Сто полей - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 35

– Марбод Кукушонок, – сказал советник, – сейчас в заброшенном храме Виноградного Лу. И опять злоумышляет против короля и храма.

Король выхватил меч и ударил по шару. Тот разлетелся на тысячу кусков. Из осколков с жалобным писком выкатился и пропал маленький человечек.

– Я его убил? – с надеждой спросил король.

– Ну, что вы, – ответил советник. – Это только одна из его душ.

Король бросился из комнаты, зовя стражу. Он хотел лично убедиться, что происходит в храме Виноградного Лу.

Когда король ушел, один из придворных, старый Цеб Нахта, согнулся, будто для того, чтобы расправить ковер, и украдкой поднял из его складок желтую яшмовую печать. Он один заметил, как печать выпала из руки короля, когда тот выскочил из зеркала. Подобрал и покачал головой. До чего дошло дело: король просил у кого-то не меч, не коня, не женщину, на худой конец, а Печать.

Хаммар Кобчик, начальник тайной стражи, был кровником Белых Кречетов, – говорят, поэтому король его и выбрал. Утром Хаммар Кобчик был очень доволен, что Арфарра-советник приказал Кукушонка не арестовывать, потому что кровника не арестовывают. Сейчас он был очень зол, что Кукушонок отбился и пропал.

Через два часа он явился к заморским торговцам на постоялый двор и сказал:

– По закону о прерванном поединке любой вассал из рода Кречетов должен вас убить. Через два дня, однако, начинается золотое перемирие. Но эти два дня желающих будет много. Вольно ж вам было вмешиваться.

Хаммар вглядывался в Бредшо: тот был чуть пьян, растерян, напуган поединком с сильнейшим мечом страны и, увы, нисколько не походил на колдуна. Да, прав был король, строжайше приказав, чтобы не было завтра этой мокрой курицы на суде.

– Вольно же вам было вмешиваться, – упрекнул торговца Хаммар.

– Я и не хотел, – пожаловался Бредшо. – Но что еще мне было делать, услышав, как этот мерзавец пытает мальчишку?

Брови начальника стражи слегка приподнялись. Поистине, только торговец бросится спасать раба!

– В десяти часах езды отсюда, – сказал Хаммар, – храм Золотого Государя. Припадете к алтарю, попросите убежища, через три дня вернетесь.

Бредшо доскакал до убежища на рассвете по священной дороге от Золотого Храма до Мертвого города. Дорога была великолепна – единственное сохранившееся строение империи, памятник порядку, вознесшийся на цоколе в сто двадцать километров. По всей стране «десять часов езды» давно означали путь втрое меньший и лишь тут меры времени и расстояния соответствовали языку богов. Это-то и подвело землян: мощный сигнал с корабля Бредшо слышал, а его собственный уходил только на пятьдесят километров.

Едва Кобчик и Бредшо уехали, к постоялому двору стали собираться горожане, кто с оружием, а кто с ухватом и вилами, начали жечь костры и спорить, кто храбрее из чужеземцев: тот, который застрелил птицу или который не побоялся сразиться с самим Кукушонком. И сошлись на том, что надо пойти к замку Кречетов и сжечь там чучело человека, покусившегося на государя, потому что, надо сказать, народ всегда называл короля государем, хотя это и было неправильно.

А Хаммар Кобчик, закутанный по брови в синий плащ с капюшоном, подъехал тем временем к замку Ятунов в Мертвом Городе.

Главе рода Белых Кречетов было девяносто три зимы, он жил, как живой мертвец, в одном из восточных замков, и никто его не видел и не слышал. Сын его помер в бою, а наследником рода был Киссур Кречет, старший брат Марбода Кукушонка. Киссур был человек рассудительный и домосед, рассердить его было нелегко, а одолеть, рассердив, было еще трудней. Все знали, что ему было трудно убить человека, особенно если за убийство надо было платить большую виру.

Брата своего Киссур боготворил. Когда зимой тот стал королевским дружинником, старая женщина дала Киссуру серебряный топор и велела срубить Марбодово родимое дерево во дворе замка. Киссур бросил топор в реку и проплакал три дня, а старая женщина сказала: «Ты отказался отрубить гнилую ветвь тогда, когда это принесло бы роду честь – теперь тебе придется рубить ее тогда, когда это принесет роду бесчестье».

Итак, Хаммар Кобчик, закутанный, въехал во двор замка. Вокруг царила суета: о Марбоде уже все знали. Хаммар Кобчик попросил скорее воды, словно умирает от жажды. Ему принесли воду, и он стал жадно пить.

Хаммар Кобчик был человек предусмотрительный, и, хотя на гостя, кровник он или нет, нападать нельзя, кто его знает, что нельзя и что можно в такую ночь. А на того, кто выпьет или поест в доме, не нападет уже никто. Вот Хаммар Кобчик выпил поскорее чарку и сбросил плащ. Тут его многие признали, и Кобчик понял, что пил он чарку не зря.

Киссур Белый Кречет принял Хаммара Кобчика в серединной зале замка, и усадил его на скамью, полую, чтоб было видно, что скамья без засады.

Кобчик сказал:

– Завтра над Марбодом Белым Кречетом будет королевский суд.

– В чем же его обвиняют? – спросил старший брат.

– В похищении и истязании человека – раз. В злоумышлении на храм – два. В покушении на государя – три.

Киссур Белый Кречет вздрогнул. На государя!

Дело в том, что в стране было два рода законов. Судили по обычаю, а когда обычаев не было, судили по законам Золотого Государя.

Марбод Кукушонок дрался с королем, по обычаю это был просто поединок и в этом поединке никто не пострадал. Вот если бы Марбод короля убил или покалечил, – тогда другое дело, тогда он платил бы виру втрое больше, чем за убийство самого знатного человека.

А по законам Золотого Государя за покушение на государя смертная казнь полагалась и злоумышленнику, и роду его, и саду, и дому, и прочему имуществу.

Тут Киссур улыбнулся и сказал:

– Это дело темное и странное. Все говорят, что меч моего брата сломался из-за колдовства Арфарры-советника, и король вел себя при этом очень плохо.

Хаммар улыбнулся и подумал: «Хорошо, что Сайлас Бредшо уехал и не будет завтра на суде, потому что он совсем не походит на колдуна. А о Клайде Ванвейлене, который будет вместо него, всем ясно, что он колдун, потому что иначе он не посмел бы стрелять в птицу». А вслух Хаммар сказал:

– Две недели назад в Золотом Улье была подписана бумага: – пусть-де на Весеннем Совете король принесет вассальную клятву Кречетам. Глупая бумага! Если вы, однако, откажетесь от прав на Мертвый Город, то речи о покушении на государя завтра не будет.

Тут Киссур Кречет поглядел вокруг, на серединную залу и широкий двор за цветными стеклами.

Замок был еще молодой и незаконнорожденный, и во дворе стояло за серебряной решеткой родильное деревце Марбода.

И Киссур подумал, что теперь из-за Кукушонка и замок снесут, и земли отберут, и сам Киссур станет изгнанником. А Киссур был человек домовитый, продавал Даттаму много шерсти.

А Хаммар Кобчик поглядел на деревце по дворе вслед за Киссуром, улыбнулся и сказал:

– А наверное, старая женщина предсказала правильно.

Это он говорил к тому, что если срубить родильное дерево и отказаться от Марбода, то завтра объявят вне закона одного Кукушонка, а род тут будет не при чем.

Киссур Ятун поглядел на Хаммара Кобчика и подумал: «Арфарра послал ко мне моего кровника нарочно, чтобы я с ним не согласился». Улыбнулся и сказал:

– Брат мой знал, что, если бы сегодня он явился в замок, я бы никогда его не отдал и не выгнал. Он, однако, пропал, не желая стеснять моего решения. Так могу ли я отказаться от брата? – Помолчал и добавил: – Посмотрим, что решит суд.

Все одобрили это решение, потому что уклониться от суда, – ничуть не лучше, чем уклониться от поединка. Другое дело – не подчиняться решению суда.

Король вернулся из храма в ужасе. Пришел в комнату с круглыми и квадратными богами; советник там так и сидел. Он все видел в зеркале.

Советник сказал: «Это только одна из душ». И что же? Марбод был жив, а родовой его меч – перешиблен после того, как король разбил шар.