Дело Белки - Даган Александр - Страница 20

— Соглашайся, ака! Может, этот гад мне тогда хоть спину почистит.

Узбек не поверил своим ушам. Во-первых, говоривший обратился явно к нему. Во-вторых, сделал это на чагатайском, то есть староузбекском, наречии. А в-третьих, и это было самое невероятное, кроме осла, сказать эту фразу было просто некому. Не знаю, как бы я сам повел себя на месте Хана, но он, на мой взгляд, поступил совершенно логично. Решив, что его постигла русская разновидность теплового удара, а именно — некое морозное помешательство, поспешил убраться от странной парочки и сбежал кушать свой плов. И тем не менее странная встреча всю трапезу не давала ему покоя. Поэтому, расплатившись, Хан разузнал у хозяев заведения, в какой части ВВЦ содержатся используемые для катания животные, и отправился туда, чтобы еще раз увидеть диковинного осла.

Узбек понятия не имел, как ему удастся обосновать свое появление в конюшне. Но этого и не потребовалось. У входа никого не оказалось. Скорее всего, сторож спрятался в своей будке, спасаясь от холода. А может, и вовсе напился и завалился спать на брикетах с подгнившим сеном. Так или иначе, Хан без проблем проник внутрь и стал осматривать денник за денником, там дремали намаявшиеся за день лошади. Осел обнаружился в самом дальнем и грязном углу конюшни. Он стоял, грустно уставившись на груду мерзлой кормовой моркови, и выглядел во всех смыслах этого слова серым, ничем не примечательным представителем отряда непарнокопытных. Услышав шаги Хана, животина лениво подняла голову, окинула узбека неодобрительным взглядом и печально произнесла:

— Ну и что тебе мешало на мне прокатиться? А? Видишь, чего теперь приходится жрать? А так, может быть, и хлебушка бы дали!

Я, затаив дыхание, слушал рассказ Хана. Не знаю уж на каком основании, но почему-то мне казалось, что мой приход в Общество был самым нетипичным. Однако, как выяснялось, имелись в истории найма сотрудников случаи позанятнее.

— Так что этот осел? — решил уточнить я. — Он волшебным оказался?

— Не совсем!

— В смысле? Как же он тогда разговаривал?

— Наследственность, — коротко ответил Хан. — Дело в том, что когда-то у нас в Средней Азии жил один знаменитый мудрец. Был он так велик и всемогущ, что однажды поспорил с самим эмиром Бухары, что сможет всего за двадцать лет научить говорить обыкновенного ишака.

— Секундочку, — сообразил я. — А твоего мудреца случайно не Насреддином звали?

— Насреддином! — изумившись непонятно чему, согласился узбек.

— Ну так знаю я эту историю!

— Не может быть! — воскликнул Хан и чуть не прослезился, как будто ведущий программы «Жди меня» сказал ему, что я тот самый, потерянный им полвека назад родной брат.

— Да почему же нет? Очень даже может! — возразил я и тут же продолжил радовать узбека глубиной своих познаний о похождениях его национального героя. — Ходжа взялся научить ишака говорить. За это ему дали мешок золота. А когда друзья спросили, как он рискнул взяться за такое безнадежное дело, Насреддин ответил, что за двадцать лет либо эмир умрет, либо ишак сдохнет! Правильно?

— Нет! Неправильно!!!

Настроение Хана непонятным образом переменилось. Только что он, казалось, был готов броситься мне на шею, а теперь явно захотел вцепиться в горло. К счастью, приятель совладал со своими чувствами. Надеюсь, из хорошего отношения ко мне, а не потому, что нож и топор в моих руках все еще находились в непосредственной близости к его конечности.

— Запомни, — дрожащим от ярости голосом произнес он. — Мулла Насреддин был порядочным человеком. Эмир Бухары действительно умер вскоре после их спора. Но Ходжа все равно продолжал учить осла родному языку — и обучил его. Более того, сделал это гораздо раньше положенного срока. Понял?

— Понял, конечно. Чего ж тут не понять?! — быстро согласился я, чтобы хоть немного разрядить обстановку. — Выходит, ты с тем самым ослом на ВВЦ и встретился?

— С ума сошел?! — фыркнул Хан. — Ишаки столько не живут. Это был не тот же самый ишак, а его потомок. Просто ишак Ходжи научил разговаривать своих детей. А его дети — своих. Так и пошло!

Я живо представил эту картину. Ночь в узбекском кишлаке. Утомленный тяжкой дневной работой осел Ходжи Насреддина возлежит под потрескавшейся стеной глинобитной сакли на груде хлопковой, а то и маковой соломы. А вокруг него чинно расположились пять-шесть маленьких осликов, которые раз за разом усердно повторяют: «Мама мыла копыта! Мы не ишаки — ишаки не мы!»

Узнав о том, чьим потомком является говорящий осел, Хан решил, что ему не место в грязной конюшне на ВВЦ. Понимая, что выкупить животину не удастся, он решил ее выкрасть и переправить на родину, тем более что и сам Ходжа Насреддин некогда занимался контрабандой ишаков через границу. Накинув на осла свою куртку, узбек окольными аллеями повел его к одному из выходов с территории выставочного центра. Однако по дороге их повязали. К счастью, людьми, которые задержали Хана и его четвероногого приятеля, оказались не владельцы осла, а члены Общества защиты волшебных животных. Оказывается, они тоже успели распознать в ишаке представителя знаменитого рода и как раз в этот день направились к нему на выручку. В результате осел был избавлен от тяжелой и унизительной работы, а добросердечный гастарбайтер получил предложение присоединиться к защитникам.

Несмотря на то что, увлекшись рассказом о похождениях Хана, я то и дело забывал вскрывать глиняный футляр на его ноге, в конце концов мне удалось освободить конечность узбека. Напарник осторожно спустил ее с лавки и боязливо, словно пробуя воду перед купанием, прикоснулся подошвой к полу.

— Ну как? — поинтересовался я.

— Вроде нормально, — удивленно произнес Хан и медленно встал со скамьи. Похоже, он до сих пор ждал от старухиного лечения каких-нибудь скрытых каверз. Однако ничего подобного не проявилось. Узбек сперва просто постоял на обеих ногах, потом перенес всю тяжесть на ту, которая была поломана. Наконец, даже решился на ней попрыгать. Нога была в полном порядке. Более того, мне даже показалось, что она стала несколько прямее той, которая не подвергалась бабкиным чарам. Но об этом я предпочел умолчать.

— Ладно! Уходим, — скомандовал узбек, убедившись, что в ближайшее время боль не лишит его способности к прямохождению.

— Не знаю, — снова засомневался я. — Нехорошо это как-то. Баба-яга нас из реки спасла. Выходила. Накормила, напоила. Давай ей хоть записку оставим.

— Ага! — начал ехидничать Хан. — Мол, спасибо за кров, были вынуждены уйти, чтобы спасти мир от конца света.

— Можно и так! — согласился я, предпочитая не замечать иронии напарника.

— Ничего подобного! Твоя бабка — сказительница-рецидивистка. Узнает, что Кощей спер Белку, — враз по всему лесу разболтает.

Я понял, что узбека мне не переупрямить. А он, как ни крути, все-таки лучше разбирался в ситуации. Поэтому, не вступая в дальнейшие дебаты, просто улучил момент и, подобрав около печки кусочек угля, нацарапал на белом боку одно-единственное слово: «Спасибо!»

Едва мы вышли из избушки, Хан наклонился и стал перетягивать шнурки на своих кроссовках.

— Иди вперед, — напутствовал он меня. — Я догоню.

— Куда идти? — поинтересовался я.

— Думаю… Думаю, на север, — неуверенно отозвался напарник.

— Секундочку, — осенила меня отнюдь не радостная мысль. — Ты что, не знаешь, куда нам надо двигаться?

— А почему я должен знать? — окрысился узбек. — Дорогу должны были Иван с Василисой показывать.

— А какого лешего ты нас из избушки вытащил? У нас ни припасов, ни карты, ни компаса. Что, прикажешь по мху север определять?

— Почему по мху? — удивился Хан.

— Потому что мох растет на северной стороне деревьев! — оттарабанил я заученную со школьных времен фразу. — Какой ты егерь, если таких вещей не знаешь?!

— Я городской егерь, — парировал узбек. — А дома, в Кызылкумах, у нас деревьев и вовсе нет.

Я чуть не взвыл. Это ж кем надо быть, чтобы заблудиться с таким напарником?! Впрочем, я и так знал ответ на свой вопрос. Надо быть Неудачником, кем я, собственно, и являлся.