Не пройдя и половины пути, она начала задыхаться, хватать воздух ртом при каждом шаге. Но все равно продолжала взбираться наверх, движимая каким-то чувством, которое даже не успела осмыслить. Она должна это сделать, и все. Она должна добраться до Грейвольфа.

Наконец плато на гребне скалистого утеса перестало казаться заоблачно далеким. Эйслин набралась храбрости и стала подниматься быстрее. Глядя вверх, она видела, что Лукас стоит на вершине, его темный худой силуэт подпирал безоблачное небо цвета лаванды.

Добравшись до вершины, Эйслин в буквальном смысле заползла на нее. Она плюхнулась на камень и в изнеможении опустила голову. Дыхание с хрипом вырывалось из легких. Сердце билось так сильно, что причиняло боль. Она недоверчиво уставилась на свои руки. Камни не пощадили ее ладони. Руки были ободраны, ногти сломаны.

В обычной ситуации это бы до смерти ее напугало. Но сейчас ее боль ничего не значила. Она ее даже не чувствовала. Ее страдания были ничтожны по сравнению с тем, что испытывал присутствующий здесь человек.