Урожденный дворянин - Корнилов Антон - Страница 49

Примерно за два часа до этого бритый наголо мужчина, известный в определенных кругах как Кардинал, приказал оставить его одного в припаркованной в центре Саратова «хонде». Затем достал простенький мобильный телефон, выбрал в меню нужный ему контакт и нажал клавишу вызова.

– Здравствуйте, – проговорил он, когда прервались длинные гудки. – Это я. Вынужден сообщить, что у меня возникли кое-какие проблемы…

Он коротко и точно описал события, произошедшие в тупичке недалеко от городской клинической больницы. Закончил Кардинал так:

– Этот ваш… Купидон. Я понимаю, что вы приставили его к моей команде, чтобы, так сказать, он за нами приглядывал. Я никогда ранее не выказывал по этому поводу никакого неудовольствия, хотя сам факт такого отношения к моей компетентности меня несколько коробил. Теперь же хочу заявить, что поведение данного субъекта считаю недопустимым и вредным для дела. Больше я не хочу видеть Купидона рядом со своими ребятами… Поверьте, я говорю это не только на основании личной неприязни к этому субъекту. Купидон – непредсказуем, а следовательно, опасен.

В ответ Кардиналу из динамика телефона зазвучал уверенный и вместе с тем какой-то ленивоватый голос:

– Сегодня ко мне на городскую квартиру приходили из отделения полиции. Уведомили, что я обязан явиться на допрос к оперативному сотруднику. Я. На допрос в полицию. Ты считаешь подобное допустимым? Мне все равно, как ты это сделаешь, но чтобы впредь меня из этого ведомства никто никогда не побеспокоил. Доступно излагаю? А что по поводу Купидона… Позволь мне самому решать, чем будут заниматься мои люди. Надеюсь, и это изложено доступно. На выполнение задания сроку тебе – две недели. По результатам отчитаешься. Всего доброго, удачи.

Опустив руку с телефоном, Кардинал минуту сидел неподвижно, с закрытыми глазами. Потом произнес непонятное:

– Дикси эт ахинам левави…[1]

Часть третья

Глава 1

Леха Монахов отошел от банкомата в прекрасном расположении духа. Думал, снимет голый оклад, а там – еще и премия! Видать, забыл полковник Рыков о своей угрозе лишить Леху этой самой премии. Да и как тут не забыть: такое в отделении творится, уму непостижимо! А началось все с того пацана… как его? Трегрея…

При воспоминании о собственном необъяснимом припадке Монахов поморщился и, чтобы не портить себе настроения, тут же перескочил на другую мысль. Этот Трегрей, наверно, и впрямь экстрасенс какой-то… Нуржанчика того… сглазил. Был пацан как пацан, и вдруг с катушек съехал. Это ж надо: на Балабана жалобу двинул в ОСБ! На своего! Жалобу! И еще прокурору заяву накатал на бездействие сотрудников, которые, дескать, бабку-самогонщицу прикрывают. То есть, получается, на себя самого заявил!.. Тьфу, стукач вонючий… Бабкино предприятие, конечно, прикрыли, и на Балабана дело, вроде как, заводят. Да только и сам Нуржан после этого в отделении не остался. На увольнение подал и в отпуск ушел… после которого уже и не выйдет. Стыдно, паскуде, парням в глаза смотреть, вот и смылся. И, спрашивается, зачем ему это все затевать надо было?

А вслед за сержантом Алимхановым и старлей Ломов… чудить начал. На самого Елисеева пасть раскрыл! Девку какую-то откопал – при помощи того ненормального Трегрея, кстати… Только с Ломовым, – в этом Леха Монахов был уверен, – все не так просто, как с Нуржаном: каким-нибудь сглазом поведение старшего лейтенанта не объяснишь. О нет, Никитос совсем не дурак. Он – парнишка пробивной и продуманный. Это его копание под Елисеева здорово похоже на попытку подставы. А кто решится Елисеева подставлять? Ну, не сам же Никитос до такого додумался, ему-то это зачем?.. Каким-нибудь ну о-очень крутым господам он служит. Наверняка. С чего же еще тогда он такой смелый стал? Даже Михалыча осадил, когда тот его вразумить попытался…

«Знать, скоро Никитос наш в гору пойдет, – размышлял Леха, шагая по улице. – А, может, и наоборот. Эти господа… на которых он работает, в расход его спишут. Как отработанный материал. А впрочем, какая разница? Мне-то что до этого?..»

Он похлопал себя по карману, где лежала только что выданная банкоматом пачка денег, и засвистел первый пришедший на ум мотив.

«К Наташке зайду, – подумал он, вызвав в памяти образ последней своей жены. – Или к Катьке лучше по старой памяти? К Ленке-то точно не стоит, она себе, дрянь такая, хахаля завела, замуж собирается… Надо бы и мне еще раз поджениться. Чтобы, так сказать, кадры не уплывали…»

Позади него – очень близко – коротко просигналил автомобиль. Леха обернулся и увидел громадный, точно танк, новенький джип, медленно катящий почти вплотную к бордюру. Прикинув, что никто из его знакомых на таких дорогих тачках не разъезжает, и, следовательно, сигналили не ему, Монахов пожал плечами и двинулся дальше.

– Леха! – тут же услышал он. – Монах! Оглох, что ли, хрен моржовый?

Снова обернувшись, сержант Монахов увидел высунувшуюся в окошко джипа толстощекую физиономию, лоснящуюся радостной улыбкой.

– Тимоха! – ахнул Леха, узнав в водителе джипа своего однокашника по школе милиции Сергея Тимофеева. – Ну, екарный бабай!..

Джип затормозил. Пыхтя, Тимоха выволок тучное свое тело наружу и заключил подошедшего к нему сержанта Монахова в объятия, причем последнего обдало терпким коньячным запахом.

– Братан! – заревел Тимофеев. – Сколько лет, сколько зим! Рад тебе видеть, козел ты рыжий!

– Пусти ты… – пискнул в ответ стиснутый лапищами бывшего однокурсника Монахов. – Здоровый стал, черт… Качаешься, что ли?

– Только по пятницам, – хохотнул в ответ Тимоха, выпуская Леху, – и по праздникам. Качаюсь… иногда даже падаю. Слушай, ты чего сейчас – сильно занят?

– Да я…

– Поехали ко мне! – предложил, не дослушав, Тимоха. – Жахнем за встречу. С женой тебя познакомлю, посмотришь, как я живу…

– А поехали, – не стал спорить Монахов. – За встречу чего ж не жахнуть…

Они сели в машину, и Тимофеев лихо рванул с места.

– Нормальная тачана, – уважительно проговорил Леха, оглядывая салон джипа. – С рук брал? Сколько пробежала?

– Обижаешь – с рук! В салоне взял, неделю назад. Думаю, полгода покатаюсь, еще чего-нибудь поинтереснее присмотрю. А как ты думал? Во всем цивилизованном мире принято тачки раз год менять. Чтобы, значит, в тренде быть.

– Ага… ну… это надо, да, – высказался Монахов. – А ты чем сейчас занимаешься?

– Что значит – чем занимаюсь? Служу, братан, служу. В налоговой. Вот уже три года как туда перевелся. Ничего, на хлеб хватает.

«Ну да, сука, на хлеб… – с внезапно прорезавшейся неприязнью подумал Монахов, – ловко, гад устроился… Небось, и забыл, что это такое – хлеб. Икру прямо на колбасу намазывает…»

– Я к осени тоже себе думаю авто покупать, – помедлив, сообщил Леха, хотя ни в ближайших, ни в отдаленных планах у него подобной покупки не предполагалось.

– Хоро-ошее дело, – похвалил Тимоха. – Я не спросил, а ты где сейчас трудишься-то? Я слыхал, ты, вроде как, в попы подался?..

Монахов махнул рукой и засмеялся:

– Было дело, – затараторил он, уходя от прямого ответа. – Блаженныя премудрости постигоха… Постигоха, постигоха – да не выпостигоха…

Тимофеев оглушительно заржал.

– А вообще в семинарии нескучно было, – продолжал приободренный Леха. – Помню, сижу как-то в сквере у семинарии, конспекты штудирую перед экзаменом, книжки богословские на скамейке разложил. А в том сквере мужичонка какой-то с бабой своей прогуливается. А баба тощая! Облезлая! Как прямо новогодняя елка, до восьмого марта достоявшая. Раз прошли мимо, второй раз прошли… Мужичок все поглядывает на меня. А потом вдруг подбегает – один уже, без бабы – и спрашивает: дескать, молодой человек, вы не в семинарии ли учитесь? Подскажите, велик ли грех, если с женою законной в пост разик того… покувыркаться? А я с похмела был, злой. Посмотрел на него и говорю: с такой женой, как у тебя, – не велик. Она ведь не жирная…