Ограбить Европу - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 4

На противоположной стороне дороги стояла высокая темно-синяя карета, запряженная четверкой лошадок вороной масти. Кони, показывая норов, призывно храпели, гневно постукивали копытами по гранитной брусчатке, потряхивали длинными гривами и, видно, с нетерпением ожидали той минуты, когда появится возможность пробежаться по широкой дороге, показывая свою лихость.

На высоких козлах, укрытых волчьей шкурой, сидел представительный возчик при широкой бороде, в полуцилиндре и укороченном сюртуке; по облику – настоящий молодец.

– Заждался, Евдоким? – спросил Леонид возчика, поигрывавшего кнутом.

– Наше дело привычное, – растягивая гласные, отвечал тот. – Пока господа ходють, так мы на козлах сиживаем.

Варнаховский нанял Евдокима около четырех лет назад, в первый свой приезд в Монте-Карло. Человеком он оказался весьма полезным; перебравшись во Францию за три года до Леонида, объездил все Лазурное побережье и знал в нем каждую лавку.

– Так куды мы едем, ваш бродь? – повернулся Евдоким.

– Давай в гостиницу. И еще вот что, чего ты мне все «вашим благородием» поминаешь? Чай, мы с тобой не в России.

– Как-то оно так попривычнее будет, ваш бродь. А потом, как же вас тогда величать-то? – захлопал глазами Евдоким.

– Ну, скажем… месье д’Аркур.

– Ха-ха-ха! – весело рассмеялся казак. – Скажете вы тоже, мусье! Уж лучше я буду звать вас господин д’Аркур. Но, пошла, милая! – тряхнул вожжами Евдоким, и застоявшиеся кони тронулись по брусчатке, помахивая кудлатыми головами.

Глава 2

Сделка состоялась

Хаим Шмуль содержал лавку в самом центре Берлина, на улице Курфюрстендамм, торгуя разного рода серебряными изделиями: канделябрами, подносами, столовыми приборами, мундштуками, тростями, браслетами, цепочками. Иначе говоря, всем тем, что вызывает живейший интерес даже у праздного гуляки, случайно перешагнувшего порог его заведения. А что означает иметь лавку в центральной части города? О, господа, это предполагает весьма большие преимущества! Богатый клиент не спешит расставаться с деньгами в первом подвернувшемся магазине – он терпеливо несет свое портмоне, набитое марками, в самый центр города, туда, где выбор товаров особенно красноречив, а уж там со своим разнообразным серебром его поджидает усердный и расторопный Шмуль. Ему останется лишь проявить немного участия к чаяниям покупателя, и тот ни за что не уйдет без приобретения. И уже в конце лета Хаим сумеет выполнить обещание, данное жене прошлой весной: свозить свою любимую жену Сару на воды для подлечивания застаревшей подагры. Сыну можно будет поменять старый сюртук на новый, сшитый по последней моде. Кроме прямых материальных благ, от большого количества посетителей имеются еще и моральные, дающие возможность покровительственно посматривать на менее удачливых коллег, расположившихся на окраине города, что всегда рады даже самому бедному туристу, случайно забредшему в их лавку.

По существу, улица Курфюрстендамм представляет собой широкий бульвар, по обе стороны которого располагались многочисленные рестораны и магазины. Так что в магазинчик Хаима Шмуля непременно заглядывали: кто из простого любопытства, а кто намеренно, чтобы прикупить к намечающемуся торжеству какую-нибудь очаровательную безделушку.

Торговля шла бойко, особенно в летний сезон, когда из России приезжали русские промышленники и купцы, а потому витрина с броским и дорогим товаром обновлялась еженедельно. Кроме того, Хаим имел художественный вкус и прекрасно понимал, как лучше расположить товар: какой следует поставить у самого входа, а какой целесообразно установить вдоль стен или поставить по углам. В общем, это была целая наука, которой лавочник Шмуль овладел в совершенстве.

Надо признать, что и товар у него был не бросовый, а самый что ни на есть эксклюзивный, штучный, рассчитанный на изысканного покупателя, какого всегда можно отыскать в богатом Берлине. Второй похожей вещи не отыскать во всей Германии, а все потому, что к своему делу Шмуль подходил с большой душой. Ведь лавка всего-то верхняя часть его многогранного бизнеса, так сказать, последняя его стадия, где он оборачивает его в цветастую оболочку и представляет на суд покупателю. А поначалу с куском серебра работает художник – родной племянник Хаима; он рисует подходящую модель, которую затем выливает другой мастер – его сын. А еще имеется тьма двоюродных и троюродных родственников, на всех углах нахваливающих его необыкновенный товар. Пятеро из них обходят все магазины в округе и изучают покупательский спрос и своевременно сообщают о нем Хаиму, предоставляя ему возможность всегда находиться на полшага впереди своих коллег. Так что без преувеличения можно сказать, что продажа серебряных изделий была семейным бизнесом. И на этом поприще Хаим сумел заполучить заслуженное признание.

В этот раз товар был особенно изумителен. Кроме канделябров с пятью отростками, выполненных в стиле Людовика XIV, были изготовлены столовые приборы на двенадцать персон для особо торжественных случаев, а также салфетницы, подносы, перечницы и солонки, – словом, все то, что способно радовать глаз и весьма подошло бы для особо торжественного случая. За прошедший день несколько человек интересовались столовым серебром, но морщили носы, когда Шмуль озвучивал цену. Однако лавочник не торопился снижать стоимость, понимая, что настоящего ценителя прекрасного дороговизной не смутить, а потом, на улице Курфюрстендамм прогуливалось немало людей, что выкладывали крупную сумму не торгуясь, – например, русские фабриканты. Так что следовало подождать своего покупателя, а старый Шмуль славился терпеливостью.

Сосчитав выручку, он невольно нахмурился – всего-то две с половиной сотни золотых монет! И это при том, что день был нерабочий – рождество святого Иоанна Крестителя – и большая часть буржуа высыпала на улицу, чтобы всласть потратить честно заработанные капиталы. Шмуль вздохнул: лавка «Хаим и сыновья» помнила лучшие времена.

Торговец выглянул в окно. Улица была полна народу, от обилия красок в одежде просто рябило в глазах. Мужчины были в дорогих сюртуках из легкой и тонкой ткани, в своем большинстве под руку с прекрасными спутницами, одетыми в длинные нарядные платья, впрочем, не мешавшие рассмотреть их башмачки и даже щиколотки прекрасных ножек. Но самое странное, будто бы сговорившись, никто из них не желал заходить в его заведение. Только иной раз какой-нибудь зевака осматривал стеклянную витрину, иногда задерживая взгляд на выставленные подсвечники и люстры, и тотчас спешил по намеченным делам, помахивая тросточкой.

Трижды за последний час в лавку забредали представительного вида мужчины, по всей видимости, буржуа. Один был невероятно тучный, бочкообразной наружности, с толстой сигарой в правом углу рта. Расспрашивая о каждом столовом приборе, он лишь перекладывал сигару из одного уголка рта в другой, но так ничего и не купил, оставив после себя лишь плотное облако дыма. Вторым был молодой человек в зауженных брючках и полосатом сюртуке. Расположившись у окна, он поинтересовался у приказчика стоимостью серебряного подстаканника и даже не охнул, когда тот назвал ему завышенную цену; похоже, что он даже ее не расслышал. Его интересовала дама в розовом платье и широкополой шляпке, что прошла мимо лавки под руку с крепким мужчиной в темном костюме. Трудно было сказать, что это был за человек: не то обманутый муж, решившись выследить возлюбленного своей супруги, не то офицер тайной полиции, следящий за контрабандистом. Он тотчас выскочил из магазина, как только молодые люди стали переходить на другую сторону улицы. Третьим был старик с аккуратной седеющей бородкой, зауженной книзу строптивым клинышком. Помахивая тоненькой изящной тросточкой с нефритовой рукоятью, он переходил от одного подсвечника к другому, тщательно рассматривал их, трогал рукой и даже дышал на них, свернув в трубочку тонкие синеватые губы. Единственное, чего он себе не позволял, так это пробовать их на зуб; а потом, разочарованно хмыкнув, потопал из лавки, покачивая ухоженной седой головой.