Вонгозеро - Вагнер Яна - Страница 78

Второй человек — в белой матерчатой куртке и таких же штанах — показался уже после того, как все мы вышли из леса; больше не прячась, он спокойно зашагал позади нас, положив руки на висевший на шее автомат.

— Какая-то, мать ее, зарница, — задыхался папа, пытаясь догнать Сережу — доктор семенил за ним следом с озабоченным лицом, — маскхалаты, респираторы эти военные. И дома эти — откуда здесь дома? Не было здесь никаких домов!

— Отгрохали в прошлом году! — торжествующе сообщил Сережа и наконец обернулся: — Представляешь? Ты посмотри, какие коттеджи здоровенные — в каждом человек по двадцать помещается. Цивилизация!

— А вот и они, эти двадцать человек, — негромко сказала Ира.

Перед входом в избу, к которой мы направлялись, действительно собралась небольшая толпа — люди стояли молча и внимательно рассматривали нас; в отличие от наших провожатых, респираторов на них не было, и стоило нам подойти поближе, все они поспешно отступили, шарахнулись, словно испугавшись наших масок, — смотрели они настороженно, неприветливо, но среди них я заметила несколько женщин — немного, но их присутствие почему-то сразу меня успокоило. Они не похожи на военных, подумала я, это обычные люди, какие-нибудь местные, сбежавшие из деревень, торчавших вдоль трассы, — только за сегодняшний день мы видели три или четыре таких деревни, и все они были пусты. Сережа прав, мы сумеем с ними договориться, должны суметь.

Человек в камуфляже затопал ногами на пороге, стряхивая снег с ботинок, а затем зашел в избу и плотно притворил за собой дверь, оставив нас снаружи. Его белый товарищ непринужденно остановился неподалеку от нас и закурил — ни он, ни люди, молча стоявшие поодаль, по-прежнему не произносили ни слова, но я чувствовала, что они смотрят — изучающе, не отрываясь. Наконец дверь снова распахнулась, и камуфляжный, высунувшись, поманил нас рукой; послушно встрепенувшись, мы по одному просочились внутрь, на холодную и темную остекленную веранду, а затем, неловко потолкавшись у входа, словно перепуганные школьники перед кабинетом директора, очутились в теплой небольшой комнате, освещенной тусклым оранжевым светом керосиновой лампы, — разом заполнив ее всю, целиком. У дальней стены зябко жался к огромной угловой печи маленький стол, покрытый смешной цветастой клеенкой; за столом сидел человек — небритый, с сонным помятым лицом, который поднял голову и теперь без улыбки глядел на нас; возле его ног, у самой печки, я увидела пса — как только мы вошли, он вскочил и сидел теперь, подобрав лапы и аккуратно сложив на полу хвост, ах ты, предатель, подумала я, и мне показалось, что он услышал эту мою мысль, и желтые глаза его виновато блеснули.

— Иван Семеныч, — по-детски обиженно протянул камуфляжный откуда-то сзади, — ну маску-то, маску наденьте!..

— Отстань ты со своей маской, — отмахнулся человек за столом, — они в масках, мы в масках, ни слова понять невозможно.

— Дайте сесть, — задыхаясь, сказал папа, — не могу стоять, — и качнулся вперед, к стульям, стоявшим вдоль стены.

— Вы больны? — резко сказал помятый и начал вставать, с грохотом двигая шаткий стол.

— Нет, нет, — доктор, усердно работая локтями, принялся пробиваться вперед, чтобы оказаться ближе к помятому, — это не то, что вы думаете, у него сердце, сегодня был приступ, ему нужно лежать… я врач, я могу вам гарантировать, что мы все здоровы…

— Врач? — немного оживился помятый. — Врач — это хорошо, — сказал он затем и добавил загадочно: — Врача у нас теперь нет.

— А вы? — вдруг спросила Ира громко. — А у вас — все здоровы?

Человек с помятым лицом не обиделся и не возмутился и ответил вполне серьезно:

— Мы тут уже две недели. Если я хоть что-нибудь понимаю в этой заразе, за это время она как-нибудь да проявилась бы. Значит, вот как мы поступим, — продолжил он затем, — вы давайте устраивайтесь ночевать, детишек там уложите, все такое, Илья вас проводит… Илья! — позвал он, и дверь немедленно снова распахнулась, словно неизвестный Илья все это время стоял снаружи, напряженно ожидая, когда его позовут. — Проводи их, где там у нас еще место есть? Давай их к Калинам, не спят они еще?

— Подождите, — перебил его Сережа, — у нас там машины на дороге. Надо бы их сюда, поближе. И вообще, поговорить бы.

— Надо — давай поговорим, — живо согласился тот, кого назвали Иваном Семенычем, и снова опустился на свой стул, — садись. А вы — идите, идите, устраивайтесь. Маски можете снять, — он махнул на нас рукой, и, выходя на улицу под пристальным взглядом камуфляжного Ильи, я еще успела расслышать, как он говорит Сереже: — Ты это, не сердись, что ребята тебя помяли немножко, сам понимаешь…

Оказавшись снаружи, Илья стянул с лица респиратор, с наслаждением потер щеки ладонью, а потом оглядел нимало не поредевшую толпу перед входом и позвал:

— Калина! Ты здесь, что ли? Петрович?

— Ну, здесь, — с вызовом отозвались из толпы, почему-то женским голосом.

— Забирай, — сказал Илья, указав на нас щедрым, широким жестом, — у вас там место вроде есть еще, надо их на ночлег определить.

Предложение это, судя по всему, не вызвало у таинственного Калины ни малейшего восторга. С полминуты было тихо, а затем тот же женский голос спросил подозрительно:

— А если они больные?

— Не больные, — ответил Илья важно, — а вот этот — вообще доктор. Ты где, доктор? Покажись-ка. — И доктор неуверенно шагнул вперед, поднял руку и немного помахал ею в воздухе.

Калина оказался хрупким мужичком неопределенного возраста, со сморщенным, маленьким лицом; переговоры от его имени, как выяснилось тут же, вела его жена — высокая и крупная, вдвое больше самого Калины. Изба, в которую они привели нас, выглядела совершенно так же, как и первая — та же огромная веранда с летней мебелью, холодная и темная; такая же центральная комната с печью, служившая, впрочем, в этой избе чем-то вроде столовой — в самом ее центре громоздилось несколько разной высоты столов, составленных вместе, вдоль которых стояли наспех сколоченные деревянные скамейки; тот же стандартный интерьер подмосковных дачных пансионатов — тонко дребезжащие филенчатые дверцы с пошловатым рисунком на стекле, обитые вагонкой стены, простенькие люстры с плафонами-луковицами и даже бесполезный теперь телевизор. Пока мы входили, стаскивали куртки, раздевали детей, Калина не произнес ни слова — забившись в угол, он искоса посматривал на нас с непонятным выражением на лице, часто моргая.

Жена же его, безо всякого удовольствия оглядев нас, сказала все с тем же вызовом в голосе:

— Кормить не буду, — и, тяжело передвигая ноги, распахнула одну за другой две боковых двери; из тесных комнат душно пахнуло пылью. — Комнат пустых всего две, — продолжила она сухо, — размещайтесь, как хотите.

— Спасибо, кормить нас не нужно, — холодно сказала Ира, заглядывая в одну из комнат.

— Куда в ботинках! — рявкнула хозяйка. — Только утром полы натерла!..

Ира остановилась и медленно обернулась.

— Господи, — сказала она раздельно. — Как же вы все. Мне. Надоели. Мы двенадцать дней бежим неизвестно куда, как какие-нибудь собаки. Мы не спали больше суток. Не нужна нам ни ваша еда, ни гостеприимство ваше чертово. Нам нужно было просто проехать мимо. Это вы его схватили, и вы сами нас сюда притащили. И плевать я хотела на ваши полы.

— Ну ладно, ладно, крикунья, — сказала хозяйка, неожиданно почти миролюбиво, — одеяло принести? У меня есть, шерстяное. Вон, мальчику.

Как только она вышла, Калина-муж разом пришел в движение: придвинувшись почему-то именно к Лене, тяжело опустившемуся на лавку, жарким, оглушительным шепотом он поинтересовался:

— Водки у вас, конечно, нету?

Леня рассеянно помотал головой, и Калина, немедленно потеряв к нему интерес, снова замер, сделавшись похожим на маленькую сморщенную черепаху.

— Так, — сказал доктор, — так. Можете говорить, что хотите, но вам немедленно нужно лечь, — тут он посмотрел на папу. — И вам, Леонид, тоже.

Вернулась хозяйка с несколькими старыми одеялами, и началась суета — пока укладывали детей, сдвигали мебель, делили кровати, я накинула куртку и снова вышла на веранду. Толпа перед избой исчезла, выкуренная морозом, оставив после себя только множество следов на снегу; приглядевшись, за стеклом соседней веранды я увидела два мужских силуэта — камуфляжный и белый — и тусклый огонек сигареты. Как же долго он не возвращается. Зачем мы бросили его там одного? Нам сказали «а вы идите», и мы пошли, безропотно и покорно, я должна была остаться там, хотя бы я должна была остаться, вместо того чтобы торговаться сейчас, кто именно будет спать на кровати, кому достанутся подушки; я сунула руку в карман и выудила сигаретную пачку — она была пуста.