Саранча - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 20

Санычев вздохнул и горестно замолчал, видимо, вспомнив, что Игоря уже нет и заказывать микроскопы по цене «мерседеса» больше некому…

— А что было сначала — векселя, Спиридон или губернатор?

— Губернатор.

— То есть как только вы лишились высокого покровительства, то на вас наехали все: от местных качков до местной ментовки?

Если молчание — знак согласия, то Санычев, видимо, был согласен с утверждением.

— Из-за чего вы поссорились с губернатором?

Санычев насупился.

— Аппетит у него большой.

— Например?

— В области третий год строят онкологический центр, И под эту стройку, натурально, создан внебюджетный фонд, в который все мы, конечно, жертвуем…

Директор помолчал.

— Если бы те деньги, которые я отдал в этот фонд, остались мне, я бы ровно еще одну такую «Зарю» рядом обустроил. А так аж две пустые коробки построили, да и то фундамент с восьмидесятых остался! Он бы, гад, хоть половину воровал, а он все гребет, как саранча! И когда я сказал, что больше я денег туда не дам, губернатор аж истерику закатил: ах я сволочь… да на святое дело… ах я детей лечить не хочу! Да…

Директор горестно махнул рукой и замолк.

— А почему Игорь так бедно жил? — спросил Сазан.

— Что значит бедно? Машина есть, дом шесть комнат. Почему не квартира? Он сам в городе не хотел жить, тухло ему было в городе… У него участок, заметил, какой? В добрый гектар.

Санычев выставил перед собой толстую руку, загнул мизинец, начиная считать:

— Мы его матери операцию сделали в Швейцарии, еще когда завод лежал на печи, как Илья Муромец. Мы ему лабораторию выстроили. Игорь очень недешево заводу обходился. Знаете, сколько его статья заводу стоила? Триста тысяч долларов без копеек. Оно, конечно, грех на открытиях деньги считать, а вы мне найдите в России сейчас дурака, который такие бабки Пастеру даже из казны отдаст, я уж о частном бизнесе не говорю! И завод с этого ни гроша прибыли не получил, только головную боль, потому что Игоря всякая заграница на части стала рвать. И хрен этот шведский не правду лопочет, что Игорь здесь свой талант губил. Это еще не известно, где бы ему проще работать было. Если бы он в этой своей американской лаборатории триста тыщ на реактивы вздумал истратить, так ему бы прежде полгода бумажки бы пришлось заполнять. Он бы к этому времени от тоски издох… А тут он приходит ко мне, я покричу-покричу, да и хлоп подпись!

И Санычев грустно махнул рукой.

На директорском столе зазвонил телефон. Санычев в раздражении снял трубку.

— Что такое? Просил — не соединять!

Выслушал ответ, удивился и протянул трубку Валерию.

— Это тебя. Милиция. Полковник Молодарчук, вишь, начальство засуетилось…

Валерий взял телефон.

— Валерий Игоревич? Это Молодарчук вас беспокоит, тут наши люди вас разыскать не могут, которые ваше дело ведут. Уж мы вас ищем, ищем, а вы вон где… Вы бы подъехать к нам не могли?

— Подъеду, — сказал Валерий.

Пока московский авторитет беседовал с начальством, свита его рассредоточилась возле проходной комбината. Веселый, добродушный Муха сидел в караульной комнатке на проходной, наблюдая, как скучающий охранник отмыкает вертушку для редких посетителей.

Вообще комбинат охранялся не очень плотно: двое охранников на вертушке, трое у некогда мощных, а ныне со скрипом вползающих в стену ворот, да начальник смены в крошечной каморке сбоку. Телефон, как заметил Муха, был только внутри здания, а раций у охранников не было.

Через проходную процокала каблучками припозднившаяся сотрудница бухгалтерии, охранник грустным взором посмотрел ей вслед и опять уткнулся глазами в какую-то пеструю книжку. Муха со вздохом полез в карман и, вытащив оттуда шоколадный батончик, захрустел оберткой.

— Хочешь?

Охранник принял половинку батончика с некоторой опаской. Кто его знает, что тут такое рядом сидит? Очень возможно, что сейчас придет начальник охраны Володарцев и велит гнать москвича взашей или того пуще — цеплять наручники и сдавать в ментовку. А возможно, это сидит будущая «крыша» комбината, и тогда от собственного хамства хлопот не оберешься.

— Слышь, тебя как зовут? — спросил Муха.

— Лешка.

— Ты смотри! И я тоже Лешка. Ты откуда, тезка? Местный?

— Из Неяшева. Городок тут рядом.

— Большой?

— Да не. Два завода и горком.

— И чего заводы? Стоят?

— Один стоит, а другой работает. Пулеметы производит.

— А что, их покупают, пулеметы-то?

— Еще как покупают! Арабы всякие. Там, говорят, рентабельность тысяча процентов.

— А зарплату платят?

— Не-а.

Лешка взгрустнул, запихал в рот остатки батончика и со вздохом произнес:

— Там ваш банк сидит, московский. Ни хрена не платит, отец только тем и кормится, чего вынесет. Тебе, кстати, чего-нибудь такое не нужно?

— А что, например? — уточнил Муха.

— Ну… там не только пулеметы… «ПТУРСы». Пушки авиационные… Можно на заказ чего сделать…

— Подумаем, — сказал Муха и вытащил из кармана кожаной куртки баночку пива. — Хочешь?

Охранник поколебался, потом все-таки сказал:

— Не. У нас с этим строго. После работы — пожалуйста, а на месте — ни-ни.

— Ну и я не буду, — решительно сказал Муха, ставя банку на видное место. — Потом горло промочим, а? У тебя когда смена кончается?

— В восемь. У нас две смены — с восьми до двадцати и с двадцати до восьми…

Он грустно скосил глаза на баночку и вздохнул.

— А это самое, насчет «ПТУРСов»… — протянул Муха, — а с «Зари» у вас тоже все выносят?

— Не-а. Отсюда не выносят. Зачем? Здесь по семь тысяч платят. А вынесешь — выгонят.

— А на этом заводе, который пулеметный, не выгоняют?

— Еще как выгоняют. Они людей сокращают, чуть попался — вон.

— А чего ж крадут?

— А все равно не платят.

Некоторое время собеседники молчали. Муха, безразлично скосив глаза, смотрел на листок, прикрепленный к стене клетушки. На листке было вывешено расписание дежурств. Под двадцать третьим февраля, днем, когда был убит Нетушкин, значились две фамилии: «А. Каголов. М. Чаликов». Под сегодняшней дневной сменой значились те же фамилии. Только «М. Чаликов» был аккуратно перечеркнут, и сверху вписано: «М. Кураев».