День Уэнтворта - Лавкрафт Говард Филлипс - Страница 1

Говард Филлипс Лавкрафт

День Уэнтворта

Неподалеку от северной окраины Данвича начинается область заброшенных полупустынных земель, которые в результате четырех последовательных нашествий переселенцев сперва жителей Новой Англии, позднее франко-канадцев, затем итальянцев и, наконец, поляков были низведены до состояния если не катастрофического, то очень близкого к этому. Первые пришельцы бездумно сводили леса, некогда сплошь покрывавшие эту страну, и стремились выжать как можно больше урожая из бедной каменистой почвы, не заботясь о сохранении ее плодородности; последующие поколения довершили сей не слишком благодарный труд, умудрившись в сравнительно короткий срок окончательно исчерпать местные природные ресурсы. Те, кто приходил сюда позднее, очень скоро оставляли все надежды обустроиться и спешили покинуть этот на редкость унылый и неприветливый край.

Мало кому покажется заманчивой перспектива поселиться в этой части Массачусетса. Дома, некогда добротные и красивые ныне являют собой картину печального запустения. Кое-где по пологим склонам холмов еще виднеются фермы, чьи древние строения хранят под своей сенью тайны многих новоанглийских поколений; но признаки упадка и здесь налицо в покосившихся печных трубах, осыпающихся стенах и безжизненных глазницах окон. Дороги пересекают местность во всех направлениях, но, едва свернув с главного шоссе, проложенного из Данвича на север по дну широкой и длинной долины, вы окажетесь на заросшем травой проселке, чьи колеи столь же редко оживляются движением, сколь дворы окрестных усадеб голосами живых обитателей.

Впрочем, дух мертвой древности, витающий над этой землей, отнюдь не является единственной и наиболее значимой ее приметой, ибо в здешней атмосфере как нигде более явственно ощущается присутствие чего-то иного, необъяснимого, но определенно зловещего. Здесь остались еще участки дремучего первозданного леса, никогда не знавшего топора, а в глубине узких заросших диким виноградом ущелий тихо журчат ручьи, воды которых даже в самые яркие летние дни не отражают солнечного света. Вы можете пройти всю долину из конца в конец, не встретив ни одного человека, хотя на некоторых полуразрушенных фермах еще доживают свой век одинокие отшельники; даже парящие высоко в небе ястребы не задерживаются долго над этой мрачной местностью, а черные стаи ворон, пролетая над долиной, никогда не опускаются на землю для отдыха или в поисках пищи. С незапамятных времен края эти пользовались дурной славой; богобоязненые обыватели, верящие в чертей и ведьм, для обозначения того, что здесь творилось, употребляли слово Hexerei1— незавидная эта репутация сохраняется за долиной и по сей день.

Словом, это были не те места, где усталому путнику хотелось бы остановиться, а тем более расположиться на ночлег. И всеже именно ночью а было это летом 1927 года я оказался в долине проездом из Данвича, куда перед тем завернул, чтобы доставить заказчику кухонную плиту. У меня был еще один заказ в районе, лежавшем на север от этого захолустного городка, и, не поддавшись первому инстинктивному желанию выбрать из двух дорог более длинную, ту, что обходила эту долину стороной, я двинулся напрямик, покинув Данвич в быстро сгущавшихся вечерних сумерках. Вскоре по въезде в долину сумерки сменились кромешной темнотой; небо надо мной было затянуто плотными тучами, висевшими столь низко, что, казалось, они задевают вершины окружающих холмов, и таким образом я ехал как бы в своеобразном тоннеле. Шоссе было пустынно им вообще пользовались нечасто и только для сквозного транзита через долину, судя по невероятно запущенному состоянию отходящих влево и вправо проселочных дорог, ухабам и колдобинам которых далеко не всякий водитель рискнул бы доверить свою машину.

Все это, впрочем, мало меня беспокоило, поскольку путь мой лежал в одно из поселений, расположенных у самого шоссе неподалеку от северного въезда в долину, так что мне не было нужды куда-либо сворачивать; однако обстоятельства распорядились иначе. Не успел я отъехать от Данвича, как начался дождь; собиравшиеся еще с полудня тяжелые темные тучи наконец разверзлись, и потоки воды стремительно обрушились вниз. Поверхность дороги заблестела в лучах фар, которые несколько минут спустя высветили впереди неожиданное препятствие. К тому времени я уже углубился в долину миль на пятнадцать с лишним, проделав значительную часть пути и вот теперь вынужден был остановиться перед барьером с отчетливо нарисованным указателем объезда. Заглянув за преграду, я убедился в том, что дорога дальше и впрямь была совершенно разбита. Продолжать движение вперед казалось по меньшей мере неблагоразумным.

Недоброе предчувствие шевельнулось во мне, когда я сворачивал с главной трассы. Прислушайся я тогда к голосу разума и возвратись в Данвич, чтобы затем выехать из него по другой дороге, я был бы сейчас избавлен от мучительных кошмаров, неотступно преследующих меня с той самой ужасной ночи! Но я принял другое решение. Я заехал уже слишком далеко и не желал терять времени, возвращаясь в Данвич. Окруженный сплошной стеной ливня, я вел машину почти вслепую. Объездная дорога представляла собой тот же убогий проселок, лишь местами посыпанный гравием. Деятельность дорожно-ремонтной службы ограничилась в основном срезанием нижних ветвей ближайших деревьев, что несколько расширило проезд; дорога же как таковая осталась в отвратительном состоянии и очень скоро я понял, что дела мои плохи.

Потоки дождевой воды быстро размывали грунт; мой автомобиль одна из самых мощных моделей форда с довольно высокими, хотя и узкими колесами все чаще пробуксовывал в грязи и, пересекая стремительно разраставшиеся лужи, надрывно чихал, поминутно рискуя захлебнуться. Я сознавал, что рано или поздно вода просочится под капот и двигатель заглохнет; необходимом было по возможности скорее найти какое-нибудь жилье или на худой конец укрытие для машины. Меня вполне устроил бы заброшенный сарай или конюшня вряд ли стоило рассчитывать на присутствие обжитой фермы в этих безлюдных краях, однако густая тьма не позволяла разглядеть что бы то ни было уже в двух шагах в сторону от дороги. Но вдруг сквозь пелену ночного ливня невдалеке от машины замаячил бледный квадрат освещенного окна, и в тот же миг в слабеющем свете фар я успел заметить впереди некое подобие дорожной развилки.

Свернув налево, я вскоре проехал мимо почтового ящика с грубо намалеванным именем владельца фермы. Амос Старк гласила выцветшая надпись. Вслед за тем фары осветили фасад старинного здания. Это было одно из тех сооружений, в которых жилой дом, летняя кухня, флигель и хлев вплотную примыкают друг к другу, образуя как бы единый комплекс построек под несколькими крышами различной высоты и конфигурации. По счастью, ворота хлева были широко распахнуты и, не видя поблизости иного укрытия, я въехал на автомобиле внутрь, ожидая увидеть в стойлах коров или лошадей. Однако хлев был пуст и, по всей вероятности, пустовал давно; скота не было и в помине, а прелое сено, заполнявшее помещение своим тяжелым ароматом, лежало здесь уже явно не первый год.

Оставив машину в хлеву, я под проливным дождем направился к дому. Снаружи он выглядел столь же дряхлым и запущенным, как и все остальные строения усадьбы. Это было одноэтажное здание с тянувшейся вдоль фасада низкой верандой, пол которой, как я очень вовремя приметил, изобиловал глубокими дырами, зиявшими в тех местах, где гнилые доски, не выдержав, провалились под чьей-то неосторожной ногой.

Добравшись наконец до двери, я постучал в нее кулаком. Прошло несколько минут, но ничто не нарушало тишины, кроме звуков ливня, падавшего на крышу веранды и на залитый водой двор за моей спиной. Постучав снова, я возвысил голос до крика:

— Есть люди в этом доме?!

— Кто там такой? раздалось изнутри. Голос говорившего заметно дрожал.

Я представился заезжим торговцем, ищущим где укрыться от непогоды. Световое пятно внутри дома начало перемещаться человек взял лампу и направился с ней к двери; освещенный квадрат окна постепенно тускнел, а желтая полоска в щели между порогом и дверью становилась все более яркой. Затем послышался грохот отодвигаемых засовов, звякнула цепочка, и дверь медленно приоткрылась. Передо мной, высоко подняв лампу, стоял хозяин костлявый старик с морщинистым лицом и редкой бороденкой, кое-как прикрывавшей тонкую жилистую шею. На носу его торчали очки, но он разглядывал меня поверх стекол, слегка наклонив седую плешивую голову. Глаза его были угольно-черного цвета, резко контрастируя с белизной волос; в порядке приветствия он растянул губы в несколько жутковатой ухмылке, обнажив при этом пеньки стертых зубов.