Воздушные пираты - Стюарт Пол - Страница 6

— Когда, отец? — спрашивал Прутик. — Когда?

Сверкающие губы Облачного Волка задвигались, но не было слышно ни звука.

— Отец? — в отчаянии закричал Прутик. — Когда?

… Привязанные друг к другу, два корабля воздушных пиратов медленно кружились в воздухе. Прутик покинул растворяющийся «Громобой» и сквозь зияющую пустоту полетел обратно, к «Танцующему-на-Краю», которого Каменный Пилот опустил ниже. С тяжёлым стуком Прутик приземлился на палубу. Верёвка за его спиной свободно провисла. «Громобой» полностью исчез.

Каменный Пилот пристально вглядывался в посеревшее лицо Прутика:

— Что произошло?

Прутик попытался привести мысли в порядок.

— Это… это было так странно, — прошептал он. — Необычно…

— Капитан Прутик, — повторял Каменный Пилот и тряс Прутика за плечи, — приди в себя. Расскажи мне, что произошло на борту «Громобоя». Что с Облачным Волком, твоим отцом? Ты нашёл его?

Прутик взглянул на Каменного Пилота так, будто видел впервые. Его глаза наполнились слезами…

— Да, но… Нет, я не знаю, что и думать…

Ни слова не говоря, Каменный Пилот протянул руку и расстегнул внутренние замочки, которыми его капюшон с застеклённой прорезью для глаз был пристёгнут к плащу. Застёжки отскочили, и Каменный Пилот снял капюшон. Под капюшоном оказалась изящная девичья головка. Рыжие волосы струились по плечам.

— Прутик, это я, Моджин, — мягко произнесла она. — Помнишь? Ты когда-то спас мне жизнь. — Она помолчала. — А теперь успокойся и расскажи мне, что там произошло. — Она стащила с себя тяжёлый наряд Каменного Пилота и взяла Прутика за руку.

Прутик покачал головой.

— Я действительно видел отца, — сказал он, — но он ушёл. Навсегда. — Капитан шмыгнул носом, как маленький, безуспешно пытаясь проглотить болезненно вставший в горле ком. — Перед тем как исчезнуть, он сказал мне, что я должен сделать. Нужно разрушить Санктафракс.

— Разрушить Санктафракс? — воскликнула Моджин. — Но зачем?

Прутик жестом остановил её:

— Мы должны вернуться в Санктафракс, чтобы я мог предупредить Верховного Академика.

— Но, Прутик, — заметила Моджин, — мы попали в штиль в открытом небе.

Прутик сжал голову руками и покачивал ею из стороны в сторону.

— Прутик, ты должен рассказать мне то, что знаешь, — настаивала Моджин. — Может, по милости неба хоть один из нас выживет и сможет передать послание твоего отца.

— Да, — согласился Прутик, собравшись с силами. — Ты права. — И начал рассказывать Моджин то, что передал ему Облачный Волк, а её глаза от удивления открывались всё шире и шире.

— Мать Штормов, — прошептала она, — Ри-веррайз… Я всегда думала, что это просто легенды.

— Я тоже думал, — ответил Прутик. — Я… — Тут у него рот раскрылся от изумления. — О небо! — воскликнул он. — Что же это происходит?

Они оба оглянулись вокруг. Казалось, что блестящий воздух сгустился в ком и летел прямо на них.

— Скорее, Прутик, — торопила Моджин. — Расскажи мне всё, пока не поздно.

Белый свет приближался, воздух стал плотнее. Боль у Прутика в ушах стала невыносимой.

— Он сказал мне… он сказал…

Вокруг него свет разгорался всё ярче. Свистело в ушах. В голове пульсировала боль. Несмотря на то что воспоминания его, казалось, были абсолютно отчётливы, слова, чтобы выразить их, никак не приходили на ум.

— И что, Прутик? — спрашивала Моджин.

— Когда разразится Мать Штормов? Он сказал тебе или нет?

Прутик сжал голову. Воздух становился всё гуще, всё тяжелее.

— Я… он… — шептал Прутик. Его глаза готовы были вылезти из орбит, а голову, похоже, зажали в тиски. — Когда… когда упадёт последняя капля, тогда она придёт. Тогда, когда над Риверрайзом забрезжит заря, — слабо прошептал он. — Над Санктафраксом будет полночь…

— Но Прутик не знал, слышит его Моджин или нет, ветер относил его слова в сторону, белый свет затуманивал глаза, и высокий хнычущий звук свистел в ушах. — Надень… капюшон! — закричал он Моджин и двинулся вперёд, чтобы помочь ей натянуть тяжёлое одеяние.

Воздух стал ещё белее. Ярко-белым. Ослепляюще белым. Он застилал глаза, скрывая окружающее, так что Прутик, наконец, полностью ослеп. Небо задрожало. Капитан упал в стороне от Моджин, поднялся с трудом и, спотыкаясь, побрёл обратно — медленно, невозможно медленно — сквозь этот злобный воздух.

— Моджин!.. — крикнул Прутик или, скорее, попытался крикнуть, ибо голос больше не слушался его.

Он опустился на палубу. Приглушённые звуки отдавались эхом вокруг: пощёлкивание, треск, хруст. Белый свет становился всё ярче. Звеневший в ушах тонкий плач перешёл в визг. Прутик с трудом закрыл глаза, заткнул уши руками и свернулся плотным калачиком.

Но всё было бесполезно. Он не мог избавиться от этого света и звуков. Чудовищная белизна была внутри его, столь же ослепляющая и оглушающая, что и снаружи. Она лишала всех чувств. Она уничтожала его память.

— Моджин, — выдавил Прутик. — Моя команда… У-у-упф!

Неспособный выдержать всё возрастающее давление, белый шторм взорвался сам собой. На мгновение стало тихо. Затем с громоподобным лязгом ослепительно светящаяся сфера с «Танцующим-на-Краю» в центре вырвалась наружу с такой силой, что даже небо содрогнулось.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ОБСЕРВАТОРИЯ ЛОФТУС

А вдалеке воздушный город Санктафракс вертелся и качался из стороны в сторону от ужасающей бури. Якорная Цепь, которой он был прикреплён к земле, натянулась до предела. Внутри великолепных зданий Санктафракса его обитатели — учёные и подмастерья, слуги и охранники — сбивались в молчаливые группки, замирая от ужаса при мысли, что Цепь может оборваться.

И лишь Профессор Темноты оставался в одиночестве. Поскольку он — Верховный Академик Санктафракса, его долгом было продолжать работать, в то время когда остальные ищут убежища. При наступлении свирепого шторма он поспешил по винтовой лестнице наверх, в обсерваторию Лофтус, так быстро, как только позволяли ему старые больные ноги. Нужно было проверить показания на различных измерительных приборах, представлявших каждую дисциплину, изучавшуюся в Санктафраксе. И Верховный Академик обнаружил, что все приборы будто с ума посходили.

— О небо! — воскликнул он, входя в просторное помещение обсерватории.

Профессор Темноты в задумчивости потрепал свою кустистую бороду, поправил на носу очки в стальной оправе и внимательно взглянул на приборы.

— Но такие показания неслыханны. — Он выглянул в окно своей высокой башни. — И неудивительно.

Такой страшной бури, какая разразилась ночью, никто в жизни своей не видел. Ураганной силы ветер и проливной дождь пришли с небес в Край и с невиданной злобой обрушились на этот выступ земли:

— Ну давай же! — говорил сам себе профессор. — Нужно снять показания. Всё подсчитать. Занести в журнал все цифры и факты.

Болтаясь из стороны в сторону внутри качающейся обсерватории, он цеплялся за приборы.

— Но с чего же мне начать?

Латунный анемометр бешено крутился, показывая ни разу доселе не зарегистрированную скорость ветра. В измерителе интенсивности дождя вода перехлёстывала через край и громко булькала. Профессор Темноты покачал головой.

— Присутствие высокой концентрации антимагнетических частиц кислотного тумана, — бормотал профессор свои учёные слова. — Невероятно, совершенно неве… Ну ладно, анемометр и измеритель дождя! — удивлённо воскликнул он. — Но что, неба ради, делает чувствометр?

Предметом пристального интереса профессора стала небольшая серебряная коробочка, под определённым углом подвешенная на треножнике. В каждую из шести сторон коробочки была вставлена маленькая пластина из мягкого блестящего материала, сделанного из крыльев древесных мотыльков. Как и сами эти создания, материал был чувствителен к эмоциям и менял свой цвет в зависимости от настроения, которое царило вокруг. Гнев заставлял его краснеть, грусть — синеть, страх — желтеть…