За пределом беспредела - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 39

Нашли его только через пять месяцев в заброшенном доме на краю города – одежда на трупе давно истлела, руки и ноги были стянуты колючей проволокой, рот забит камнями. Все догадывались, чьих это рук дело, но предпочитали молчать, боясь разделить судьбу покойного пехотинца.

Угрюмому порой казалось, что Колян способен даже читать чужие мысли (черт его знает, чему их там учили в спецшколе!), а потому в присутствии бригадира лучше всего размышлять о бабах и выпивке.

– Что не зацепила, это плохо, – сокрушался Колян. – Живучий этот Штырь! Вот падла! Значит, опять проблемы. А проблемы, как ты знаешь, не решаются без оперативного вмешательства. Так ведь?

Угрюмый не раз задавался вопросом, откуда у Коляна такая власть над людьми. Ему достаточно было повысить голос, и собеседник уже готов был в штаны наложить от страха. Конечно же, Николай Радченко волевой человек, не обижен силой, мозгов ему тоже не занимать, но подобными качествами обладает немалое количество людей. Однако нужно быть по-настоящему исключительной личностью, чтобы сказать: «Подите все прочь! Я пришел!» – и при этом быть твердо уверенным в том, что тебя послушаются.

Вера в могущество Коляна не позволяла Федьке Угрюмому опуститься в свободное кресло и дожидаться, когда шеф изречет очередную многозначительную фразу. Угрюмый застыл перед бригадиром, словно недотепа-солдатик перед грозным сержантом.

– К чему ты ведешь, Колян? – настороженно спросил Угрюмый.

– Я не люблю, когда мои приказы не выполняются. Раз я сказал, что Аркаша мне мешает, значит, его надо урыть. Приказ они не выполнили, только дело усложнили. Сейчас он лежит в больнице под охраной ОМОНа и собственной братвы. Даже в палате его охраняет на всякий случай пара автоматчиков. Боится, сука! Представляешь, какая идиллия царит в больницах – сидят рядышком здоровенные мужики в кожаных куртках и в камуфляже и смотрят себе спокойненько по телевизору мультики. А ведь еще несколько дней назад они делились на бандитов и ментов.

– Аркашу в больнице не достать, это верно, – осторожно высказался Угрюмый, оперевшись рукой о край стола. – Вот разве что выманить его оттуда…

Николай усмехнулся:

– Он же лежачий пока, как ты его выманишь? На носилках, что ли, вынесут? Вот что: Хмырь и Сявка заставляют себя ждать, разыщи их.

– Хорошо, – произнес Угрюмый, понимая, что ничего хорошего бойцам это поручение не сулит.

Хмырь и Сявка отыскались на седьмой день. Точнее, они и не пытались скрываться – их заприметили на центральном проспекте города, где они, не выходя из машины, высматривали проституток.

Местечко во всех отношениях было знаменитое: здесь толкались самые юные проститутки, проходившие что-то вроде стажировки перед тем, как покинуть студеные сибирские края и податься на заработки в столицу. Их трудовая деятельность начиналась едва ли не в четырнадцать лет, а в шестнадцать они набирали такой колоссальный опыт, которому, возможно, позавидовали бы даже жрицы любви Древнего Востока. Малолетки были по-крестьянски трудолюбивы, их работа еще не успела им осточертеть. К тому же они не были столь корыстны, как опытные шлюхи, которые помимо гонорара старались раскрутить клиента на подарки и кабак, – малолетки рады были любить и за десять баксов. Бойцы Николая Радченко курировали точку и, естественно, имели право «первой брачной ночи» с каждой свеженькой девчонкой. Кроме того, раз в неделю путаны должны были обслуживать бойцов бесплатно – это называлось «субботником». Как правило, субботник проходил в конце недели в одном из городских ресторанов, где братва шумно отмечала успешное завершение опасной и трудной недели.

Хорек длинно просигналил, тем самым прервав почти интимный процесс «снятия телок». Хмырь мгновенно потерял интерес к ночным бабочкам, подрулил к машине Хорька.

Стекло медленно поползло вниз, и Хмырь испуганно посмотрел на сердитую физиономию ближайшего соратника бригадира.

– Какого хрена?! Где вы болтаетесь?! Колян рвет и мечет, велел разыскать вас!

– Давно ищет? – На губах Хмыря застыла нелепая виноватая улыбка.

Хорек злорадствовал: обычно у него самого делается такое же жалкое лицо, когда Радченко желает его видеть.

– Недавно. Всего лишь неделю!

В глазах Хмыря метнулся самый настоящий страх. – Где же он?

– Недалеко. Поезжай за мной, я тебе покажу.

Стекло заскользило вверх, спрятав за темной блестящей поверхностью хищную физиономию Хорька. Разговор был окончен.

Радченко коротал время в своем любимом баре. Сделавшись его хозяином, он не пожелал ничего менять – на покойного Назара работали отличные дизайнеры, так что интерьер был что надо.

Хмырь с Сявкой раскованной походкой вошли в бар, старательно изображая беспечность. В беззаботность можно было бы поверить, если бы не их лица, на которых явно читалась тревога. Колян сидел за длинным столом, рядом с ним – Федор Угрюмый, осиротевший Олег Спиридонов и еще парочка пехотинцев, готовых покатываться со смеху от одного вида согнутого пальца. У всех пятерых было прекрасное настроение, и, чтобы поддержать веселье на должном уровне, они то и дело прикладывались к кружкам с пивом.

– Вы посмотрите, друзья, какие к нам гости пожаловали! – радостно воскликнул Колян, едва Хмырь с Сявкой переступили порог бара. – А я-то вас заждался, все глаза проглядел…

Колян поднялся из-за стола и, раскинув в объятии руки, поспешил навстречу бойцам. Приветствие выглядело искренним, если, конечно, предположить, что бригадир вообще хоть с кем-то бывает искренним.

– Сявка! Хмырь! Где же вы, черти, пропадали? Если бы вы знали, как вы мне были нужны! Как мне вас не хватало все это время! Может, пивка желаете?

– Они не пивка хотят, им баб подавай! – хихикнул подошедший Хорек. – Колян, ты знаешь, где мы их засекли? На точке у тети Маруси. На проспекте. Свежатинки им захотелось.

– Это бывает, – серьезно заметил Николай, сев на прежнее место. – Бывает, когда по лесу бродишь столько, сколько они. Свежий воздух так хер напрягает, что он аж штаны рвет! Правда ведь? – плутовато подмигнул Колян.

Хорек, желая угодить бригадиру, подобострастно захихикал, его дружно поддержали узколобые пехотинцы. Угрюмый сдержанно улыбнулся. По лицам Хмыря и Сявки нетрудно было догадаться, что о бабах они начисто забыли, едва увидели своего грозного командира. Его веселье никогда и никому не сулило ничего хорошего.

– Чего же вы, ребятки, на меня так тоскливо смотрите? – забеспокоился Николай. – Может, не угодил чем?

– Все в порядке, Колян, – натянуто улыбнулся Сявка, хотя от шуток бригадира его бросило в дрожь.

– Ну и славненько! Разобрались наконец. А я уж переживать стал, – и Колян облегченно вздохнул. – Ведь я же к вам со всей душой, можно сказать, как отец родной, а вы меня, неслухи, переживать заставляете. А знаете ли вы, каково это любящему родительскому сердцу? То-то, не знаете! Нет у вас еще детушек. Да вы садитесь, что же это вы пнями посреди зала встали? Прямо как не свои…

Пехотинцы опять заржали. Николай любил устраивать театр одного актера, и, надо признать, такое действо получалось у него отменно. А присутствие аудитории, способной отзываться на малейшие нюансы представления, делало его мастерство почти профессиональным.

Радченко готовил какой-то неожиданный ход, и зрители невольно затихли в ожидании чего-то необыкновенного.

Хмырь и Сявка старались держаться бодро. Они сели за стол между Угрюмым и пехотинцами, не отказались от предложенного пива, улыбались, пытались шутить и делали все, чтобы показать, будто им так же весело, как и всем остальным.

– А я вам приготовил подарочек за отменную стрельбу, – неожиданно объявил Колян, посмотрев поочередно на Хмыря и на Сявку. Он достал из нагрудного кармана два небольших конверта и небрежно бросил их на стол. – Забирайте, они ваши!

– Что там, Колян? – с робкой улыбкой поинтересовался Степан-Сявка.

Он совершал над собой насилие, поддерживая предложенную игру, но чувствовал, что душевные силы у него на исходе и если похабное веселье продлится еще минут десять, то он непременно опустит кружку с пивом на голову одного из весельчаков.