Вонгозеро - Вагнер Яна - Страница 17

— Ты видел, пап? — спросил Сережа; он больше не обращался ко мне, и я тут же пожалела о том, что резко ответила ему, а после — сообразив, что он не услышал даже этого моего ответа, — о том, что вместо того, чтобы поговорить с ним, я обратилась к неизвестному голосу, который, как нарочно, именно в этот момент перестал засорять эфир своими повторяющимися вопросами и наконец замолчал.

Папа Боря поднес микрофон к губам и сказал вполголоса:

— Тихо, Сережка, давай молча проедем, после поговорим.

После пряничной деревни спокойствие окружавшего нас поселка уже не казалось мне безопасным — на первый взгляд все выглядело совершенно нормально — светящиеся окна, припаркованные во дворах автомобили, но теперь мне как-то сразу бросилось в глаза отсутствие людей на улице — час был непоздний, но нигде, куда доставал глаз, не было видно ни одного прохожего — не играли дети, не бегали собаки, и не было на обочине привычных старушек с аляповатыми махровыми полотенцами, картошкой и сомнительными грибами в разнокалиберных стеклянных банках. Вокруг стояла какая-то настороженная, подозрительная тишина, словно за каждым углом, за каждым поворотом нас поджидало что-то нехорошее — и я была рада, что мы не идем пешком мимо этих замерших домов, а, напротив, проносимся мимо них со скоростью сто километров в час — слишком быстро для того, чтобы что-то могло остановить нас.

По левую руку от дороги промелькнуло крошечное, не больше автобусной остановки здание с зеленой крышей и решетками на окнах; сразу под скатом его крыши тускло блестели красные буквы «Мини-Маркет». Несмотря на гордое название, размерами оно было скорее похоже на пивной ларек. Вероятно, злополучный «Мини-Маркет» был ближе к дороге, чем оставшаяся позади заправка, и потому я успела разглядеть, что железная дверь сорвана с петель, а окна разбиты; но и здесь уже никого не было — вероятно, несчастье, случившееся с маленьким сельским магазином, произошло еще утром, а может быть, даже вчера.

Наверное, гнетущая тишина вокруг, оглушительно звенящая у меня в ушах, подействовала и на всех остальных, потому что Мишка внезапно предложил:

— Мам, включи, может, музыку какую-нибудь, так тихо…

Я протянула руку, привычно нажала кнопку тюнера, и пустое, мертвое шипение на частоте, которую я привыкла слушать, напомнило мне о том, что города, оставшегося за нашей спиной, больше нет; я немедленно представила себе безлюдную студию радиостанции, разбросанные бумаги, телефонную трубку, лежащую рядом с аппаратом — черт бы побрал мое живое воображение, — и поспешно переключилась с радиоприемника на проигрыватель. Сразу же низко, хрипло запела Нина — «Ne me quitte pas, il faut oublier, tout peut s’oublier, qui s’enfuit dйjа», и тишина, давившая на мои уши, немедленно отступила и наполнилась ее голосом — настолько, что на какое-то мгновение я даже забыла о том, что мы здесь делаем — три автомобиля на длинной, пустой дороге, словно мы просто едем куда-то большой компанией, а не бежим — так быстро, как только возможно, не имея права оглянуться.

— Тьфу, Аня, — произнес папа Боря с досадой, — ну что у тебя за музыка, похоронный марш какой-то, ничего повеселее нет?

— Она на всех действует по-разному, папа, — ответила я, выключая песню, — не уверена, что у меня есть что-нибудь повеселее, но в любом случае все остальные диски похоронены под вашей прекрасной рацией, так что или Нина — или нам придется петь самим.

— Мы едем-едем-едем в далекие края, — внезапно пропел Мишка с заднего сиденья — изрядно, впрочем, фальшивя; я поймала его взгляд в зеркале заднего вида, и он тут же улыбнулся мне, и сразу стало легче.

По вспышке красного света впереди стало ясно, что Леня снова сбавляет скорость — мы немедленно замолчали и попытались разглядеть причину остановки; чертыхаясь, папа пытался нашарить кнопку, опускающую стекло, и, как мне показалось, начал высовывать голову из окна раньше, чем стекло успело опуститься. С моей стороны не было видно ничего, но, чтобы не ударить бампером Ленину машину, я тоже сбавила скорость; несмотря на то что на обочине никого не было, ехать медленно было страшно и неуютно.

— Это всего лишь переезд, — сказал папа с облегчением, и я тут же увидела закрытую будку дежурного с темными окнами, красно-белый шлагбаум — задранный вверх, как колодезный журавль, а рядом — предупреждающий знак и светофор. Черные головки светофора, похожие на глаза игрушечного робота, поочередно мигали красным, и через раскрытое окно доносился негромкий мелодичный звон. Лендкрузер остановился совсем; я тоже опустила окно и увидела Сережину машину, застывшую перед самым въездом на рельсы.

— Открыт же шлагбаум, — сказала я, и папа тут же схватил микрофон и крикнул в него:

— Серега, чего стоим-то?

— Погоди, пап, — сразу же сказал Сережа, — красный же, тут видно хреново, еще под поезд въедем… — Закончить фразу он не успел, потому что дверь показавшейся мне вначале необитаемой железнодорожной будки внезапно распахнулась и два человека, вышедшие оттуда, быстрым шагом направились в нашу сторону.

— Ходу, Серега! Аня, поехали быстро, — закричал папа, но все мы — даже Леня, не участвовавший в переговорах, уже успели увидеть бегущих к нам людей, нажали на газ и дернули с места почти одновременно — так быстро, что я чуть было действительно не въехала в сверкающий Лендкрузеров зад.

Не снижая скорости, мы проскочили еще какие-то деревеньки, и паника начала отпускать меня, только когда неприятный переезд остался далеко позади, и по обеим сторонам дороги снова выросла черная непрозрачная стена деревьев, казавшаяся теперь гораздо дружелюбнее оставшихся за спиной затаившихся поселков — настороженно светящиеся окошки, пустые улицы, разбитые продуктовые ларьки. Я нашарила сигарету и закурила, порадовавшись, что руки мои не дрожат.

— Хорошее место для засады, — сказал папа Боря в микрофон, — надо будет иметь в виду на будущее.

— Да, придумали отлично, — отозвался Сережа, — хорошо еще, не сумели шлагбаум опустить и поднять блоки — шлагбаум я бы снес, конечно, а вот через железки эти никто бы из нас не перепрыгнул, даже Леня на своем понтовозе.

— Может быть, это была никакая не засада, — предположила я неуверенно, вспоминая, что в руках у людей, выскочивших из будки, ничего не было — ни оружия, ни палок, — мы же не знаем точно.

— Конечно, — легко согласился папа, — может, они просто сигарет надеялись стрельнуть. Только я не стал бы проверять, Анюта, ей-богу, не стал бы.

Ощущения безопасности, возникшего у нас, пока мы двигались сквозь ночной, необитаемый лес, к сожалению, не хватило надолго — не успели мы проехать и десяти километров, как вдалеке снова забрезжил электрический свет. Люди, люди, думала я, с тоской оглядывая дорогу, как же вас везде много, как кучно, как тесно вы живете, и никуда не убежать от вас, как бы далеко ты ни уехал. Интересно, есть ли в нашей средней полосе хоть одно место, где вас нет — нет совсем, чтобы можно было просто бросить машину на обочине и уйти в лес, и остаться там, не боясь, что кто-то увидит твои следы или дым твоего костра — и последует за тобой. Кто придумал это правило — жить окном — в окно, дверью — в дверь, кто решил, что так безопаснее — как будто люди, такие же, как ты, живущие рядом, не превращаются в злейших твоих врагов, если у тебя есть что-то, что им действительно очень нужно. Мы в дороге всего несколько часов, а меня уже мутит от мысли, что придется проезжать насквозь еще одну деревню, еще один переезд, когда не хочется даже смотреть по сторонам — и не можешь не смотреть.

Наверное, я вздохнула или чуть сильнее нажала на газ, потому что папа, тоже смотревший в сторону неотвратимо приближающихся огней, произнес:

— Ну-ну, Аня, там ничего страшного, обычная деревня, небольшая, кажется, это Нудоль — нам даже не нужно ее проезжать насквозь, она в стороне, теперь до самого Клина будем ехать спокойно.

— Мы поедем через Клин? — спросила я, холодея, — мысль о том, что нужно будет проехать сквозь город — какой угодно город, внушала мне ужас. — Мы же хотели объезжать города стороной?..