Авантюрист - Габриэль Мариус - Страница 32

— Наверное, — вяло отозвалась Тереза.

Девон начала собирать грязные тарелки.

— Тери, у тебя ужасный беспорядок. — Она вздохнула. — И пахнет здесь, как в зоопарке.

Флорио положил руку на плечо Девон.

— Давай оставим их вдвоем. Пусть познакомятся. — А затем повернулся к Терезе: — Может быть, ты оденешься и покажешь Ребекке мельницу, а?

— Ладно, — сказала Тереза слабым голосом.

Когда Майкл и Девон вышли, Ребекка подошла к окну и раздвинула шторы. Комнату наполнил солнечный свет, что заставило Терезу зарыться лицом в одеяло.

— Похоже, тебе нужно переодеться во что-нибудь свежее, — сказала Ребекка и начала собирать разбросанные вещи. При солнечном свете беспорядок в комнате выглядел еще более удручающим. Как в клетке шимпанзе.

Теперь было ясно, что журнальные фотографии весьма приблизительно передавали внешность дочери. Ребекке показалось, что лицо Терезы отдаленно напоминает ее собственное в детстве. Но ребенок был до такой степени неухоженным, что сказать сейчас что-то определенное вообще было трудно. Она чувствовала острую, отчаянную жалость к этой подавленной, неопрятной, растрепанной девочке.

«Я вырву тебя отсюда, — мысленно поклялась Ребекка. — Мы обе вырвемся на свободу».

Она двигалась как во сне, ощущая невероятную физическую слабость и почти полное эмоциональное опустошение. Неужели это конец пути? Нет, это только начало. И чтобы пройти его до конца, потребуется целая вечность.

Собирая грязную одежду, Ребекка посматривала на обложки книг. К ее удивлению, почти все это были викторианские романы — Диккенс, Троллоп, Теккерей. Увесистые тома. Трудно было поверить, что их может читать тринадцатилетняя девочка, но, кажется, это было именно так.

Она собрала одежду Терезы в охапку.

— У тебя есть корзина или что-нибудь для грязного белья?

— Сейчас достану, — растерянно проговорила та и спустила ноги с постели. Теперь Ребекка увидела, что Тереза лежала в постели одетая. На ней были джинсы и несимпатичная мятая серая рубашка, болтающаяся на ее тонких плечах. Ребекка также не могла не заметить, что ноги у Терезы грязные. Она сунула их в мягкие кожаные туфли, поношенные и рваные. Ничего себе ребенок! Ребекка разозлилась. Это же надо так запустить себя. А папаше и сестрице, кажется, до этого нет никакого дела.

Тереза принесла плетеную корзину и протянула Ребекке. Сейчас они стояли очень близко друг от друга. Ребекка напряженно вглядывалась в лицо дочери, пытаясь высмотреть хоть какое-то сходство с собой, но оно пока не обнаруживалось. Спутанные волосы Терезы были совсем не такими, как у Ребекки. Ее дочь оказалась стопроцентной брюнеткой. В остальном же Тереза поразительно походила на Райана, особенно пухлые упрямые губы. Это было настолько шокирующим, что Ребекка пошатнулась. Но первое, что привлекало внимание к девочке, — это глаза. Они были по-настоящему хороши, выразительные, большие, обрамленные длинными ресницами.

Ребекка пристально смотрела в них, повторяя про себя непрестанно мучивший ее вопрос: «Неужели ты устроила этот жуткий пожар, в котором погибла твоя приемная мать? Неужели ты действительно хотела ее убить? Или это все произошло случайно?»

Через две секунды Тереза повернулась спиной, чтобы выставить корзину с грязным бельем в коридор. Затем повернулась к Ребекке, отбросив ладонью упавшие на глаза волосы. Очевидно, это был ее привычный жест.

— Ты будешь жить с нами?

— Если ты и Девон захотите этого.

— Ты имеешь в виду, что решать должны мы?

— Я полагаю, ваш отец примет окончательное решение, но если ты и твоя сестра сочтете, что я вам не подхожу, сомневаюсь, что он меня возьмет.

Тереза задумалась.

— Я бы не сказала, что ты мне не подходишь.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Девочка смотрела как будто бы в окно, но искоса продолжала из-под челки разглядывать Ребекку.

— Папа сказал, что ты медсестра.

— Да, это верно.

— Случайно, не по психиатрии?

— Нет. Я все время работала в детских больницах. Польшей частью в отделениях общей терапии. — Она сделала паузу. — А почему ты спросила? Тебе не нравятся психиатры?

Она увидела, как Тереза скривила слишком большой для такого худого лица рот.

— Не нравятся.

— Ладно, не будем обсуждать, почему они тебе не нравятся. Наверное, есть основания. Обещаю, что не буду заставлять тебя рассматривать чернильные пятна.

Она хотела таким образом пошутить, но получилось как-то не смешно.

— Чернильные пятна?

— Да, есть такой тест — вернее, был раньше, — на котором в моей молодости проверяли психику детей. Не знаю, применяется ли он сейчас.

— Наверное, это единственный, на котором меня еще не проверяли, — мрачно произнесла Тереза.

— Ты имела дело с психиатрами?

— Имела.

Ребекка решила на время уйти от этой темы.

— Может быть, спустишься позавтракать? Я видела на кухне очень сочные ароматные фрукты.

— Я не голодна, — сказала Тереза. — И вообще я не завтракаю.

— Почему же? Ведь есть даже такая пословица: «Завтрак съешь сам, обедом поделись с другом, а ужин отдай врагу».

— Я не завтракаю, потому что не хочу, — холодно проговорила Тереза. — Не подумай, что я страдаю анорексией[11].

— Я вовсе и не думала. Просто эту пословицу мне в детстве повторяла мачеха. Чуть ли не каждый день. Вот она у меня и застряла.

Тереза настороженно подняла голову.

— Мачеха?

— Моя мама умерла, когда мне было десять лет. Отец через год снова женился.

— Как это пошло, — произнесла Тереза с раздражением.

— Но такое случается довольно часто.

— Мужчины все противные.

Ребекка улыбнулась.

— Я думаю, в определенной степени он сделал это ради меня. Считал, наверное, что мне нужна мать.

— Тебе нужна мать, но твоя собственная, а не суррогат.

Суррогат? Неплохо для тринадцатилетней. Ребекка вспомнила замечание Девон о коэффициенте интеллекта сестры.

— Но ведь маму я все равно вернуть не могла.

Тереза, ссутулившись, прислонилась к двери. Воротник ее свободной рубашки оттопырился, и Ребекка увидела у девочки на шее тонкую золотую цепочку с висящим на ней маленьким золотым ключиком.

— Ну и как вы с ней жили?

— С мачехой? По правде говоря, мы недолюбливали друг друга.

— Почему?

— Я была грубой, а она холодной.

— А теперь как?

— Да все так же. Я так и осталась грубой, а она холодной. Но мы прекрасно ладим друг с другом и при встрече улыбаемся. Вот так. — Ребекка продемонстрировала Терезе широкую фальшивую улыбку, чем вызвала на пару секунд в ее глазах веселость. — Но теперь мне ее жалко. Понимаешь, доля мачехи очень тяжела. Она вроде как изначально считается злой и нехорошей. Вспомни все сказки. И вообще, при слове «мачеха» сразу же на ум приходят отравленные яблоки, уродливые злюки сестры и прекрасная страдающая падчерица.

— А почему она была с тобой такой холодной?

— Видимо, не понимала, что это такое — потерять мать. Пока это не случилось с тобой…

Ребекка замолкла, увидев, что Тереза отвернулась. Ей показалось, что глаза девочки наполнились слезами. Ей хотелось броситься к ней, обнять, прижать к себе. На мгновение вдруг показалось, что сейчас как раз наступил тот самый момент, когда можно рассказать Терезе правду о себе. Слова чуть было не слетели у Ребекки с губ, но, к счастью, она вовремя себя остановила.

— Куда отнести корзину с грязным бельем? Где у вас тут стирают и гладят? — спросила она, с трудом проглотив застрявший в горле комок.

— Мы ездим в прачечную самообслуживания «Лондромет» в Урбино, — отозвалась Тереза, не оборачиваясь.

— А здесь что, вообще ничего не стираете?

— Где? В каменной раковине? Так там только руки обдерешь. Ничего, скоро у нас будет стиральная машина. Когда папа заставит вертеться колесо.

— Колесо? — спросила Ребекка.

Тереза кивнула.

— Наш папа большой мастер. Он тебе говорил, чем сейчас занимается?

— Нет.

— Тогда я тебе покажу. Удивишься.