Урожденный дворянин - Корнилов Антон - Страница 63

– Что так смотришь? – услышал Мазарин голос Елисеева. – А? Уставился на меня…

Кардинал пожал плечами, не нашедши, что ответить.

– Я сегодня отдыхаю, – произнес Ростислав Юлиевич, широко раскинув руки на спинке дивана. – Пятница! – он усмехнулся. – Время отдохнуть. Сейчас вся страна отдыхает, каждый в меру своих воображения и возможностей. Черт возьми, все-таки иногда приятно побыть, как все. Интересно, в чем соль этого удовольствия?.. Да что ты сидишь как первоклассник за партой? Расслабься! Выпей, если нюхнуть не хочешь. Или… Может, желаешь, кого-нибудь из этих?.. – он обвел подбородком зал. – Тебе, Купидон, не предлагаю, потому что после твоих упражнений… товар теряет ликвидность.

– Благодарю, – сказал Кардинал. – Мне… не хочется.

– Очень плохо, что не хочется, – неожиданно высказался Елисеев. – Надо, чтобы хотелось. Скучный ты человек, Кардинал. Да и вообще… все скучные. Врешь ты, что тебе не хочется. Хочется, как и всем остальным. Не этого, так другого. Просто боитесь вы воплощать в жизнь свои желания. Скучное лупоглазое племя куриц и баранов… – выдохнул в нечистый гомонящий воздух зала Ростислав Юлиевич. – Потому и держу при себе Купидона, что он хоть чем-то отличается от всех вас. С ним интересно, понимаешь? Хотя… он больше животное, чем человек. Так ведь, Купидоша?

Купидон улыбнулся.

– Как скажете, – прищурившись, ответил он.

Елисеев уничтожил еще одну дорожку, вытер пальцем остатки белого порошка под носом, облизал палец.

– Богатыри не мы… – забормотал он, уставившись прямо перед собой, – богатыри немы… Молчат богатыри. Или не осталось их вовсе. Этот твой парнишка, Кардинал… – взгляд Ростислава Юлиевича вновь стал подвижным. – Олег Гай Трегрей. Вот с кем бы я познакомился с удовольствием. Жаль, ты так мало знаешь о нем. Но и того, что знаешь, достаточно, чтобы понять – он не остановится, пойдет до конца. Великая редкость в наше время – подобная решимость! Подобная сила… Он не такой, как все, этот Олег Гай Трегрей. Послушай… А, может быть, он уже сейчас направляется к Елисеевке? Чтобы, значит, сокрушить злодея и вырвать из его лап деву-красу… которая, сука такая, и проболталась о своем нынешнем местонахождении… А?

– Это было бы крайне неосмотрительно с его стороны, – сказал Мазарин. – В Елисеевке столько охраны, что даже взвод ОМОНа ее приступом не возьмет. Хотя действия этого Трегрея трудно предугадать, поскольку он и в самом деле отличается от остальных, все-таки… Насколько я могу судить, он человек разумный, и на безрассудные поступки не способен.

– Насколько ты можешь судить, – выделил Елисеев. – Безрассудные поступки, достигающие цели, называются постфактум великими деяниями. На которые племя куриц и баранов не способно… Знаешь что?.. Где сейчас Борман и его люди?

– В деревне.

– Ну да, как же я забыл, сегодня пятница, и все уважающие себя личности заливают бельма. Позвони Борману, вели ему подъехать к дороге… скажем, у леса. И встать так, чтобы их со стороны нельзя было увидеть. Если и правда парень таков, как я надеюсь, можно предположить, что он таки попытается сюда проникнуть. Пусть Борман его перехватит и доставит ко мне – целехоньким. Только… пусть помнет малость для отстрастки. Малость, это внятно объясни. Калечить не надо. Несколько раз по почкам – и в наручники. Чтобы не дергался. И сразу ко мне. Понял? Звони Борману.

Кардинал взялся за телефон, и тут же зазвонил мобильник Елисеева.

– Ого! – посмотрев на дисплей, поднял брови Ростислав Юлиевич. – Это уже серьезно. Из самой Москвы звонят. Из следственного комитета.

Он взял трубку и, вместо традиционного: «говори», произнес следующее:

– Привет, папа!

Кардинал в это время вполголоса отдавал распоряжения, согнувшись в три погибели, чтобы ему не мешал шум.

– Ничего страшного, папа… – говорил между тем Елисеев-младший. – Какой-то правдоруб-энтузиаст, шизофреник, которому теория заговора покоя не дает… Конечно, разберусь… Ты же знаешь, что я ничего такого не мог… Как? – Ростислав Юлиевич вдруг рассмеялся. – Ну, во всяком случае, все эти россказни сильно преувеличены… Да… Да… А что он сможет сделать? Что?.. Ну, если только напрямую к президенту прорвется, только кто ж его туда пустит… Да что бумажки? Ты вот, например, будешь давать ход его заявлению?.. Вот и другие тоже… Да, буду осторожнее. Как у вас с мамой дела? Как ее диабет? Я, возможно, под Новый год вас навещу… Не будет в Москве? А где вы планируете праздновать? Так и я с вами там же…

Закончив разговор, Ростислав Юлиевич принял еще одну дозу «коко-джанго» и окинул похолодевшим взглядом зал.

– Афинские ночи… – негромко произнес он. – Деметра и Дионис… Как Борман, Кардинал? Не наклюкался еще до чертей? Соображать может?

– Сейчас еще рано, – рассудительно ответил Мазарин. – Он и его люди относительно трезвы.

– Вот и славно, – сказал Елисеев. – Слушай, а ты конечно, оружия с собой не носишь? – почти без вопросительной интонации в голосе осведомился он.

– Никогда не имел такой привычки.

– Я так и думал, – проговорил Ростислав Юлиевич и вдруг соскочил с дивана и протянул пустую ладонь Купидону. Тот сразу понял, что от него ждут. Изогнувшись, вытащил сзади, из-за пояса, револьвер и отдал его хозяину.

– Пойдем-ка, Кардинал, – проговорил Ростислав Юлиевич, пряча револьвер в карман халата, – я тебе кое-что хотел показать, да забыл… А ты, Купидон, здесь побудь. Только не чуди очень-то…

– Удержусь, – пообещал Купидон, усмехаясь прищуренными глазами.

– Удержишься… Кто недавно новенькой груди шилом истыкал?..

Елисеев и Кардинал спустились во внутренний двор особняка, называемый Чистым, потому что сюда допускались только охранники, особо проверенная прислуга и персоны, приближенные к хозяину. С тех пор как Ростислав Юлиевич окончательно переехал в Елисеевку, рабочие, заканчивающие отделку особняка, занимались своим делом исключительно под присмотром охраны.

Ступая необычно размашисто и сильно кренясь вперед, точно ежесекундно собираясь прыгнуть, Елисеев подвел Мазарина к одноэтажной хозяйственной пристройке, стилизованной под древнерусскую избу. Откинув простой тяжелый засов, Ростислав Юлиевич открыл дверь.

Кардинал аж отшатнулся – так резко ударила ему в нос вонь застоявшегося многодневного водочного перегара. Что-то ворочалось, глухо поскуливая, в темноте помещения, что-то живое… Щелчок выключателя – и тьма рассыпалась сотней черных драных котов, что тут же брызнули вон из помещения и исчезли, слившись с наружными предночными сумерками.

Пристройка оказалась заставленной рабочими инструментами, ведрами с раствором, носилками и прочими подобными вещами. В углу на куче тряпья слабо копошилось какое-то существо… грузное, покрытое обрывками одежды, неимоверно грязное и источающее чудовищную вонь. Рядом с этим существом на покрытом толстым слоем нечистот дощатом полу стояла миска, наполовину наполненная водой, в которой плавали размокшие куски хлеба. Кардинал даже не сразу понял, что это существо в углу – человек.

– Познакомьтесь: Виктор Гогин, – довольный произведенным эффектом, представил человека Мазарину Ростислав Юлиевич. – Между прочим, самый настоящий писатель. Творит под псевдонимом Афанасий Ярый. Как тебе, а? Видел когда-нибудь настоящих писателей? Вот они, оказывается, какие…

– А что он тут делает? – задал Кардинал тот самый вопрос, который на его месте задал бы всякий.

– Отдыхает, – ухмыльнулся Елисеев. – Как ведь дело-то было… Ты, пока у меня делами внешней, так сказать, политики занят был, в моем имении внутренний конфликт созрел. Поймали этого голубчика, когда он, на Чистом дворе работая, в дом забрался и спрятался там. Да как спрятался! Бригадиры его по всей территории ищут, уже и охрану подключили, а он, проныра, по моим комнатам ползает. К девкам добрался! Те визг подняли, охрана его и скрутила.

– Мне ничего не сообщали, – нахмурясь, сказал Кардинал.

– А я не велел сообщать. Он в мой дом пролез, значит, я сам с ним и разберусь.