Вонгозеро - Вагнер Яна - Страница 19

Мне снова смертельно захотелось курить — почему-то это желание всегда становится особенно острым именно на заправках — с незажженной сигаретой в руке я пошла к обочине, где все еще стоял первый автоматчик. Когда я приблизилась, он чиркнул спичкой и протянул ее мне, прикрывая от ветра в ладонях, — маску пришлось сдвинуть под подбородок, и я очень надеялась, что Ира этого не увидит; какое-то время мы молча курили, глядя на безлюдное шоссе, а затем он спросил:

— Ну, что там Москва? Карантин ведь не сняли еще? — И я тут же поняла, что сейчас совру этому человеку, который еще ничего не знает о гибели города, разбежавшихся кордонах и не представляет себе, во что неизбежно превратится эта тихая дорога в ближайшие дни, — совру, потому что за спиной у меня — три наших распахнутых, беззащитных машины, потому что Марина в своем белом швейцарском лыжном костюме унесла девочку в кабинку за углом, а эти вооруженные люди только что, возможно, обменяли свой последний шанс на спасение на кучку бесполезных бумажек, которые им, вероятно, уже не пригодятся. Волна, подумала я и пожала плечами — как можно более равнодушно:

— Да нет, вроде не сняли. Мы из Звенигорода едем.

Головы он не повернул и, продолжая смотреть на дорогу, задал еще один вопрос:

— А куда едете, если не секрет? Таким караваном…

— Аня! — громко крикнул Сережа. — Ну где ты там, поехали, пора уже! — И я с облегчением бросила недокуренную сигарету себе под ноги, после чего, не говоря больше ни слова и не оглядываясь на оставшегося на обочине человека, торопливо зашагала к машине, потому что ответа на этот его вопрос у меня не было.

В салоне Витары стало существенно теснее — часть вещей из багажника перекочевала на заднее сиденье, зажав Мишку в угол, но настроение было бодрое — с облегчением освободившись от зеленой маски, папа Боря радостно заявил мне:

— Теперь на полдороги как минимум топлива хватит, если не больше, ох, как удачно мы заехали — хотя Леню разгрузили изрядно, ты бы знала, почем они нам бензин продали, кризисные цены, мать твою растак! Давай, Анюта, ребята уже двинулись, пристраивайся в хвост, доедем до Твери, а там я тебя сменю — кому-то из нас надо поспать.

Остальные машины действительно уже выезжали на шоссе, в зеркальце заднего вида я увидела, как один из охранников, оставшихся возле микроавтобуса, поднял руку и помахал нам вслед. Стоявший возле обочины человек посторонился, пропуская нас, поймал мой взгляд и слегка улыбнулся мне. Поравнявшись с ним, я на секунду притормозила, опустила стекло, посмотрела прямо в его улыбку и сказала быстро:

— Нет больше Москвы. Не ждите завтрашнего дня — забирайте все, что осталось, и уезжайте отсюда подальше, слышишь? — Улыбка с его лица еще не исчезла, но в глазах появилось какое-то новое выражение, и тогда я нажала на газ и, уже вырулив на дорогу, обернулась и повторила еще раз, надеясь, что слова мои не снесет ветром:

— Подальше! Слышишь?

Тридцать километров до Клина мы ехали молча — вероятно, мой способ попрощаться с охранником на заправке испортил всем настроение. Тишину нарушало только легкое потрескивание рации — в эфире по-прежнему не было ни звука, и если бы не освещенные деревни, рассыпанные по обеим сторонам шоссе, можно было бы подумать, что мы — последние, кто едет по этой дороге, что никого больше не осталось. Ощущение это рассеялось, когда впереди появился Клин — это был первый город, который нам нужно было проехать насквозь, с перекрестками и светофорами, которые могут замедлить наше движение, разделить нас или заставить остановиться. Я невольно выпрямилась и покрепче обхватила руль руками.

Как это обычно бывает в маленьких городах, дома на окраинах выглядели еще совсем по-деревенски — одноэтажные, с двускатными крышами и деревянными заборами. Городские кварталы начались чуть позже — но и здесь дома были уютно невысокие, со всех сторон обсаженные деревьями, — оранжевые автобусные остановки, трогательные провинциальные вывески, рекламные плакаты на обочине; не успели мы проехать и километра, как Мишка встрепенулся:

— Мам, вон люди, смотри!

Действительно, улицы были не пусты — людей было немного, но они были, и я невольно принялась считать их — два, нет — три человека с одной стороны улицы, еще двое — с другой, они спокойно шли по каким-то мирным, безмятежным делам, и на их лицах не было масок; пока я считала пешеходов, с боковой улицы на дорогу выехал грузовик с надписью «ХЛЕБ» вдоль грязно-голубого металлического борта и какое-то время ехал за нами, пока снова не свернул куда-то во дворы. Мы проехали мимо маленькой красной церкви, неподалеку приветливо светилась желтая эмблема «Макдоналдса», увидев которую Мишка сказал мечтательно:

— Эх, сейчас бы булку… Заедем, может?

Несмотря на то что «Макдонадлс», конечно, был закрыт — парковка перед ним была пуста, а внутри, за стеклянными стенами, было непривычно темно — так же, как закрыты были и заправки, щедро рассаженные то тут, то там, — этот город явно был жив; волна, от которой мы бежали, еще не добралась до него, еще не заставила спрятаться прохожих, не перекрыла улицы — а это означало, что мы успеваем, что мы, похоже, еще не опоздали.

Мы добрались до перекрестка с мигающими желтым светофорами, повернули, и немедленно сухой асфальт покрылся яркой праздничной разметкой, а над нашими головами проплыл синий указатель с надписями ТВЕРЬ, НОВГОРОД, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ.

— Ну вот, — сказал папа удовлетворенно, — Ленинградка.

Город не закончился сразу — какое-то время по обеим сторонам шоссе еще попадались дома, съезды были обозначены названиями улиц, но деревьев становилось все больше и больше, пока наконец весь он не остался позади, — и как только трасса привычно потемнела, этот полный событиями день и вчерашняя бессонная ночь одновременно навалились на меня, и я вдруг поняла, что красные Ленины габариты расплываются у меня перед глазами, потому что я устала — смертельно, и не могу больше проехать ни километра.

— Папа, — сказала я вполголоса, — смените меня ненадолго. Боюсь, до Твери я уже не дотяну, — и, не дожидаясь его ответа, нажала на тормоз, начала отстегивать ремень безопасности, не обращая внимания на сразу же заговорившую встревоженным Сережиным голосом рацию, и провалилась в сон немедленно, как только мы поменялись местами, не успела Витара еще тронуться с места — по-моему, я даже не слышала, как папа хлопнул водительской дверью.

Такое часто случается по дороге домой — как бы крепко ты ни задремал на заднем сиденье такси, глаза твои откроются ровно за минуту до того, как водитель скажет «приехали» и остановит машину. Я проснулась — без перехода, сразу, просто подняла голову и открыла глаза, и тут же увидела, что наше одиночество закончилось — по освещенному шоссе в обе стороны катились машины, да и рация тоже больше не молчала — сквозь знакомое бульканье и свист было слышно, как переговариваются между собой водители грузовиков.

— Эммаус проехали, — сообщил папа Боря, не поворачивая ко мне головы, — подъезжаем к Твери.

— Народу-то, народу, — сказала я, оглядываясь по сторонам, — откуда они все взялись?

Присмотревшись, я поняла, что большая часть машин стоит вдоль обочины — с включенными фарами, опущенными окошками и даже распахнутыми дверцами, что некоторые из них пусты и водители прогуливаются рядом.

— Почему они стоят? — спросила я, но тут же увидела сама, что эта бесконечная, разномастная вереница автомобилей — не что иное, как длинная, в несколько сотен метров очередь к стоящим по обеим сторонам дороги автозаправочным станциям.

— Не хотел бы я быть сейчас в этой очереди, — сказал папа, — ты посмотри, сколько московских номеров. Тут и маски, наверное, никакие не помогут.

Стоило последней заправке остаться позади, как дорога изрядно опустела — мало кто из двигавшихся с нами в одном направлении мог позволить себе роскошь проехать мимо — несмотря на это, ехавший впереди Сережа вдруг резко сбавил скорость, а следом за ним притормозили и мы. Прямо перед нами широкая трасса раздваивалась, и редкий поток автомобилей загибался налево, а правый ее рукав, ведущий в центр города, был перекрыт знакомыми бетонными балками, за которыми стояла ярко освещенная придорожными фонарями приземистая бронированная машина на широких колесах, похожая на толстый зеленый кусок мыла с острыми краями, а над дорожным указателем возвышался огромный желтый плакат: ВНИМАНИЕ, ВОДИТЕЛИ! ВЪЕЗД В Г. ТВЕРЬ ЗАКРЫТ. ПРОДОЛЖАЙТЕ ДВИЖЕНИЕ В ОБЪЕЗД — 27 КМ.