Воздушные пираты - Стюарт Пол - Страница 39

— Так-то лучше, — проговорил Прутик. Затем, всё ещё держа нож у её горла, он дотянулся до клетки и открыл крышку наверху. Оттуда появилась массивная кисть толстолапа.

Казалось, толпа только теперь вдруг неожиданно поняла, что происходит. До этого момента вид молодого человека, угрожающего матушке-наседке, полностью их захватил. Теперь они поняли, что у него на уме, и их это взбесило.

— Он же его выпустил! — заорали в ярости зрители. — Он ведь даст ему уйти!

Прутик оттащил испуганную Матушку Ослиный Коготь в дальний угол королевской ложи, а толстолап вылез из клетки. Прутик, затаив дыхание, наблюдал за тем, как огромное неповоротливое существо ухватилось за ветку над головой и, поддерживая себя таким образом, переступило через зияющую внизу пропасть.

Когда толстолап свалился в королевскую ложу, толпа взорвалась криками негодования.

— Он уходит! — бушевали они. Сёстры-наседки, метавшиеся внизу, вытягивали шеи, чтобы увидеть, что происходит.

Прутик наблюдал за тем, как толстолап встаёт на ноги.

— Гуум, — позвал он, — я знал, что это ты.

— Чтох? — спросил огромный зверь. — Пруух?

— Да, Гуум, — отозвался Прутик. — Разве я не обещал, что никогда не покину свою команду? — Он посмотрел наверх. — Подтянись на ветку у нас над головами. А потом меня туда подними.

Толстолап нервно вздрогнул, и королевская ложа зашаталась. Матушка Ослиный Коготь завопила, потому что нож Прутика царапнул грубую кожу под перьями. Толпа взвыла от страха, когда огромное неуклюжее существо протянуло лапу, вцепилось когтями в верхнюю ветку и его похожие на стволы деревьев ноги закачались в воздухе.

— Сто пятьдесят на то, что ему это не удастся, — раздался вдруг голос посреди всеобщего шума.

— Две сотни на то, что к концу вечера нам придётся искать новую Матушку-наседку, — закричал другой.

Толпа обезумела.

С третьей попытки Гууму удалось закинуть ноги на ветку и подтянуться вверх. Он скрючился на широкой ветке и протянул вниз огромную лапу.

— Уух! — выдохнул он.

Прутик схватил толстолапа за запястье. Гуум подтащил его, и Прутик легко вылетел из королевской ложи. Как только нападавший исчез, Матушка Ослиный Коготь закричала:

— Схватить их! — и яростно запрыгала по своей ложе. — Тот, кто угрожает матушке-наседке, заслуживает смерти! Охрана… а-а-а! — заорала она, когда острые как бритва когти толстолапа перерезали несколько верёвок, на которых держалась королевская ложа, и та страшно закачалась. Когти Матушки Ослиный Коготь вцепились в деревянный край ложи. — Нет, — захныкала она. — Пожалейте…

— Пожалеть? — воскликнул Прутик. — Жаль, что этого никто не сделал раньше. — И с этими словами он протянул руку и перерезал оставшиеся верёвки.

Королевская ложа тяжело рухнула вниз, а в ней заходилась криком Матушка Ослиный Коготь.

Толпа взревела от восторга. Это было даже лучше, чем толстолап. Это была сама Матушка-наседка. Когда первый из вжик-вжиков появился из тёмного отверстия в заборе, шум стал оглушающим. Возгласы. Визг. Радостные восклицания и крики:

— Сто на… Пятьсот на… Тысяча!..

Прутик повернулся к толстолапу и пожал его дрожащую лапу.

— Иди вот по этой ветке, — скомандовал он, — теперь вниз, вот на эту, вон там. — Он указал на ветку пошире, которая находилась у него за спиной. — Она почти такая же широкая, как мостки. А потом, когда я скажу прыгать, прыгай!

— Уух! — с беспокойством прорычал толстолап. Шум вокруг них стал ещё сильнее: пронзительные выкрики шрайков и рёв кровожадной толпы.

— Доверься мне, — убеждал Прутик, пытаясь перекричать шум.

Он повернулся и пошёл вдоль по ветке, подняв руки, чтобы поддерживать равновесие, а тяжеловесный толстолап в страхе тащился вслед за ним. Листья дрожали. Ветка раскачивалась. Прутик заметил, что они подошли к деревянным мосткам внизу.

— Прыгай! — крикнул он.

— Уух! — выдохнул толстолап, и они оба спрыгнули с ветки на мостки.

Поднимаясь на ноги, Прутик быстро огляделся. По примыкающим мосткам к ним бежали разъярённые шрайки, пробивая себе путь в толпе, которая всё ещё была увлечена необычайным зрелищем, открывавшимся их взорам в яме.

— Прутик! Прутик! — раздался нетерпеливый окрик.

Прутик повернулся и увидел Каулквейпа и Шпулера на широкой платформе, как раз перед собой, они проталкивались к ним сквозь толпу. У обоих в каждой руке было по верёвке, на которых они вели четырёх изумлённых зубоскалов.

— Отличная работа, Каулквейп! — прокричал Прутик.

И тут четверо охранниц-шрайков спрыгнули на мостки сверху. Они приземлились как раз между ними и Каулквейпом и Шпулером, отрезав путь Прутику и толстолапу. И доли секунды не прошло, как толстолап накинулся на шрайков. Одним ударом могучей лапы он смёл двоих шрайков с мостков, так что только перья полетели. Двое других выронили кнуты и дубинки и с криками ужаса убежали прочь.

— Это самые большие, каких я смог найти, — задыхаясь, пояснил Каулквейп, когда они со Шпулером наконец присоединились к остальным. Зубоскалы на привязи брыкались и тихо ржали.

— Идеально, — сказал Прутик. — Гуум, бери самого большого. Залезайте все. — Он схватил поводья и вскочил на своего зубоскала.

Гуум остался стоять на месте и лишь грустно простонал:

— У-у-х!

— Другого способа выбраться нет, — предупредил Прутик. — Ну, давай же!

Новые шрайки собирались вокруг них, их становилось всё больше и больше. На мгновение они отступили, но, когда их будет достаточно, они бросятся вперёд. В их жёлтых глазах горело желание убивать.

Массивный толстолап неохотно влез на ожидавшего его зубоскала. Животное застонало под тяжестью его веса, у него даже передние лапы подкосились.

— Всё в порядке? — спросил Прутик.

Гуум печально кивнул.

— Тогда поехали отсюда! — скомандовал Прутик.

Крепко ухватив поводья, он ударил зубоскала пятками в бока. Остальные сделали то же самое. В следующее мгновение, будто в странном танце, четверо животных привстали на дыбы, подняли передние лапы и прыгнули вперёд.

Держась изо всех сил, Прутик и Каулквейп, Шпулер и Гуум понеслись по мосткам прочь от железного дерева и ужасной арены, сбивая с ног шрайков и зрителей. Каулквейп цеплялся за своего как мог. Он никогда раньше не ездил на зубоскалах и никогда не хотел ездить. Это было ужасающе.

Мостки под ними раскачивались и дрожали, торговые палатки рушились, когда они пролетали мимо, но зубоскалы бежали быстро и уверенно. Весь рынок в глазах друзей слился в смутное расплывчатое цветное пятно, залитое светом масляных ламп. Внезапно, подскакав к концу каких-то мостков, они обнаружили за ними пустоту. Это была граница Рынка Рабов. Перед ними из будки для раздачи ярлыков выглянуло изумлённое лицо синевато-серой раздатчицы-шрайка.

«И что теперь?» — подумал Каулквейп, сердце его учащённо билось.

Ни секунды не колеблясь, зубоскал под ним спрыгнул с мостков и устремился в воздух. Каулквейп впился пятками ему в бока, вокруг них только ветер свистел. Юноша так вцепился в поводья, что даже костяшки пальцев побелели.

Лес под ним распахнулся, будто открытый рот. Он падал. Падал. У Каулквейпа свело желудок, он плотно зажмурил глаза. Это было ещё хуже, чем корзины Санктафракса, хуже, чем воздушный корабль, хуже, чем…

Керданк!

Всё тело Каулквейпа сотряслось, когда зубоскал ухватился передними лапами за ветку и вмиг оттолкнулся задними. Каулквейп ещё крепче сжал поводья… и снова лес раскрылся под ним. И снова зубоскал уверенно приземлился на ветку, снова оттолкнулся мощными задними лапами и взмыл в воздух.

Зубоскал был хорошо объезжен. Даже несмотря на то, что Каулквейп никогда не ездил на них раньше, ему приходилось всего лишь удерживаться у зубоскала на спине, пока они пробирались по лесу, перемахивая с дерева на дерево. Керданк — у-ух! Керданк… Понемногу ехать стало легче. Каулквейп понял, когда нужно напрягать живот, а когда расслабляться, когда наклоняться вперёд, а когда откидываться назад.