Талискер - Лау Миллер - Страница 10

— Мы были так уверены, что поймали убийцу. Так чертовски уверены…

— Инспектор. — Стирлинг бросил на Чаплина укоризненный взгляд, но тот не обратил внимания.

— А потом я допросил тебя. Помнишь? И через тридцать секунд убедился — или думал, что убедился, — в твоей невиновности. Я сказал это всем, кто спрашивал, и некоторым из тех, кто не спрашивал… Однако было поздно. Ты почти признался, и машина правосудия сделала свое дело. Остальное уже вошло в историю. Но я не мог смотреть тебе в глаза в зале суда.

Он перестал расхаживать взад-вперед и снова коснулся волос. Сигаретный дым витал вокруг его головы облаком.

— Я пытался забыть. Говорил себе, что такова система, что все мы порой ошибаемся. Но я сильно изменился с тех пор, стал циником. Я как будто отравлен той мерзкой историей. Я жил с ней почти шестнадцать лет. До сегодняшнего утра…

Выражение его лица резко изменилось. Чаплин бросился к столу, откинув в сторону пластиковый стул, и принялся вытаскивать что-то из кармана смокинга. Талискер понимал, что он делает. Не надо, подумал арестованный, не показывай мне…

— Черт возьми, парень! Они были правы! — закричал Чаплин, потеряв самообладание, и вывалил на стол кипу фотографий.

Черно-белые снимки рассыпались по пластику, ужасные и в то же время угрюмо-величественные. Фотограф умудрился передать некоторую гордость и даже величавость поверженной, изуродованной девушки.

— Пес! Ублюдок! Они были правы, так ведь? Ты виновен! Я мучился пятнадцать лет напрасно!

Талискер не слушал. Он скользнул взглядом по фотографиям с такой опаской, словно они могли убить, потом закрыл лицо руками.

— Пожалуйста, Чаплин. Не надо…

— Ты был виновен, ублюдок! Посмотри! Только взгляни, что ты сделал с ней!

Талискер снова застонал.

— Нет, — пробормотал он. — Нет, нет, нет…

ГЛАВА 4

— Малки, что происходит?

— Ты спишь, парень.

Они стояли на горе. Шел снег — не мягкий и пушистый, а холодный, колючий. Острые льдинки били по лицу, застилали глаза и падали в бездонную пропасти. Талискер с трудом держался за крохотный выступ на почти гладком отвесном утесе. Вены на руке вздулись от напряжения. Он знал, что должен лезть вверх. Надо напрячь силы и подтянуться. Ногами, обутыми в странные сапоги, Талискер упирался в маленькую трещинку в скале. Казалось, каждая мышца кричит от боли. Он застонал.

— Я не могу. Малки. Не могу двинуться. Где ты?

— Рядом с тобой, Дункан. Я тоже не знаю, как сюда попал. Обычно призраки не попадают в сны живых людей без особого разрешения.

— Разрешения… Впрочем, не важно. Я скоро упаду, Малки. Упаду…

Он отпустил руки. Камни и снег проносились мимо в пугающей тишине. На вершине скалы вспыхнул свет — сначала зеленый, потом серебряный. Ветер донес до него голос Малки:

— Это только сон, парень! Подожди!

Талискер решил, что проснется, коснувшись земли. Ему и раньше снились падения. Успокоившись, он принялся смотреть на снег и камни.

Не проснулся.

Там была женщина. На самом деле не совсем женщина, хотя трудно понять, когда тело с головы до ног закутано в зеленое одеяние. Лицо скрывал низко надвинутый капюшон, из-под него сверкали изумрудные глаза. Она сидела среди снегов, а рядом с ней стоял большой медный котел. Он был полон, но от удивления она перевернула его, и снег усеяли фиолетовые лепестки. Женщина направилась к Талискеру, протянула ему руку, и было видно, что она напугана.

— Проснись, Дункан.

Рука оказалась золотистой. На нее упал свет солнца, восходящего из-за гор. Пальцы напоминали когти; она молитвенно сложила их.

— Я не могу проснуться.

— Та-лиис-кер? — донесся мягкий голос из-под складок ткани. — Неужели я вызвала Избранного?

Завыл ветер, подхватив снег, успевший осесть на землю, и снова началась метель. Талискеру вспомнились одуванчики. Несколько секунд они оба стояли неподвижно: Талискер на коленях в снегу, она — с протянутыми к нему золотистыми руками.

— Просыпайся, черт тебя дери!

Женщина опустила руки, и даже сквозь метель и ткань, закрывающую лицо, стало видно, что она улыбается. Ее окутало зеленое, как изумруд, сияние. Как тот самый изумруд. Она явно превращалась в кого-то. Талискер не хотел дожидаться конца превращения, однако не мог оторвать взгляда. Сразу стало ясно, что ей вовсе не больно, что это естественно для нее, самая суть ее бытия. Руки покрыли перья — белее, чем снег. Фигура все росла и росла.

Наконец свет померк, и он увидел, в кого превратилась незнакомка. Перед ним предстала белая орлица в три раза больше, чем она же в женском облике. Перья отливали серебром, а на Талискера внимательно глянули ярко-зеленые глаза. Не было сомнения, что это то же самое существо.

Сон начал ускользать. Орлица переступила когтистыми лапами и забила крыльями, готовясь взлететь. Талискер попятился и снова стал падать с горы. Его пронизывал холод. Перед глазами мелькнул последний камень, за который можно было уцепиться. Эта странная земля не отпустит его. Отчаяние и мука родили в нем крик, вырвавшийся из губ, хотя Талискер и не знал, что он означает. Мирр-аан-нон!

Орлица раскрыла острый изогнутый клюв, хрипло закричала в ответ и спикировала вниз, разрезая со свистом воздух огромными крыльями. Когти стальными кольцами сомкнулись вокруг его талии, и они начали подниматься к самой вершине горы, так высоко, что дух захватывало.

— Я просыпаюсь. Я просыпаюсь.

Талискер произнес это вслух. В последний момент он увидел странную группу, собравшуюся на плато: серо-серебряную фигуру окружали черные тени — собаки или волки. При виде орла незнакомец забил руками по воздуху, словно выражая свое отчаяние. Орлица снова торжествующе закричала, крепче сжимая когти. Талискер вскрикнул от боли… и проснулся.

Шум транспорта на улице почти оглушил его. Хлопнули двери автобуса, отъезжающего от остановки, что-то шипело, слышались ругательства водителя. Талискер заметил Малки, который хмуро сидел на краешке кровати.

— Как ты думаешь, Малки, то, что я привыкаю к тебе, — верный признак безумия?

Сон постепенно отступал под действием суровой реальности. Припомнились день и вечер, проведенные в полиции. Талискер сел, и тут его пронзила острая боль в области ребер. Он мигом вылез из кровати, подошел к зеркалу и стащил с себя рубашку. На бледной после пятнадцати лет тюрьмы коже красовался огромный лиловый синяк, кольцом охватывавший его вокруг ребер.

— Меня не били, правда ведь? Я бы, наверное, запомнил.

Лучше бы его все же избили, чем смотрели с таким презрением все то время, которое он пробыл в участке. Но нет, Чаплин пальцем его не тронул, просто показал фотографии. И когда Талискер посмотрел на кипу черно-белых снимков, это снова случилось с ним. Ясновидение позволило ему узнать правду о последних моментах жизни несчастной девушки.

Он видел все. Плачущую жертву с синим от страха лицом, темную тень убийцы, который яростно наносил удары, разодрал сначала одежду, а потом и ее саму. Маленькие белые руки то и дело взлетали в воздух, как белые птички, — девушка пыталась защищаться. У нее была менструация, и смешение темной и светлой струй крови довели убийцу до полного безумия, которое продолжалось, даже когда жертва перестала жалобно кричать. Маньяк смотрел в неверном желтом свете фонарей, как красные струи сливаются в одну и текут по бедрам.

Талискер попытался оборвать видение, протер глаза и изо всех сил старался не выдать своих чувств, но не смог. Его вырвало прямо на стол.

Чаплин холодно посмотрел на него без малейшего сочувствия.

— Думаю, я вполне могу присоединиться к тебе, Дункан. Меня от тебя тошнит.

Стирлинг вскочил со стула и закрыл нос и рот носовым платком.

— Полагаю, пока достаточно, мистер Талискер. Я отведу вас в камеру, а тут наведут порядок.

Не дожидаясь ответа, старший инспектор вывел Дункана из комнаты. Проходя мимо Чаплина, Талискер хотел сказать что-нибудь, снова заявить о своей невиновности… Впрочем, это было бы пустой тратой времени и сил.