Урожденный дворянин - Корнилов Антон - Страница 47

– Дороги тебе мало, идиоту! – с раздражением проворчал Переверзев, глуша мотор и открывая дверцу.

Из малолитражки выскочила девица в джинсовых шортах и короткой, оголявшей живот маечке. Прижав ладони к щекам, она заторопилась осматривать повреждения своего автоконя.

– На велосипеде катайся, раз на машине не умеешь! – сурово начал было Николай Степанович, выходя из своей «девятки».

Девица не обратила на него внимания, качала сокрушенно головой, всплескивала руками.

– Звони папке своему! – рявкнул на нее бывший прапорщик. – Купил тебе игрушку, пусть теперь раскошеливается и мне на ремонт!..

Тут девица повернулась-таки к Переверзеву. Но никакого страха, никакой паники и растерянности на лице ее не было. Она весело улыбалась – но не Переверзеву, а кому-то другому, находившемуся за спиной у Николая Степановича.

Уже ощущая стремительно распухавший в животе ледяной шар тревоги, но все еще не веря, что все это – вовсе не банальная авария, Николай Степанович начал оборачиваться.

И не успел.

Стальная безжалостная игла вонзилась ему в шею, плюнув в кровь тошнотворным ядом. Голова Переверзева закружилась, моментально и страшно, ноги подкосились – и он упал. Но не на асфальт, в заботливо протянутые к нему руки…

Сознание возвращалось неравномерными толчками. Раз – человек осознал, что он вернулся из небытия. Два – сквозь розовую муть проступили контуры окружающего мира: пыльная земля, из трещин которой торчат невысокие пожелтевшие стебли какого-то растения, несуразная туша большого автомобиля рядом. Три – человек вдруг вспомнил, кто он такой и что случилось с ним до того, как небытие поглотило его.

Бывший прапорщик ППСП Николай Степанович Переверзев пошарил вокруг себя руками и понял, что сидит на земле, раскинув ноги. Голова была тяжелой, словно накрытая свинцовым шлемом. Он провел рукой по груди: рубашка была расстегнута. Кроме того, Николай Степанович заметил, что карманы его брюк вывернуты – очевидно, только что его тщательно обыскали. Кто-то придерживал Переверзева сзади за плечи, не давая упасть. Слева и справа ограничивали поле зрения машины: внедорожник «хонда» («Как это я сразу его не узнал?» – подумал тут Переверзев) и красная малолитражка. Прямо напротив прапорщика, на фоне глухой кирпичной стены, стоял высокий наголо обритый мужчина в белой рубашке и черных брюках. Было тихо. Только где-то неподалеку гудели проезжающие автомобили, да в малолитражке приглушенно долбила однообразная музыка.

– И снова здравствуйте, Николай Степанович, – мягко выговорил мужчина, поправив на костистом носу очки без оправы.

– Здра… здрасте, – ответил бывший прапорщик. Он узнал этого мужчину безо всякого труда – главным образом, по сверкающей на солнце голой макушке и еще по колючему блеску голубых глаз за стеклами очков.

– Не скажу, что чрезмерно обрадован тому обстоятельству, что пути наши снова пересеклись, – замысловато высказался мужчина. – Скорее, наоборот. Поэтому хочу заметить: лично я заинтересован в том, чтобы эта наша встреча стала последней. Итак, перейдем к делу.

Он сунул руку в карман и достал оттуда пачку купюр в банковской упаковке. Николай Степанович сумел разглядеть, что за купюры были в пачке: пятитысячные. Мужчина бросил деньги на колени Переверзеву.

– Буду краток, – сказал он. – И откровенен, насколько это возможно. Мне поручено уладить дело, по досадному недоразумению возникшее между вами и… небезызвестной вам персоной. Право выбора средств было предоставлено мне лично. И я предпочел вариант, который – как я полагаю – устроит и вас, и меня. Этого… – мужчина небрежно указал на скатившуюся с ноги Николая Степановича на землю пачку, – вполне хватит на погашение больничных счетов и компенсацию… так сказать, морального ущерба. Вполне хватит.

Переверзев молчал.

– Хочу, чтобы вы поняли, Николай Степанович, – заговорил снова его собеседник. – Мое предложение действительно прямо сейчас. Отвергнете вы его – что ж… проблема будет решена другим путем. Но она будет решена – так или иначе. Вы понимаете? – мужчина чуть наклонился к Переверзеву. – Я иду вам навстречу и от всей души советую вам воспользоваться моментом. Вы хорошо меня понимаете?

– Да не соображает он ни хера, – сказал кто-то за спиной бывшего прапорщика. – Щас, айн момент.

Что-то коротко пшикнуло и зашипело – и на голову Николая Степановича обрушился поток ледяной влаги. Жидкость попала в рот, и Переверзев ощутил приторно-сладкий вкус фруктовой газировки. Вслед за этим его сильно толкнули в плечо.

– Слышь, придурок, – проговорил кто-то сзади. – Суй башли в карман и забирай заяву. И не забудь свечку поставить, что все так удачно обошлось. Шанс тебе сегодня выпал – какой один за всю жизнь выпадает. Въезжаешь, осел?

– Я не намерен ждать ответа до вечера, – сказал мужчина в очках без оправы, и блеск его глаз стал игольно острым. – Вы берете деньги или нет?

– Чего молчишь, дятел? – раздался голос сзади. – Гляди-ка: пэпээсник, хоть и бывший, а от бабок нос воротит. Правду говорят про конец света – скоро реки вспять пойдут и горы обрушатся…

– Ну, Николай Степанович? – поторопил снова Переверзева бритый.

– Мало того, что о себе не думает – так он о семье не думает. Чучело…

Почти что с самой первой секунды разговора Николаю Степановичу не давала покоя какая-то мысль… даже пока еще не мысль, а голый импульс, не обросший плотью смысла. Будто он вот-вот поймет что-то, что-то очень важное – ухватит все ускользающую от него нить…

И вдруг эта нить сама упала в его руки.

И Переверзев внезапно испытал успокоение.

– Обосрались? – проговорил он. – Обосрались, да? Первый раз все получилось… чуть-чуть не так, как вы привыкли – и уже обосрались? Думали, звонками душу помотаете, я за вашу милость крепче ухвачусь?.. А? Обосрались, да?

Переверзев говорил – не отрывая взгляда от колючих глаз бритого мужчины, стоявшего напротив, говорил, не скрывая своего торжества. Он видел: на короткое мгновение в глазах этих, казалось бы, не способных выражать страх или изумление, всплыла самая настоящая растерянность.

Сзади Николая Степановича ударили кулаком по голове. Он подавился своей речью, совсем не фигурально прикусив язык. Почти сразу же последовал пинок в поясницу, по почкам. Переверзев дернулся от боли, заваливаясь набок, но его все еще крепко держали за плечи.

– Хватит! – негромко скомандовал бритый в очках.

Николай Степанович трудно дышал, стараясь не стонать. Бритый смотрел на него с явным интересом.

– Прибери, – сказал он кому-то.

Тотчас из-за спины Переверзева появился крепкий мужик, подхватил с земли пачку купюр и бросил ее в салон малолитражки через полуопущенное стекло передней дверцы.

– Собираемся, поехали, – произнес бритый, и мужик, кивнув, сел в машину. – Прискорбно, – добавил еще бритый, – что вы, Николай Степанович, эмоции ставите превыше логики. Я действительно искренне желал избавить вас от…

Тут открылась дверца внедорожника. Оттуда показался паренек с мобильным телефоном в руках.

– Шеф!.. – позвал он.

Бритый отмахнулся от паренька, и Николаю Степановичу было слышно, как тот, снова прячась в полумрак затонированного автомобильного салона, проговорил в телефон:

– Господин Мазарин сейчас занят. Перезвоните позже…

– …избавить от никому не нужных проблем, – договорил стоявший напротив Переверзева мужчина, – и вас и… нас. Ну… я хотя бы попытался. Впрочем, может быть, передумаете? У вас есть одна минута…

Фамилию «Мазарин» Переверзев слышал впервые. Но, тем не менее, она почему-то показалась ему знакомой. «Мазарин… Мазарин… – заколыхалось у него в голове…» И тут же в памяти Николая Степановича с треском закрутились кадры давнего – еще перестроечного – отечественного фильма: престарелые мушкетеры с залихватскими седыми усами, раскатывающиеся во все стороны одинаковые, как кегли, гвардейцы в помидорно-красных плащах, звонкий клекот бутафорских шпаг, таинственные и многозначительные переговоры в пыльной тишине дворцовых покоев… Мазарин… Мазарин…