Только голуби летают бесплатно - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 31

– Анечка! Да что с вами!

Аня помолчала. Больше всего ей хотелось уткнуться в пиджак Каменецкого и разреветься. Как маленькой девочке. Но это было нельзя. Она – не маленькая девочка. Она – наследница своего отца.

Улыбающийся официант в черном фраке и белой бабочке походил на муху в молоке. Названия блюд были написаны по-русски, с «ятями» и «ерами», и шрифт был неровный и очень черный, на желтой кремовой бумаге, а сами названия выглядели нарочито забавной смесью французского с нижегородским.

– Мне чаю, – проговорила Аня. Ей ничего не хотелось, и ее била дрожь.

Каменецкий вопросительно поднял брови.

– Слышали, что случилось с Никитиным? – спросила Аня.

– Конечно, – кивнул Эдуард Викторович.

– За что его? Чего от него хотят?

Каменецкий помолчал.

– Я думаю, от него хотят долю в компании.

– Это потому, что он купил у отца самолеты?

– Я думаю, это потому, что он построил аэропорт. В России очень много контрабандистов, но они просто крадут деньги. А Никитин их не украл, а вложил. И аэропорт, в который он их вложил, можно взять в заложники. Как семью.

Эдуард Викторович задумчиво поковырял вилкой в салате из рукколы и заморской рыбы омара.

– Никитин ошибся в бизнес-стратегии, – сказал Каменецкий, – он думал, что в России можно вкладывать деньги и что государство за это погладит его по головке. Ему объяснили, что в России вкладывать нельзя, а можно только воровать и делиться. А он вложил – миллионов четыреста.

– А откуда у него деньги? На самолеты… на аэропорт?

– У Никитина? Он очень хороший менеджер. Очень жесткий. Он единственный в России создал свою авиакомпанию с нуля.

– Как?

– Он начинал с грузовых рейсов, с челноков. Знаете, это ведь он изобрел систему, когда груз летит отдельно, а челнок – отдельно. Если бы не Вася Никитин, у нас не было бы вещевых рынков.

– Эдуард Викторович, а вот… вы тогда заключили сделку с моим отцом, и он вас обманул. А если бы на вашем месте был Никитин? Он сумел бы получить самолеты?

– Наверное.

– Почему?

– Потому что он моложе. Жестче. Я так не умею. У него над каждым служащим телекамера. Он на рейсы сажает проверяющих, которые хамят стюардессам. У него шпионят за всеми служащими, как в тоталитарном государстве. Он не хочет, чтобы у него работали, как в России. Он хочет, чтобы у него работали, как на Западе. А если его спрашиваешь, где на Западе телекамеры, он отвечает: «Я работаю с другим человеческим материалом».

– А вы?

– Да я как-то так не могу.

– Значит, у него в компании нет чужих денег? Денег Стаса?

– Никитин… просто слишком авторитарный человек. У акул не бывает хозяев.

Аня помолчала. В толстобокой сахарнице на столе она видела свое искаженное отражение: расплывшиеся в бесконечность губы и черная пена волос, переходящая в глухой ворот черного свитера.

– Мой отец действительно обманул вас?

Каменецкий смущенно пожал плечами.

– Я же не девица, Анна Семеновна. Раз попался, значит, сам виноват. В России другой логики нет.

– У меня к вам предложение по поводу этих долгов. Я хочу их вернуть.

Каменецкий только развел руками.

– Но ведь моя компания вам должна, – сказала Аня, – это доказано в суде, и вы можете взять или деньги, или самолеты, и любой внешний управляющий компании вправе подписать с вами договор, что он возвращает именно деньги.

– Но ведь вы – не внешний управляющий. Вы – генеральный директор, и у вас нет денег.

– Я уже не генеральный директор, – ответила Аня, – я никто. Я не менеджер и не хозяйка компании, потому что я ей стану только через шесть месяцев, а через шесть месяцев от нее мало что останется.

Реакция Каменецкого на это сообщение поразила Аню. Он кивнул каким-то своим мыслям, облегченно вздохнул и сказал:

– Ну и слава богу.

– Но я – хозяйка «Росско».

Каменецкий вопросительно на нее посмотрел.

– Через шесть месяцев. Как и в случае с «Авиарусью».

– Нет. Я хозяйка «Росско». Не как наследница, а как Анна Собинова. Когда мне исполнилось восемнадцать, отец попросил меня выдать ему генеральную доверенность и подписать несколько бумаг.

– И «Росско»…

– Не только «Росско». Фирмам, которые оформлены на меня, принадлежат сорок миллионов долларов кредиторской задолженности «Авиаруси». Я посмотрела российское арбитражное законодательство. Меня выкинули из компании как генерального директора, но я могу вернуться туда как главный кредитор.

Аня очень хорошо помнила, как отец приехал в Англию и попросил у нее доверенность на ведение дел и несколько подписей под бумагами. Это был ее день рождения, ее восемнадцать лет.

Они сидели в лобби отеля, расположенного напротив Гайд-парка, отеля, особо облюбованного русскими. Отец подарил ей какую-то брошку, такую дешевую, что даже Ане, при всей ее неискушенности, было неловко эту брошку куда-нибудь надеть, и предложил подписать несколько русских бумаг. «Хочу, чтобы у тебя была парочка своих фирм», – сказал тогда отец, и сердце Ани чуть не выпрыгнуло из груди от счастья.

– У меня нет денег выкупить ваши долги, – сказала Аня. Дайте мне их в управление, и я верну вам деньги. Идет?

Каменецкий думал долго. Очень долго. Потом медленно покачал круглой седой головой.

– Нет, Анна Семеновна.

– Почему? Вы не верите, что я… что я верну деньги?

– Напротив, Анна Семеновна. Я верю, что вы их попытаетесь вернуть. Просто вас убьют, пока вы будете это делать. И я буду ответственен за вашу смерть. Давайте сделаем наоборот. Я – получу в управление ваши долги.

Каменецкий осторожно поднялся и положил руку ей на плечо. Пальцы его слегка коснулись волос Ани. Это было совсем нестрашно и очень приятно. Его рука была тяжелой и надежной, как рука отца. Того отца, о котором Аня всегда мечтала и которого у нее никогда не было.

Потому что даже когда он позвал ее в Россию, это было не оттого, что он соскучился по дочери. Семен Собинов не предчувствовал опасности. Он просто проворачивал самую крупную в своей жизни аферу, в которой участвовали фирмы, оформленные на его дочь, – такие же липовые, как и подаренная ей брошка, и ему требовалась подпись дочери в оперативном режиме.

От Каменецого слегка пахло табаком и дорогим одеколоном, и он был весь уютный, надежный и домашний.

Аня уткнулась лицом в темный свитер под пиджаком и разрыдалась.

В ресторане «Князь Кропоткинъ» было мраморное лобби с фонтаном и швейцары в бородах и овчинных тулупах. По ту сторону стекляных дверей глядел московский морозный вечер. Перед подсвеченной мраморной лестницей ждала ее машина, и бампер в бампер к ней стоял черный, блестящий как шелк «БМВ». Даже грязь, в которую обратился выпавший давеча снег, почтительно обошла ресторан стороной и отступила к колесам автомобилей и решеткам бульвара.

Когда Аня и Каменецкий вышли из ресторана, дверца «БМВ» отворилась, и на надраенный тротуар выпрыгнул молодой человек в длинном кожаном пальто. Молодой человек проворно взбежал по ступеням, и Аня узнала Диму Мережко.

– Анна Семеновна! – с упреком сказал Дима, – не сердитесь, я вас еле нашел. Нам надо поговорить.

– Нам не о чем говорить.

Мережко с неожиданной настойчивостью схватил ее за руку.

– Анна Семеновна! Это совершенно необходимо!

– Анна Семеновна устала, – резко сказал Каменецкий, – Анна Семеновна едет домой.

– Я вас отвезу! – вскинулся Мережко.

Каменецкий наклонился к Ане. «Ни в коем случае», – тихо начал он.

– Отвезите, – сказала Аня, вздернув голову.

В машине Мережко было уютно и тихо, и московские светящиеся вывески бежали по стеклам назад. Водитель и охранник на переднем сиденье была та самая неразлучная парочка, которая раньше была охранниками ее отца, а потом возила Мережко.

Длинный веснушчатый Игорь, развалясь на переднем сиденье, как всегда, ел мороженое. Маленький Петя вел машину. Перегородка из темного стекла надежно отделяла их от пассажиров, давая последним говорить без помех.