Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Здравствуйте, я ваша «крыша» или Новый Аладдин - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 16


16
Изменить размер шрифта:

Меня вывели из самолета последним и усадили в белый милицейский «форд». Мне плевать было, во что меня усадили. Там всех сажали по таким «фордам». Карачуна, который сошел раньше и дожидался меня у трапа, тоже увезли в государственной тачке.

Мир двоился у меня перед глазами. Я видел сразу несколько его оболочек. Я видел милицейский «форд», в который меня заводили, и полковника, который спрашивал:

— Господин Ходжаев?

А рядом с полковником стоял джинн ростом с половинку Останкинской телебашни, и джинн этот качал права на тему того, почему это я заставил его переть на себе этакого крылатого карася.

— Ковры таскал! — орал джинн с восточным акцентом. — Кур таскал, людей таскал, дворцы таскал, но чтобы такую вонючую штуку!

— Заткнись, — сказал я, — а то сейчас в бутылку законопачу.

— Ах, в бутылку, — ухмыльнулся джинн, и тут я вырубился. Как оказалось впоследствии, мне просто врезали дубинкой по голове.

Через полчаса, когда я открыл глаза, я обнаружил, что сижу в обшарпанном милицейском кабинете и на меня лыбятся двое ментов: один — полковник, другой — майор.

В голову мне словно вчерашние щи вылили. Все вокруг двоилось. Магической силы у меня было на самом донышке.

— Полковник Яниев, — представился один мент.

— Майор Осокин, — другой.

— С прибытием вас из Венесуэлы, — сказал Яниев, — на нелетающем самолете с песком в двигателе вместо горючего.

Я сглотнул. Горючее я превратил в песок, когда понял, что единственный способ потушить пожар это сделать так, чтобы гореть было нечему. Я, морщась, полез в карман брюк и похолодел. Они изъяли все мои документы. Они изъяли парочку талисманов. Они изъяли даже бумажку с «люгером», так что я стоял совершенно безоружный.

— Что ты делал с Карачуном в Венесуэле?

— На крокодилов охотились, — ответил я. Этого не стоило говорить — кулак полковника сбросил меня наземь со стула.

— Как ты туда попал?

— А пошел ты… Новый тычок.

— Откуда тачки берешь? Я помолчал.

— Ну что, — спросил Яниев, — отелишься или будешь в молчанку играть?

Магической силы во мне было на донышке. Но мент этот довел меня до белого каления.

— Дайте мне бумагу, — сказал я, — напишу чистосердечное.

Яниев протянул мне лист бумаги и ручку. Я быстро, стараясь, как мог, стал рисовать волыну. Рисунок был уже готов.

— Ты чего рисуешь, падла! Я открыл рот, чтобы произнести заклинание, — и тут страшный удар по губам бросил меня наземь. Я только хрипел.

— Говори!

Ах суки поганые! Если бы я мог произнести хоть слово! Я бы вам такое сказал, что вы бы задницами стекла повыбивали! Я бы вас вместо подвесок на люстрах развесил! Я бы полковника в кошку превратил, а тебя, майор, — в мышь!

— Да ты ж ему челюсть свернул! - сказал Осокин.

— Ничего, я все правильно сделал, — усмехнулся Яниев. И поднял мой листок.

— Ты посмотри, чего он нарисовал! Он бы нас этой штукой перестрелял!

— Нарисованной?

— Вот-вот, нарисованной. Он из нарисованного «ствола» еще три месяца назад Леньку Хромого завалил. Да?

Я сидел, придерживая скованными руками вывихнутую челюсть.

— Кивай, сучий потрох, а то отбивную сделаю!

— Слушай, его к врачу надо.

— Он у меня к врачу не поедет! Он у меня тут слова не произнесет! Он как только слово произнесет, так мы все сразу в тараканов превратимся! Ты думаешь, он бандит? Он колдун!

Челюсть мне, впрочем, вправили через три часа. Тут же залепили рот липкой лентой, затянули сзади браслеты так, что я пальцем пошевелить не мог, и отвели в камеру.

Меня отдали собровцам Головиченко, и те как следует избили меня напоследок, срывая на мне злость за все издевательства. Я лежал ничком и даже повернуться не мог от страшной боли; кажется, они отбили мне почки и почти наверняка сломали ребро.

Положение мое было отчаянное. Я никогда в жизни не подозревал, что за последние три месяца я настолько завишу от языка. Маг, понимаете, это не сумасшедший или там поэт, который все свои чудесные картинки видит внутри себя; маг должен говорить. Я знал сотни заклинаний, чтобы выбраться из этого поганого места; я мог провалиться под небо или под землю, обернуться муравьем или здешним охранником, я мог велеть замкам в камере провернуться без всяких ключей или решеткам — превратиться в полиэтилен. Но для всего этого мне нужно было свободно болтать языком.

В следующую секунду над полом задрожала туманная колонна, и из нее возник — Асмодей! Он был в одной из излюбленных им теперь женских личин: какой-то черноволосой и чернобровой дивой с ногами, растущими прямо от шеи. На нем было вечернее платье с высоким воротом. Впрочем, я его сразу, поганца, узнал: кто же еще просочится сюда сквозь камень?

— Асмодей, родненький, — взмолился я глазами, — вытащи меня отсюда.

— Хочешь отлеплю пластырь? Осведомился Асмодей. Я кивнул.

— Ведь ты без языка колдовать не можешь, — уточнил Асмодей.

Я энергично закивал: мол, сам знаю, что не могу.

— Зато писать можешь, — сказал Асмодей, — на, подпиши.

И развернул передо мной бумажку. Бумажка гласила: «Настоящим нижеподписавшийся Шариф Ходжаев отдает душу дьяволу в обмен на услуги любого рода, которые ему будет угодно требовать, в течение семи лет, считая со дня подписания настоящего соглашения».

Это был уже не протокол о намерениях. Это был мой посмертный приговор. Или я дурак, чтобы этому Асмодею продавать вечность за семь лет?

Я изловчился лягнуть проклятого беса. Теперь-то я был уверен, что бомбу в самолет пристроил никакой не Князь, а этот поганец собственной персоной. Научил я его техническим достижениям на свою голову.

Под вечер дверь камеры, в которой я сидел, отворилась, двое собровцев повели меня к Яниеву.

Полковник сидел в кабинетике один. Меня привязали к стулу. Яниев разомкнул браслеты, проверил, хорошо ли залеплен мой рот, и положил передо мной чистый лист бумаги и ручку.

— Только без фокусов, — строго сказал полковник. — Попробуешь отодрать ленту — яйца отрежу.

Я сидел на стуле, оплывая от боли. Мне было плохо. Мне было хуже, чем живому цыпленку в кипящем супе. Хуже, чем медной монетке в растворе царской водки. Хуже, чем сахарной свекле в раструбе свеклоуборочного комбайна.

Сахарная свекла едва расслышала Яниева. Но расслышала. Я кивнул.

— Как ты научился колдовать?

Мне снился сон. Я был масляным пятном. Яниев был растворителем. Мы повстречались, и наша взаимная встреча кончилась с результатом 1:0 в его пользу.

— Пиши, сука!

Я что-то промычал. Яниев поднял меня со стула, развернул и угостил кулаком в область солнечного сплетения. Я отлетел метра на два, закрыл глаза и подумал, что сейчас помру.

Яниев рывком вздел меня на ноги.

— Ты, падла, слышишь? Либо ты сейчас возьмешь ручку и будешь писать, как первоклашка, либо я тебе язык отрежу! Понял? Отрежу язык и выпущу на свободу, туда, где Князь и Горбун. Дошло?

Я кивнул.

— Или ты думаешь, против тебя свидетелей нет? Пожалуйста!

И Яниев широким жестом распахнул дверь. Я вытаращил глаза. В комнату вошел… покойный Астафьев.

А Яниев вежливо обратился к банкиру:

— Семен Кириллович, вы подтверждаете свое заявление?

— Да, — твердо ответил банкир, — этот человек вымогал у меня деньги, а потом увез на свою дачу и пытал.

«И замочил», — мысленно прибавил я.

— Вы не могли бы указать обстоятельства, при которых это произошло?

— Он впервые явился в мой офис тринадцатого числа. Заявил, что его зовут Ходжа и что я должен заплатить сорок пять миллиардов, находящихся на расчетном счету фирмы, обслуживаемой нашим банком. Я отказался, потому что счет был арестован. Он настаивал, чтобы я заплатил. Я спросил: «За что?», а он ответил: «Ну хоть за страховку для тачки». Представляете, едете вы на своей тачке и попадаете колесом в открытый канализационный люк. Я послал его подальше.

— И что дальше?