Дело Белки - Даган Александр - Страница 13

— Ну вот! Похоже, теперь ты и в самом деле что-то понимаешь, — оценила мое изменившееся состояние Василиса.

— Теперь, да! — подтвердил я.

— Отлично! — удовлетворенно кивнула наставница. — На остальные подробности у меня сейчас все равно времени нет. Так что дальше тебе придется заняться самообразованием!

— В смысле?

— В смысле, сиди здесь! Ничего не трогай, а я пойду поищу тебе подходящую книжку.

Экс-царевна скрылась среди коробок, а я стал оглядываться по сторонам и вдруг с удивлением обнаружил знакомый предмет. На одном из ящиков лежал точно такой же, а может быть, и тот же самый меч, который я видел у Кощея. Я помнил наказ Василисы ничего не трогать, но вид боевого холодного оружия оказался слишком притягательным. Что уж тут говорить, даже самый закоренелый пацифист мужского пола не может унять сердцебиение при виде современного обилия самых разных клинков, выставленных в витринах сувенирных и охотничьих магазинов. Большая часть этого заостренного металла отличается паршивой сталью и пригодна скорее для ковыряния в зубах, чем для нанесения колющих и режущих ран условному противнику. Но при этом лезвия всех ножей и стилетов так призывно блестят, рукоятки так красиво обмотаны кожей или обвиты черным капроновым шнуром, что, кажется, стоит взять такое изделие в руку, как в вашем сердце поселится Супермен, а за спиной вырастут крылья Бетмена. В моем же случае соблазн был еще более велик. Передо мной лежала не какая-то подделка, а настоящий полутораручный меч-бастард. Я осторожно прикоснулся пальцами к потертым ножнам, в нескольких местах перехваченным позеленевшими медными кольцами, а потом не выдержал и взял меч в руки. Оружие оказалось неожиданно легким. Я, конечно, не большой специалист и не могу похвастаться тем, что у меня в родовом замке на огромном персидском ковре висит малое собрание Оружейной палаты Московского Кремля, но все-таки от такого количества железа можно было ожидать большей тяжести. Между тем меч тянуло вверх, словно его невидимой леской привязали к аэростату с гелием. Мне бы засомневаться, проявить осторожность, но вместо этого я, наоборот, пошире расставил ноги и занес бастард над коробкой, словно брался раскроить ее от воображаемого плеча до седла. Так и случилось. Раздался грохот. Вверх поднялись клубы пыли, а из лопнувшего картонного чрева разлетелись музейные экспонаты. В ужасе от содеянного я замер, пытаясь понять, что произошло. Однако меч останавливаться не собирался. Он снова взвился вверх и косым ударом справа налево, сверху вниз разнес еще одну колонну ящиков. Только теперь я вспомнил: когда бастардом орудовал Кощей, тот действовал как бы сам по себе.

Однако надо отдать должное древнему злодею, он все же управлялся с оружием лучше меня. Я ухватил рукоять меча обеими руками, уперся заостренными ножнами в пол и попытался утихомирить своенравный клинок. Не тут-то было. Меч стрелкой гигантского метронома качнулся вправо, отчего я рухнул на очередные экспонаты, потом он, взлетев вверх, вытащил меня из груды обломков, на секунду завис под потолком и вдруг спикировал вниз. Меч летел по комнате, а я несся за ним, как консервная банка, привязанная к хвосту ошалевшей кошки. Меня било головой, руками, ногами, боками. То, что не распарывал меч медным наконечником своих ножен, добивал я мощным ударом своего тела. Уже не надеясь остановить взбесившееся оружие, я с радостью отпустил бы обвитую проволокой рукоять, но ладони словно прилипли к теплому пульсирующему эфесу. Вдруг где-то сбоку словно вспыхнула зеленая молния. Чиркнула по стене, пропала и снова возникла, но уже в виде разгневанной Василисы, стоящей на пути у меня и стремящегося вперед бастарда. Однако меч и не подумал угомониться. Наоборот, он словно обрадовался возможности сокрушить не бездушные коробки, а настоящего живого противника и с удвоенной силой ринулся навстречу бесстрашной женщине. Болтаясь позади клинка, я не мог разглядеть, что предпринимает Василиса, зато живо представил, как бастард вспарывает ее красивую зеленую маечку и, с хрустом перерубая позвоночник, выходит с другой стороны. Этого нельзя было допустить. Поэтому я изо всех сил стал цепляться ногами за усыпанный обломками шершавый паркет, за уцелевшие штабеля коробок и ящиков, делая все, чтобы если не остановить, то хотя бы затормозить полет меча.

Хочется думать, что мои усилия помогли Премудрой в отчаянном трюке, который она совершила в следующий момент. В тот миг, когда острие чуть ли не коснулось ее живота, женщина сделала стремительный шаг вбок, пропуская клинок себе за спину, и одновременно с этим успела накинуть на него петлю своего аркана. Не будь на лезвии ножен, веревка, как и в прошлый раз, оказалась бы мгновенно разрезанной. Однако теперь ножны были крепко прикручены к гарде кожаным ремешком. Меч дернулся, как пойманная на крючок рыбина, но Василиса не только сумела его удержать, она еще и ухитрилась накинуть на оружие несколько петель своей веревки. Вскоре бастард был опутан арканом, как хищный зверь анакондой.

— Отпусти его! — приказала Василиса. В этот раз мне почему-то легко удалось освободиться от взявшей меня в плен рукояти. При этом, едва я разжал пальцы, меч словно выключили. Он разом потерял всю свою жизнь и энергию, с громким стуком упав мне под ноги.

Я оглядел комнату. Музей, который раньше напоминал складское помещение, теперь выглядел образцовой мусорной свалкой. Распотрошенные коробки, вскрытые чемоданы, разбитые ящики. Возникло ощущение, что мы с мечом не оставили ни одной целой вещи, и я уже догадывался, кому за это придется отвечать.

— Скажи мне только одно, — слишком уж спокойным голосом обратилась ко мне Василиса. — Я предупреждала тебя, чтобы ты ничего не трогал?!

Удивительно, но этой женщине, которая внешне была старше меня в лучшем случае на десять-пятнадцать лет, удалось воскресить в моей памяти события давнего-давнего детства. Примерно таким же тоном ныне покойный дедушка обратился ко мне, когда я ухитрился опрокинуть на пол его квартиры два баллона какой-то особо дефицитной и чрезвычайно стойкой масляной краски. Его тоже интересовало, почему я прикоснулся к тому, что мне запретили трогать. Мало того, так и не дождавшись ответа, мой добрый дедушка показал на торчавший из стакана с карандашами красный первомайский флажок и пообещал, что за совершенное преступление моя детская попа вскоре будет такого же цвета. К счастью, это была лишь непедагогичная угроза. Но впечатление о ней я сохранил на всю жизнь. Теперь же, когда зеленые глаза Василисы мрачно и холодно смотрели в мои, я подумал о том, что кто-кто, а она телесными наказаниями не побрезгует. Тем не менее все обошлось. Дверь распахнулась, и мне не пришлось решать морально-этическую проблему: можно ли противопоставлять грубой женской силе грубую мужскую.

На пороге стоял Иван, и в первый раз за все время нашего знакомства его вид соответствовал прозвищу, то есть был абсолютно дурацким.

— Что вы здесь натворили? — переводя взгляд с одной груды лома на другую, изумленно спросил он.

— Поздравляю, — мрачно сказала Василиса. — Твой протеже решил подержаться за меч-кладенец.

— С ума сойти! — воскликнул Иван. — Что?! Взял самосек и до сих пор жив?

Дурак с интересом посмотрел на меня, словно ожидал, что сейчас я распадусь на несколько аккуратно нарубленных кусков.

— Чему ты радуешься?! — возмутилась экс-лягушка. — Посмотри, что он с музеем сделал.

— А ты где была?

— Пособия искала. Сам же просил ему все объяснить.

— Объяснить, а не бросать посреди предметов, опасных для жизни. А если бы ему вместо самосека топор-саморуб попался? Или штык-самотык?!

— Знаешь что?! — вконец рассвирепела Василиса. — Ты его к нам взял, ты с ним и возись!

— Что за шум, а драки нет? — весело поинтересовался Дмитрий, заходя в комнату. Потом посмотрел по сторонам и добавил: — Или была, но уже закончилась?

— Чего тебе? — рявкнула на него госпожа Премудрая.

— Ничего! Стрелу ищу, вернее, уже нашел! — как ни в чем не бывало ответил Счастливчик и начал пробираться к ближайшей стене, на которую опиралась огромная деревянная пластина с искусно вырезанной картой Евразии.