Лихая гастроль - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 45

– Вы, барин, по всему видать, спятили, – дворник даже на всякий случай отступил на шаг. – Сроду она не была княжной.

«И он туда же!» – в сердцах подумал Ануфриев.

– Тогда кто же она такая?

– Эх, барин, не хочу вас огорчать, но невелика она птица. Не пара она вам! Все по кабакам шастает и всякий раз с новым кавалером возвращается. А вы вот такой нарядный да ладный – один фрак, поди, двести пятьдесят рублев стоит… Вижу, что облапошила она вас. Вы бы держались от этой дамочки подальше, а то ведь еще хуже будет. Обдерет она вас до нитки, да и выбросит!

– Так, стало быть, не приедет? – убито спросил Ануфриев.

– Не приедет, – ответил дворник. – Я ей сам коробки до извозчика таскал. Рупь она мне за старание дала.

– И адреса никакого не оставила?

Дворник едва улыбнулся столь откровенной наивности.

– Да вы, видать, барин, таких девок отродясь не видывали. Уж она не из тех, кто свой адрес-то оставляют. Поживет она в одном месте, облапошит такого малого, как вы, а потом в другое съезжает. – И небрежно махнул рукой, давая понять, что содержательный разговор подошел к завершению.

Евдоким Филиппович выскочил на улицу и, прыгнув в проезжающую пролетку, скомандовал:

– На Моховую, братец! Да поторапливайся! Спешу очень!

– Это мы мигом, барин. И вздохнуть не успеете, как домчимся!

Жаль было денег, но обиднее всего было то, что провели, как мальчишку. Ведь ни единого раза не усомнился в том, что перед ним настоящая княгиня Глинская. А дворник как о ней карикатурно выражался, даже слов не подбирал.

Теперь к графу Демидову! Вот уж кому фотокарточку стоит подпортить!

Добравшись до Моховой, Евдоким Филиппович бросился в подъезд и бегом взобрался по лестнице. Дверь в номер оказалась незапертой. Вбежав в гостиную, он увидел, что она пуста. Неужели тоже убрался? И тут он услышал, как из спальной комнаты доносится приглушенный храп. Распахнув дверь, он увидел длинный цветастый полог, за которым стояла большая кровать.

– Ты мне сейчас за все ответишь, мошенник!

Уже не сдерживая эмоций, Евдоким сорвал полог, различил в полумраке согнутую под одеялом фигуру и рывком скинул одеяло.

Удивлению Евдокима не было предела, – на постели, съежившись от страха, в белом чепчике и телесного цвета рубашке лежала полная некрасивая женщина лет сорока пяти. Вытаращив на вошедшего перепуганные глаза, она завопила что есть мочи:

– Люди добрые, убивают! Помогите! Насильник!!

Даму следовало образумить: не ровен час, заявится в номер полиция, что он тогда им скажет? Господа полицианты и в самом деле могут подумать, что он насильничать пришел.

– И что вы так, мамаша, надрываетесь? – обескураженно, но миролюбивым тоном заговорил Ануфриев, стараясь погасить назревающий скандал. – Ошибочка с моей стороны вышла – я графа Демидова искал, а тут вы на кровати лежите… Вы, случайно, его не видали?

Женщина продолжала взирать на него расширенными от ужаса глазами и, похоже, не понимала ни единого слова из сказанной речи. Евдоким даже сделал шаг к кровати, выставив вперед руку в доказательство самых добрых намерений. Однако дама перепугалась еще более: тотчас перепрыгнув на другую сторону койки, что было весьма забавно наблюдать при ее полной комплекции, и завопила так, что дзинькнули стекла в оконных рамах:

– Помогите, люди добрые! Убивают! Полиция!!

Следовало даму убедить, что он совершенно не тот, за кого она его принимает, что у него и в мыслях не было насильничать. В доказательство добросердечных намерений Евдоким, перегнувшись через постель, попытался слепить добродушную улыбку.

– Чего это вы, дамочка, так громко разоряетесь? Я пришел к вам с самыми душевными помыслами, и ежели я вам не нравлюсь, так вы уж не обессудьте.

Женщина понемногу приходила в себя. Полные щеки заметно порозовели.

– Да как вы смеете говорить такое! Я честная женщина! А вот вы, паршивый негодяй, убирайтесь отсюда, пока не пришла полиция.

– Я тут ищу одного господина. Может, вы слышали о нем, графом Демидовым величать? Где он может быть?

– Пошлите вы вон со своим графом Демидовым!

Убеждать даму в добрых помыслах не имело смысла. Покачав головой, Евдоким Филиппович в расстроенных чувствах вышел из номера.

Часть III

ЗАПАДНЯ

Глава 17

ЧТОБЫ БЕЗ РОТОЗЕЙСТВА!

Ровно в восемь часов вечера Григорий Васильевич совершал прогулку по Тверскому бульвару. Редок был день, когда генерал изменял своей привычке. Даже если в планы неожиданно вмешивалось ненастье, когда без глубоких калош и широкого зонта на улицу не выйти, он распоряжался, чтобы к самому крыльцу подкатывали крытую повозку, из окон которой можно было бы наблюдать за разыгравшейся стихией. Во время дождя воздух казался генералу особенно свежим, а потому Аристов не мог отказать себе в удовольствии прочистить легкие озоном.

Собственно, так было и в этот раз, дождя еще не было, но в районе Проломной заставы плотные темно-серые облака готовы были разродиться ливнем. Дождь мог застать в самой середине прогулки, на одной из аллей Тверского бульвара, а потому вполне доброе начинание могло обернуться обременительной долгой простудой.

Поразмыслив, Григорий Васильевич решился взять с собой теплый плащ и шерстяное кашне, а прогулку сократить вдвое. Времени вполне достаточно, чтобы продумать текущие дела.

В последнее время генерала все более занимала шайка аферистов, в которой фигурировал ловкий мошенник, способный обрядиться под Шаляпина и весьма недурственно исполнять репертуар великого певца. Судя по агентурным данным, шайку возглавлял мужчина лет пятидесяти пяти, плотного сложения и с короткой бородкой; именно он организовал «беспроигрышную» лотерею в Саратове, в результате чего заработал полмиллиона рублей. Мошенник настолько осмелел, что в Перми выдал себя за ревизора имперской канцелярии и занял у тамошнего полицмейстера десять тысяч рублей.

Главарь мошенников расчетлив, мыслит комбинационно: чего стоит то представление, когда лже-Шаляпин, сказавшись больным, был высажен по приказу капитана на берег, причем сопровождавшим его лицом оказался аферист, исполнявший на его концертах роль пианиста! А в тот момент, когда планировалось задержание главаря мошенников, он, представившись полицмейстеру тайным агентом, указал на филера и потребовал взять того под стражу.

«Та еще компания!» – с горечью выдохнул Григорий Васильевич, надевая теплый плащ и наглухо, до самого горла, застегивая пуговицы.

Распахнув дверь, он потопал по коридору и, проходя мимо Иннокентия Кривозубова, предусмотрительно вжавшегося в стену, чтобы пропустить Аристова, небрежно бросил:

– Со мной пойдешь!

– Слушаюсь, ваше превосходительство! – бодро отозвался агент.

Уже на выходе Аристов столкнулся с молодым человеком, угодливо улыбнувшимся, судя по всему, с очередным просителем. Начальник Московского сыска хотел было уже пройти мимо, как молодой человек взмолился:

– Ваше превосходительство, выслушайте меня, Христом Богом прошу!

Григорий Аристов невольно приостановился. Нельзя было сказать, что его как-то зацепило вступление: за годы своей службы ему приходилось выслушивать куда более цветастые речи, но что-то в облике (а может быть, и в голосе) молодого человека заставило его отнестись с пониманием. Одет посетитель был излишне вычурно: из-под длинного, явно не по росту белого фрака торчали клетчатые штаны; ноги обуты в коричневые штиблеты на тонкой подошве; на голове длинный цилиндр, слегка наклоненный набок. Почему-то головной убор выглядел невероятно тяжелым, казалось, что достаточно всего-то одного неверного шага, чтобы он свалился на мостовую. И совсем уж несуразно смотрелась огромная желтая цепь из какого-то дешевого металла – надо полагать, с часами, – огромной петлей свисающая с петлицы.

Проситель был краснощек, молод и высокого роста.