Академик Вокс - Стюарт Пол - Страница 18

Дойдя то последнего пролёта, Плут глянул наверх и изумился, как глубоко он спустился по шатким ступеням. Верхняя площадка лестницы терялась в темноте, и дубовой двери не было видно. Просто чудо, что он не сломал себе шею. С замиранием сердца Плут миновал последнюю ступень и оказался в просторной кухне, где что-то варилось на огне. В подземелье потолок был укреплён замысловатым арочным перекрытием, опирающимся на кирпичные колонны, жарища была невыносимая. В дальнем углу кухни полыхало жёлто-оранжевое пятно.

Плут увидел длинный разделочный стол, поверхность которого была безобразно изрезана и исцарапана ножами многих поколений поваров. Стол был беспорядочно заставлен всяческой кухонной утварью. Ложки, половники, ступки с естиками, груды подносов, весы, ножницы, пузырьки с настойками и баночки с жирными мазями, коробочки, мензурки, вертела и шпажки для мяса, большие ножи и сечки, линейки, воронки, свечки и пипетки…

В кухне тоже был страшный кавардак. Пол был завален мешками и заставлен корзинами с дарами Дремучих Лесов — от сушёных крылышек зубогрыза до скукожившихся шарообразных плодов гнойничкового мха. Пучки трав, связки листьев, сухие букеты из ветвей цветоносных кустарников были развешаны по стенам. Повсюду громоздились буфеты, шкафчики и горки. Стеллажи, полки и этажерки ломились от заполненных по самое горлышко бутылей, флаконов и фляг, все они были запечатаны или закрыты пробками, и на каждой красовалась на клейка. В одних сосудах хранилась нарезанная кусочками кора, на наклейках торопливым паучьим почерком были сделаны надписи, с какого дерева она снята: летучее дерево, свинцовое дерево, колыбельное дерево, росистая ива, дуб-кровосос… В других лежали ягоды — сушёные, солёные, маринованные, залитые маслом. Третьи были до отказа забиты орехами, семенами и листьями — от остроконечных серых овальчиков ползучего лесного чабреца до сердцевидных широких пластин сладко пахнущей, но чрезвычайно опасной и ядовитой чёрной лавровишни.

Плут, задумавшись, наморщил лоб. Зачем эта смертельная отрава на кухне? Медленно обходя поварские владения и пристально разглядывая содержимое полок и шкафчиков, он увидел и другие подозрительные предметы. Корзинка с ядовитыми розовыми яблоками сердечком, плоская бутыль с царап-ягодами, дюжина их может убить даже ежеобраза… Кухня была царством злой ведьмы-отравительницы!

Тут над ухом Плута раздался писклявый, льстиво-слащавый голосок:

— Кто там бродит по моей кухне? Это ты, Костоглот? Сколько раз я предупреждала, чтобы ты не смел лазать по моей кухне, мой драгоценный? Ты что, хочешь, чтобы у тебя опять заболел животик, мой дорогой?

У Плута сердце ёкнуло. Набравшись храбрости, он пошёл на голос и увидел гигантских размеров печь с круглой, выпирающей вперёд, как пивное брюхо, топкой. Её стеклянная дверца мигала, напоминая чудовищных размеров оранжевый глаз. Внизу печи была заслонка, и из поддувала торчали огромные мехи с украшенными резьбой ручками, а по стене в отверстие у потолка уходила коленчатая труба. Справа от очага громоздилась поленница дров, рядом на пол были брошены пилы и топоры. А дальше…

Плут открыл рот от изумления.

Он увидел массивные блестящие колбы на жарких горелках, из-под них вырывались жёлтые языки пламени. Жидкость, заполнявшая колбы, булькала и клокотала. От каждого сосуда вилась стеклянная трубка, пересекающаяся с другими. Хаотичный лабиринт отводков, дублирующих друг друга, заканчивался ровным рядом трубок внизу агрегата: из всех отверстий по капле сочилась влага, постепенно заполняя реторты. Плут прикоснулся пальцем к медному кранику, ввинченному в трубу.

— Ничего не трогай, золотко, — сладко засюсюкал кто-то. Плут обернулся. — Подойди сюда, дай мне на тебя поглядеть, мой драгоценнейший.

Из-за лабиринта трубок показалась старушка с морщинистым лицом. Плут узнал её: она приценивалась к нему на невольничьем рынке.

Приземистая, дородная гоблинша с сероватой кожей и свинцовыми веками. На ней было клетчатое платье, напоминавшее шахматную доску, заляпанный передник и круглый белый колпак — такие головные уборы были в чести у пожилых матрон. В одной руке она держала откупоренную бутыль, в другой — мерную ложечку и пристально глядела на юношу.

— Вы — Гестера Кри… Кривошип? — запинаясь спросил он.

— Ты не ошибся, деточка, — ответила старушка. — Подожди-ка минутку. Видишь, я занята. Мне нужно сосредоточиться.

Она засыпала в бутылку ложку красного порошка через узкое горлышко. Потом ещё и ещё, считая вслух:

— Раз, два, три… шесть, семь, восемь…

Остановившись, старушка заткнула бутыль робкой и хорошенько потрясла её, а потом поднесла к свету. Бесцветная жидкость окрасилась красным. С довольной улыбкой Гестера взяла в руку перо, окунула его в чернильницу и быстрым паучьим почерком, с которым Плут уже имел счастье познакомиться, написала на этикетке слово «забвение».

— Забвение? — удивлённо пробормотал Плут.

— Это тебя не касается, дорогой мой, — произнесла Гестера и, поставив бутыль, обошла стол.

— Дай-ка я на тебя посмотрю, любезный. — Она вытащила его к свету и принялась тыкать и щипать острыми пальцами. — Худощавый, но сильный, — подытожила она. — Думаю, ты мне сгодишься. — Её крохотные глазки сузились ещё больше, когда она склонила голову набок. — Тебя сильно избили, дорогой мой? Головушка болит?

Плут кивнул.

Гестера подошла к нему и положила ладонь на лоб юноши. Рука у неё была сухая, как кусок пергамента, и освежающе холодная. Она повернулась к нему спиной и принялась хозяйничать: Плут услышал звон стекла, бульканье и позвякивание металлической ложечки. Вернувшись, старушка протянула ему бокал с пенящейся зелёной жидкостью.

— Выпей это, лапушка, — приказала она.

Плут со страхом посмотрел на напиток. Что там намешано? Может, ему подали нектар из смертоносного розового яблока? Или сок царап-ягоды?

— Ну давай пей, — уговаривала Гестера, насильно сунув стакан ему в руку. — От этого не умирают. Плут поднёс бокал ко рту и глотнул. Вкус у напитка был изумительный, со сложным ароматом: сосновый имбирь, скальный лимон, колоколица и лист аниса…

— Вот и хорошо! — похвалила Гестера. — Пей до последней капли!

Живой ток побежал по жилам Плута, и он ощутил прилив сил. Когда осушил бокал до дна, голова перестала болеть и он почувствовал себя здоровым и сильным. Отерев губы ладонью, Плут поставил пустой бокал на стол.

— Удивительно! — воскликнул он. — А что это?

— Ничего особенного, такой отвар, — ответила Гестера, прикоснувшись ко лбу юноши. — Ну как мы себя чувствуем? Получше?

Плут кивнул:

— Намного лучше, большое спасибо.

Гестера улыбнулась, и в глазах у неё блеснул недобрый огонёк.

— Очень хорошо. Значит, теперь ты можешь работать. Иди разведи огонь в печке! — Она направилась к пузатому очагу. — Посмотри! — сказала она. — Огонь еле теплится, и он стал оранжевого цвета. Оранжевого! Печкой никто не занимается, и вот уже трое суток, как она без присмотра. С тех самых пор, как пропал Хафнот. Давно пора её хорошенько протопить. — Она поплотнее закуталась в шаль. — В кухне холод собачий. Разве ты не чувствуешь, как тут промозгло, золотце моё? У меня даже зубы стучат… Иди топи печку! Не жалей дров, жги, пока она не раскалится докрасна! Я люблю, когда у меня на кухне тепло, дорогуша моя.

Плут вытащил полено из кучи и понёс его к тлеющему очагу, но странный внутренний голос остановил его: «Не торопись, юный истопник!»

Плут замер, и полено вывалилось из рук, брякнувшись на пол. Ему показалось, будто кто-то прикоснулся ледяными пальцами к затылку, порылся в мозгу, отключив сознание, — в глазах потемнело, и Плут перестал что-либо соображать.

— Я всего лишь попросила его подкинуть дровишек в печь, дорогой мой, — возмущённо защищалась Гестера. — Что тут плохого, Амберфус? У меня в кухне настоящий ледник! Ну скажи ему, Фламбузия, — настоящий ледник!