Разбор полетов - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 32

— Так и знала, — сказала она, — нет чтобы выиграть…

Лера запрокинула бутылку к губам и начала пить.

— Хочешь?

— Нет.

— А я страшно хочу. У тебя синяки остались?

— А?

— Ну, после аварии.

— Прошли.

— А у меня остались. Вон, смотри. И с этими словами Лера задрала серебристую кофточку как можно выше, так, что в глаза невольно повернувшему голову Сазану бросился нежный, с золотистым загаром животик и сверху-: белая полоска грудей. Никаких таких синяков в полутьме Сазан не заметил.

Машина рыскнула по дороге, встречный водитель возмущенно бибикнул.

— Ты чего? — рассмеялась Лера. Сазан молча свернул к обочине.

— Вылезай.

— Ты чего?

— Я сказал — вылезай.

Хорошенькая мордочка Леры вытянулась.

— Довези меня до дома. Ночь же. Страшно.

— И куда твой отец смотрит? — наставительно сказал Нестеренко.

— А, он совсем голову потерял с этим аэропортом. Ходит весь день сам не свой, то у него Васючиц — свинья, то наоборот. А это правда, что в нас харьковские стреляли?

Сазан помолчал.

— Отец говорит, что харьковские, — сказала Лера. — Очень ему не хочется, чтобы это Служба была. Серебристый «мере» остановился у крашенных зеленым ворот.

— Приехали, — сказал Сазан.

— Погоди. Открой мне калитку. Там надо через забор перегнуться и щеколду отодвинуть, а я не достаю.

Нестеренко вышел из машины и открыл калитку. Засов был действительно низко — Валерию и то пришлось тянуться.

— Иди, — сказал он, оборачиваясь. В следующую секунду тонкие руки обвили его шею, и девочка, приподнявшись на цыпочках, поцеловала его. Они целовались долго, минуты две. Девочка закрыла глаза и прижалась к нему всем телом.

— Зайдешь? — спросила Лера.

— Ты что, одна дома?

— Да. Папа в аэропорту, а мама с Васькой в Испании. Так зайдешь?

— Тебе сколько лет, Лолита?

— Скоро пятнадцать. Так зайдешь?

— А как же Миша?

— А что Миша? Слюнявчик. Мы с ним только целовались, ты не подумай.

— Извини, тезка, — сказал Сазан, — тебе баиньки пора. Досмотри «Спокойной ночи, малыши», и в кроватку. Ладно?

Девочка молча повернулась и зашагала по дорожке. В свете фонаря было видно, как покачиваются ее бедра, обтянутые красными шортиками. На крыльце она повернулась и послала воздушный поцелуй Валерию.

Валерий сел в машину и сидел минут пять, тяжело дыша и покусывая кожу на костяшках пальцев. Потом завел мотор и медленно поехал прочь.

«Авиастроитель» и аэропорт Рыкове находились по одной и той же железнодорожной ветке, но та часть ветки, что проходила мимо «Авиастроителя», была боковая, поезда по ней ходили редко, и Воронков появился в Рыкове уже в десять вечера.

Запыхавшийся чиновник пробежал по пустынному зданию и завернул в боковую комнатку, где смотрели телевизор двое охранников.

— Нестеренко в Рыкове? — спросил он.

— Уехал минут сорок назад, — ответил охранник. Лицо охранника было Воронкову смутно знакомо — он вспомнил, что видел его на бандитской даче.

Воронков схватил телефон, стоящий на столе, и принялся накручивать номер. Номер не соединялся — в телефоне свиристело и чиркало, и Воронков с отчаянием вспомнил о военных радарах, стоявших неподалеку от Алтыньевского шоссе — радары эти работали не всегда, но, когда работали, сотовую связь забивали напрочь. Наконец вместо короткого свиста чиновник услышал длинные гудки. «Господи, только бы сняли трубку, — помолился про себя Воронков. — Почему он молчит? Это же сотовый телефон, он всегда под рукой…»

— Але!

— Валерий Игоревич? — спросил чиновник.

— Кто это?

— Это Воронков. Петр Алексеич.

— Говорите громче, — закричала трубка. Воронкову пришлось переназваться еще раз.

— Я в Рыкове, — сказал Воронков, — вы не могли бы вернуться? Или кого-нибудь прислать. Прямо сейчас.

— Ты где?

— В Рыкове. Я приехал с дачи. Пожалуйста, приезжайте.

— А в чем дело?

— Я не могу по телефону, Валерий Игоревич. Это очень важно. Помогите мне, пожалуйста.

И на этой жалобной ноте Воронков закончил разговор.

«Мерседес» Сазана уже развернулся с визгом поперек двойной полосы, распугав несколько мчащихся легковушек, когда Сазану вдруг пришла в голову одна необычайно четкая мысль: вот так же, по ночному звонку, сорвался из дома Ивкин, вот так же спешил на аэродром Шило…

Мысль эта настолько не понравилась Нестеренко, что он тут же свернул к обочине и принялся обдумывать ситуацию. Не ехать было глупо — Воронков визжал по телефону так, словно его резали. Ехать просто так, наобум, было еще глупее. Валерий завел мотор, проехал полкилометра и запарковал серебристый «мере» у железнодорожной станции.

Спустя двадцать минут поздний поезд выплеснул на рыковский перрон последнюю партию пассажиров: Валерий застегнул куртку, сунул руки в карманы и побежал по лесной тропинке, протоптанной от станции к аэродрому.

Было уже темно: здание аэропорта светилось неясным голубоватым светом, и в высоте над ним парили пять огромных пылающих букв: «ЫКОВО». У буквы "Р" были, видимо, нелады с проводкой, и она темнела на фоне подсвеченного неба молчаливым укором электротехникам.

У стойки кафе, посереди опустевшего терминала, пили пиво двое людей Сазана — Муха и Кошель.

— Где Воронков? — спросил Нестеренко.

— Да тут крутился, — сказал Кошель.

— Он в контору пошел, — сказал Муха, — там директорское окно светилось, он его увидел и пошел.

Сазан побежал в контору.

В директорском предбаннике действительно теплилась жизнь: секретарша Ивкина достукивала на компьютере какой-то документ, дверь в кабинет была распахнута. Сазан вошел в дверь и увидел Мишу Ивкина — тот перебирал на столе разноцветные бумаги.

— Где Воронков? — спросил Нестеренко.

— Ушел.

— Куда?!

— На поле. С Глузой.

— Давно?

— Да минут десять назад.

Сазан сообразил, что директорский кабинет занимал Глуза и если чиновник, которого, видно, очень сильно припекло, прибежал к директору, то и наткнулся он, соответственно, на Глузу.