За пределом беспредела - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 22

Наивный вопрос Заварзина вызвал у верзилы невольную улыбку.

– Разумеется. Думаю, не нужно объяснять вам весь механизм операции. Это долго, да вам и ни к чему. Остановлюсь только на основных моментах: мы напрямую вышли на людей из министерства обороны Ирана, и они предлагают нам за выполнение проекта очень неплохие деньги.

Верзила усмехнулся:

– Или, по-вашему, надо отказаться от больших денег? Хочу добавить, что если вопрос решится положительно, то от дохода с этой акции вы получите неплохой процент… Во всяком случае, на такие деньги вы сможете жить несколько лет, скажем, в Париже, ни в чем себе не отказывая.

Верзила умолк, бросил окурок себе под ноги и растоптал его каблуком.

– Возможно, меня и заинтересует ваше предложение, но вы мне так и не сказали, кого именно вы представляете.

– Ах вот оно как, кроме денег вас интересуют еще фамилии! Извините за цинизм, – хмыкнул верзила. – А ведь есть такая поговорка – деньги не пахнут. Хорошо, я вам отвечу. Вы слышали что-нибудь о ворах в законе?

По спине Павла Петровича пробежал холодок – пренеприятнейшее ощущение.

– Предположим.

– Так вот, я один из них. Мы располагаем большими деньгами, большими возможностями и очень не хотели бы, чтобы наше сотрудничество стало разовой акцией. Мы за развитие долгосрочных отношений.

Заварзин слышал о том, что уголовники общаются на своеобразном языке, называемом «феней» или «блатной музыкой». Но его собеседник говорил нормальным русским языком и больше смахивал на министра культуры, нежели на заурядного урку.

Подобную встречу могла организовать ФСБ – в «конторе» любят всякого рода театрализованные действа. Заварзин даже слышал о том, что уроки перевоплощения молодым чекистам дают чуть ли не профессора московских театральных училищ. От такого предположения Павла Петровича бросило в пот. Его правая рука слегка дрогнула, и он невольно опустил ее на колено, опасаясь, что верзила способен прочитать его мысли.

– Мне нужно подумать. Скажем, день.

Верзила отрицательно покачал головой.

– Вы даже не представляете, какое огромное количество людей задействовано в этом проекте. Мы с вами всего лишь пешки, и от нас ждут немедленного ответа. Поэтому времени у нас, точнее, у вас всего лишь полчаса. Или вы идете с нами до конца, или мы встаем с этой скамьи и каждый идет своей дорогой.

– Я уже решил, – поднялся Павел Петрович. – Мне кажется, что у нас с вами разные дороги.

– Очень сожалею, – удрученно покачал головой верзила и тоже встал. Он слегка оступился и задел плечом Павла Петровича. – Прошу прошения. Выходит это наша с вами первая и последняя встреча. А жаль! Все могло получиться совсем по-другому. Желаю удачи.

Заварзин повернулся и поспешил по знакомой троем в сторону дома. У того места, где его встретил верзила, он замедлил шаг, ощутив непреодолимое желание обернуться. Не в силах совладать с собой, Павел Заварзин посмотрел назад. Верзила возвышался на прежнем месте и, казалось, никуда не торопился. Взгляды их пересеклись, и тревожное предчувствие заставило сердце депутата Государственной Думы часто-часто заколотиться. Заварзин попытался взять себя в руки и с бодрым видом зашагал дальше.

Он не подозревал о том, что верзила, сделав вид, будто оступился, положил ему в карман плаща небольшой кусочек пластита с микродетонатором и приемным устройством. Сжимая в руке пульт дистанционного управления, великан с интересом наблюдал за тем, как Павел Петрович неуклюже перепрыгивает через лужи, опасаясь запачкать до блеска начищенные ботинки. Депутат остановился на краю тротуара и долго пропускал спешащие машины, не подозревая о том, что нужно бояться не автотранспорта, а маленького комочка в его собственном кармане. Заварзин чувствовал облегчение, на его лице промелькнула легкая улыбка – он уже видел себя сидящим на мягком диване в уютной гостиной с чашечкой душистого кофе в руке.

Сигнал догнал Павла Петровича в тот самый момент, когда он подходил к двери подъезда. Эхо охнуло в глубине подъезда, с первых этажей посыпались стекла, а то, что еще несколько секунд назад называлось Павлом Петровичем Заварзиным, разлетелось в радиусе пятнадцати метров.

Верзила достал из кармана телефон, неторопливо набрал номер и спокойно объявил:

– Объект ушел в аут. У меня не было другого выхода, слишком много я в него выложил.

Собеседник верзилы на другом конце линии с досадой выругался и прервал связь.

Глава 17. ТРИДЦАТЬ СЕРЕБРЯННИКОВ

– Ответь мне, Коля, это все правда, что о тебе говорят? – с ужасом в глазах поинтересовалась Надя.

– О чем ты?

– Ну, будто бы ты убил несколько человек в «Фиалке».

– Какая глупость! Чего только не набрешут завистники! Сама подумай: если бы такое и вправду произошло и если бы все об этом узнали, я бы уже давно сидел в тюрьме!

– Но ведь трупы не обнаружены. Эти люди просто пропали! А милиция не желает возбуждать уголовное дело, потому что у тебя там якобы сильные покровители. Так многие считают, Коля!

– Глупости! – жестко возразил Николай. – Никакие покровители не помогут, когда дело касается таких крутых парней. Ты же знаешь, что в городе они имели большой вес. С другой стороны, если даже с ними и случилась неприятность, то не стоит особенно убиваться: они были страшными людьми, на их руках немало крови.

– Боже мой, как ты рассуждаешь, Николай! Ты ведь раньше не был таким.

– Как знать! Может, и не был, – охотно согласился Колян. – Жизнь заставила.

– Поклянись, что ты не имеешь к этому никакого отношения!

Николай неохотно оторвался от спагетти, вытер салфеткой испачканные кетчупом губы и хмуро проговорил:

– Послушай, детка, когда ты заткнешься? Мне осточертели твои вопросы. Если ты будешь пилить меня каждый вечер, у меня появится несварение желудка. А потом, кто ты такая, чтобы я давал тебе какие-то клятвы? Прокурор? А может быть, судья? Ты моя жена и должна мыслить так же, как и я! – Николай умело намотал спагетти на вилку. – Я тебя обуваю, одеваю, кормлю, наконец! Ты ни в чем не нуждаешься, так чего тебе еще от меня нужно?

– Мне неприятно, когда на меня как-то по-особенному смотрят. Как будто боятся!

– Тебе люди просто завидуют. Не каждый имеет даже сотую часть того, что имеешь ты!

– Раньше все было по-другому. Я могла подойти к соседям, поговорить с ними, а теперь все смотрят на меня настороженно или замолкают при моем приближении.

– Может быть, оно и к лучшему. Я знаю твою чрезмерную болтливость. Ты способна ляпнуть чего не следует, а мне потом расхлебывать. С сегодняшнего дня ты будешь ходить не одна. Тебя всюду будет сопровождать мой человек. Бизнес расширяется, и, следовательно, у меня появляется все больше завистников и врагов – могучее дерево всегда видно издалека!

– Ты что, решил посадить меня на цепь? Значит, теперь за мной будет по пятам ходить твой человек, даже если я захочу сбегать в булочную?

Спагетти показались Коляну горьковатыми – наверное, кетчуп виноват! Он отодвинул от себя блюдо.

– Именно так, детка. А если вздумаешь артачиться и показывать свой характер, то я размажу остатки твоих мозгов по этой стене. Ты меня хорошо поняла, надеюсь?

Николай не наорал на Надежду, как это случалось, когда он бывал не в настроении, не стукнул с размаху кулаком по столу, не швырнул в стену тарелку с остатками спагетти. Все было по-другому, и оттого угроза показалась особенно сильной. Только сейчас Надежда обратила внимание на то, какими блеклыми стали у Николая глаза: вместо густой синевы – бесцветные стекляшки. Да, он способен на все.

– Ты меня хорошо поняла? – с угрозой повторил он свой вопрос.

– Да, – прошептала Надежда.

– А теперь убери все это, – бросил Колян на стол вилку. – Я сыт сегодняшним обедом по горло.

Он поднялся, шумно двинув стулом, и, не сказав больше ни слова, вышел из кухни.

Отношения с Надеждой у Николая в последнее время разладились. Трудно было разобраться, кто в этом виноват. Возможно, он сам, потому что жизнь его резко изменилась, но, возможно, и она, потому что перестала быть той девушкой, какой Колян знал ее три-четыре года назад – открытой, раскованной хохотуньей, одновременно покладистой и отходчивой. Лицо жены приобрело какое-то загадочное выражение, словно у Джоконды. Это выражение не портило ее, наоборот, придавало лицу какой-то неповторимый шарм. Но от этого ему было не легче.