Оборотень - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 3

— Смотри, как интересно получается: твой дед был латышским стрелком, мой — латышским кулаком. Оба погибли в лагере, а мы сейчас с тобой вместе. — Помолчав, он добавил: — Пожалуй, ты прав. Не окажись Латвия в составе России, мы бы все говорили только по-немецки. Только я бы предпочел, чтобы эта часть Германии осталась западной.

К двум часам компания хорошо нагрузилась. Опять был какой-то спор о политике, точнее не спор, а гвалт, где каждый, не слушая друг друга, пытался прокричать свое. Кто-то утверждал, что Брежнев в последний год власти был в маразме, кто-то называл Ульманиса предателем, а кто-то, наоборот, патриотом. Янис запел было студенческий гимн, но его никто не подхватил. Несколько человек сидели по углам в отключке, одна пара закрылась в ванной, у них под дверью канючили другие. Длинный тощий Мишка Гринберге без конца повторял одно и то же:

— Порадовались, дайте и людям порадоваться. Кто-то крикнул:

— Выпьем за родную Латвию! Порядочно набравшийся Юра подхватил:

— За Латвию без латышей и евреев!

Мишка Гринберге вскочил было и чуть не полез в драку, но Юра его остановил:

— Да брось, ты меня не так понял, я за интернационализм, понимаешь? «Нет для нас ни черных, ни цветных…»

— Я пойду домой, — сказала тихо Инга.

— Я провожу, — предложил Юрий.

И она, словно это разумелось само собой, кивнула.

На улице хмель начал проходить, на политику больше не тянуло. Юрий взял Ингу за руку, и они пошли по ночному городу, слегка касаясь друг друга плечами. За несколько дней до Нового года подморозило, а теперь снова стало тепло, немного влажно.

Юрий рассказывал что-то о своей студенческой работе, и она слушала так же увлеченно, как там, за столом.

Около большого серого дома на улице Кришьяниса Барона она неожиданно остановилась.

— Я пришла.

— Так быстро, — искренне огорчился он.

Несколько минут они постояли молча, но молчание их не было тягостным.

— Можно я буду называть вас на «ты»? — спросила Инга. И тогда он взял ее за плечи, легко поцеловал в теплые мягкие губы и тотчас же отпустил. Она побежала по лестнице и уже сверху весело крикнула ему:

— До свидания! С Новым годом!

Он пришел домой и сразу набрал ее номер. Она мгновенно сняла трубку, словно сидела у телефона в ожидании звонка. Они проговорили несколько часов, до утра.

С тех пор они встречались каждый день и не могли наговориться… Попрощавшись, Юрий уже через час снова звонил ей. И не было для него большего счастья, чем услышать ее радостное:

— Юра! А я так ждала твоего звонка!

— Ой, я забыла спросить, зачем тебя в деканат вызывали?

— Ерунда, — отмахнулся Юрий, — спросили, не поеду ли я летом вожатым в лагерь.

Ему и в самом деле недавно это предлагали.

— Мечислав Себастьянович и Нина Васильевна, — шутя напомнила Инга, потому что они уже подошли к ее дому.

Поднимаясь по лестнице, Юрий слегка волновался: как-то его встретят Ингины родители?

Но в дверях случилось неожиданное.

Двери открыл ее отец, и тут же они оба замерли в удивлении. Мечислав Себастьянович оказался знакомым отца Юрия. Зимой по воскресеньям они вместе ездили на рыбалку и несколько раз прихватывали с собой Юрия. Их удивленные и радостные голоса звучали почти одновременно:

— Дядя Слава? Так это вы?

— Так это ты и есть тот самый Юрий? Ну проходи, проходи!

Вообще-то квартира была Юрию знакома, но сейчас он не хотел этого показывать. Дважды вместо утренних лекций, когда родители Инги уезжали на работу, он поднимался сюда, и они целовались до беспамятства.

— Раздевайся, гость дорогой, проходи, — говорил в прихожей Ингин отец. — А мы с мамой гадаем, что же это за Юрий такой? А это, оказывается, Юрка Петров! Вот это сюрприз так сюрприз!

В прихожую вышла улыбающаяся мать Инги, Нина Васильевна.

— Ты подумай! — продолжал удивляться отец. — Я же его знаю… С какого возраста я тебя знаю? — весело спросил Мечислав Себастьянович, протягивая Юрию тапочки.

— Лет так с двенадцати.

— Точно! Восемь лет знаю. Ну! Отцу полковника дали? Приветственную телеграмму слать можно?

— Вот-вот должны. Посредники на зимних учениях вроде остались довольны, и проверяющий из Генштаба хвалил. — Юрий выказал недюжинную осведомленность в вопросе продвижения отца по службе. Он и сам когда-то мечтал стать офицером, да отец отговорил: «У меня выхода не было, а сейчас в этом нет нужды, живи как нормальный человек».

— Ты гостя расспросами не корми, а веди сразу за стол, — вмешалась Нина Васильевна.

Но в это время зазвонил телефон, Мечислав Себастьянович снял трубку. Телефон стоял в прихожей на тумбочке. Они сидели у накрытого стола и ждали, пока Мечислав Себастьянович закончит разговор. Но разговор все тянулся, лицо у Мечислава Себастьяновича было строгим, сосредоточенным. Несколько раз он повторял кому-то:

— Хорошо, девятого я разберусь. Да-а, я сказал, девятого я со всеми разберусь.

— Даже в праздничный вечер не дадут человеку покоя, — вздохнула Нина Васильевна.

Наконец разговор закончился, и Мечислав Себастьянович, все еще с озабоченным выражением лица, подсел к столу.

— Из райкома, дежурный. Глупость какая получилась! — стал объяснять он. — Отпустил сегодня рабочих после обеда. Все равно, начало месяца, загрузка в цехах на двадцать пять процентов.

— И правильно. Так всегда делали — седьмого марта пораньше домой уходили.

— Их всех переловили в облавах — кого в кино, кто в очередях умудрился попасться.

— Мы с Юрой тоже недавно чуть не попались, — вставила Инга. — В кинотеатре. Вместо фильма вошли дружинники и стали проверять документы. Хорошо, у нас студенческие были с собой.

— Маразматическая идея! Загрузили бы цеха работой, люди бы счастливы были. А то комплектующих не шлют, а людей к рабочим местам что — цепью приковывать? Называется — меры по наведению порядка!

— Ну хватит, хватит о работе, а то молодых испугаешь. Вон Юрочка уже нахмурился.

— Нет, я не нахмурился, — начал оправдываться Юрий. — Я так просто. У меня папа тоже все время о службе говорит.

Инга еще в январе, когда разговор зашел о родителях, на вопрос об отце сказала, что он работает инженером на заводе. Юрий так и думал, что он инженерит где-нибудь, на каком-нибудь там заводишке. А теперь оказалось, что и заводишко тот — огромный заводище, и отец ее — не простой инженер, а главный.

Восьмого марта они с Ингой ездили к знакомым Юрия в Сигулду. Там кое-где лежал тонкий слой снега, они гуляли между сосен, взявшись за руки, подставив лица солнцу и зажмурив глаза. Юрий несколько раз чуть было не начал говорить об идиотском вызове в деканат к капитану госбезопасности Иванову, но вовремя останавливался. Быть может, оттого, что года два назад слышал отцовский разговор с приятелем.

«Никому, никогда, нигде, — говорил отец, — не рассказывай о своих контактах с КГБ. Даже если тебя просто вызовут в КГБ спросить, сколько времени, все равно никому не рассказывай. Сразу подумают, что ты стукач».

А девятого, ровно в одиннадцать тридцать, он протягивал паспорт в окошечко бюро пропусков этого странного ведомства.

Капитан Иванов ждал около дежурного. Лицо дежурного было непроницаемо, он так долго изучал Юрин пропуск и сличал его с паспортом, словно даже в тонком листочке, выданном минуту назад бюро пропусков, увидел важную антигосударственную подделку.

Но тут подал голос капитан Иванов со словами:

— Это ко мне.

Он повел Юрия сначала по лестнице, потом по коридору, в который выходило множество дверей с номерами. Наконец, открыл ключом одну из них.

Комната была узкой, длинной. Кроме письменного стола с телефоном и пишущей машинкой, нескольких стульев и портрета Дзержинского над книжной полкой, в ней ничего не было.

— Обычно у нас допрашиваемый сидит вон там, — и капитан Иванов показал на стул у дальней стены, — но ты подсаживайся ко мне поближе. Как ты думаешь, зачем мы тебя вызвали?