Холод - Лавкрафт Говард Филлипс - Страница 2

И несмотря на все это, доктор Муньос, стоявший предо мной в потоке холодного воздуха, сразу же произвел на меня отталкивающее впечатление. Причиной моей неприязни к нему мог послужить разве что землистый, мертвенный цвет его лица, но, зная о болезненном состоянии доктора, на подобные детали просто не следовало обращать внимания.

Возможно, что меня также смутил царивший в комнате холод, противоестественный в такой жаркий день, а все противоестественное обычно вызывает отвращение, подозрительность и страх.

Но неприязнь была вскоре забыта и сменилась искренним восхищением, поскольку этот странный человек, как бы ни были холодны его обескровленные дрожащие руки, проявил исключительное знание своего ремесла. Доктор Муньос с одного лишь взгляда на мое бледное, покрытое потом лицо поставил верный диагноз и с ловкостью истинного мастера принялся за дело, попутно заверяя меня своим великолепно поставленным, хотя глухим и бесцветным до странности голосом, что он, доктор медицины Муньос — злейший из заклятых врагов смерти. Он рассказывал мне, что истратил все свое состояние и растерял всех былых друзей, отвернувшихся от него, за время длящегося всю его жизнь небывалого медицинского опыта, целью которого являлась борьба со смертью и ее окончательное искоренение! Он производил впечатление прекраснодушного идеалиста. Речь его лилась неудержимым потоком, он говорил и говорил, не умолкая ни на мгновение, пока выслушивал меня стетоскопом и смешивал лекарства, принесенные им из комнаты, превращенной в лабораторию. Заметно было, что общение с человеком своего круга для доктора-отшельника, запертого болезнью в одиноком заплесневелом мирке, было редкой удачей, подарком судьбы, и лишь нахлынувшие воспоминания о лучших временах смогли пробудить давно иссякший фонтан красноречия.

Он говорил и говорил, и постепенно я совсем успокоился, даже невзирая на сложившееся у меня впечатление, что дыхание не прерывает плавного течения учтивых фраз. Доктор старался отвлечь меня от мыслей о приступе и от боли в груди подробным рассказом о собственных теориях и экспериментах; он уверял меня, что сердечная слабость не столь страшна, как принято считать, ибо разум и воля главенствуют над органической функцией тела, и что при правильном образе жизни человеческий организм способен сохранять жизнеспособность вопреки серьезнейшим повреждениям, мало того, даже вопреки отсутствию отдельных жизненно важных органов. Он мог бы, пообещал доктор как бы в шутку, научить меня жить — или, по крайней мере, поддерживать в стабильном состоянии определенного рода сознательное бытие — и вовсе без сердца. Что же касается самого доктора Муньоса, то его болезнь дала непредвиденные осложнения, и теперь он вынужден неукоснительно соблюдать строжайший режим, одно из главнейших условий которого -постоянный холод. Любое существенное и достаточно продолжительное повышение температуры воздуха в комнате станет для него роковым, поэтому холодильная установка с аммиачным испарительным контуром поддерживает неизменный уровень охлаждения — от пятидесяти пяти до пятидесяти шести градусов Фаренгейта. Постукивание бензинового компрессора этого холодильника я и слыхал иногда снизу, из своей комнаты.

Промозглую обитель талантливого отшельника я покинул преданным и ревностным его адептом, не переставая изумляться, как быстро он утихомирил сердечную боль и принудил меня позабыть о недомогании. Впоследствии я, укутавшись в пальто, неоднократно навещал доктора Муньоса, слушал истории о тайных исследованиях и их жутких результатах; с трепетом перелистывал страницы древних ведьмовских книг, хранящихся на его стеллажах. Могу добавить, что со временем гений доктора заставил мою болезни сдать позиции бесповоротно. Похоже,в борьбе с недугами он не пренебрегал ничем, даже заклинаниями средневековых целителей. Он верил, что в этих загадочных формулах содержатся уникальные духовные стимуляторы, способные оказывать мощнейшее воздействие на нервные волокна, в которых угасло биение жизни. Меня еще, помнится, тронул рассказ мистера Муньоса о престарелом докторе Торресе из Валенсии; восемнадцать лет назад старый доктор принимал участие в первых опытах молодого тогда Муньоса, как вдруг молодого врача поразила тяжелейшая болезнь, с которой и начались все его последующие мытарства. Доктор Торрес усердно пользовал своего молодого коллегу и сумел спасти его от верной смерти, как вдруг старый доктор сам пал жертвой того самого безжалостного врага, с которым отчаянно сражался, пытаясь вырвать из его лап жизнь Муньоса... Вероятно, напряжение оказалось не по силам старику. Понизив голос и не вдаваясь в подробности, доктор Муньос пояснил, что методы лечения были крайне далеки от традиционных и включали обряды, составы и действия, совершенно неприемлемые с точки зрения старого консервативного эскулапа.

Шли недели, и я с величайшим сожалением констатировал, что сеньора Эрреро не ошибалась, говоря, что недуг медленно, но верно берет верх над синьором Муньосом. Все приметнее делался синюшный оттенок кожи, речь становилась все глуше и невнятнее, ухудшалась координация движений, притуплялась острота мысли, слабела воля. Он и сам замечал в себе эти печальные перемены, и все чаще в его глазах светилась мрачная ирония, все язвительней звучала речь, доходя до черного сарказма, отчего во мне вновь шевельнулось уже позабытое чувство неприязни... К тому же у мистера Муньоса развилось капризное пристрастие к экзотическим пряностям, в основном к египетским благовониям, и в конце концов в его комнате атмосфера сделалась примерно такая, как в усыпальнице какого-нибудь фараона в Долине Царей. К этому времени ему стало не хватать установленного ранее уровня охлаждения. Я помог установить новый компрессор, причем мистер Муньос усовершенствовал привод холодильной машины, что позволило остудить жилье сначала до сорока градусов по Фаренгейту, а затем добиться еще большего успеха и выстудить комнату до двадцати девяти; естественно, ни ванную, ни лабораторию до такого уровня мы не замораживали, чтобы не превратилась в лед вода и не прекратилось нормальное течение химических реакций. В результате сосед доктора Муньоса стал жаловаться что от смежной двери тянет ледяным сквозняком, так что нам пришлось занавесить эту дверь тяжелой портьерой.

Я стал замечать, что моего нового друга терзает острый, неотступный, все усиливающийся страх. Доктор все время говорил о смерти, но стоило мне лишь упомянуть о похоронах и прочих неизбежных формальностях, как Муньос разражался глухим мрачным хохотом. Да, мой сосед сверху медленно, но верно превращался в безумца, и даже находиться в его обществе становилось слегка жутковато. Но я был обязан ему исцелением и не мог покинуть его на сомнительную милость чужих людей, а потому, облачась в специально для этого приобретенное длинное зимнее пальто, я вытирал пыль в кабинете доктора, прибирался там и старался всячески помогать ему. Я стал даже покупать необходимые ему реактивы, с искренним изумлением читая наклейки некоторых банок, полученных от аптекарей и на химических складах.

Мне стало казаться, что вокруг жилища доктора все плотнее сгущается атмосфера необъяснимой тревоги. Я уже говорил, что весь дом сеньоры Эрреро пропитался запахом плесени, но в комнатах доктора запах ощущался гораздо явственней. Он был гораздо более противным и пробивался даже сквозь ароматы специй и благовоний, сквозь смрад едких химических испарений, исходящий от ванн, которые принимал доктор. Он утверждал, что эти процедуры ему жизненно необходимы. В конце концов я заключил, что отвратительные миазмы разложения — результат болезни мистера Муньоса, и содрогнулся от ужаса при мысли о том, каким же страшным должен быть его недуг!

Синьора Эрреро при встрече с несчастным страдальцем неизменно крестилась, а со временем совершенно оставила доктора на мое попечение, запретив и своему сыну Эстебану прислуживать больному. Мои робкие попытки убедить мистера Муньоса обратиться за помощью к другим врачам обычно приводили его в ярость, сдерживаемую лишь страхом перед сильными эмоциями, которые могли сказаться на состоянии его здоровья. Но его воля и энергия не только не слабели, но, напротив, усиливались и крепли, так что больной не допускал и мысли о постельном режиме. Апатия, овладевшая было доктором в первые дни ухудшения, уступила место прежней фанатичной целеустремленности, и весь его вид свидетельствовал о внутренней готовности противостоять демону смерти даже когда тот запустит в него свои когти. Доктор Муньос и ранее принимал пищу с таким видом, словно соблюдал пустую формальность, теперь же он и вовсе отказался от ненужного притворства; казалось, лишь сила разума удерживала его на краю могилы.