Путь изгоя - Катюричев Михаил Сергеевич - Страница 56

Шли мы не быстро, подстраиваясь под шаг Элеоноры, но без привалов. Пару раз пришлось переходить вброд ручьи, спугнули волуса (поодиночке они не нападают, а вот ударившая ментальной атакой стая может и мозг вскипятить), но ничего особо опасного не встретили. Когда солнце уже наполовину скрылось за деревьями, наша удача закончилась.

Тень деревьев на противоположной стороне поляны выплеснула еще один сгусток мрака, изящный в своей смертоносности. Крайс. Быстрый взгляд за спину убил надежду – до деревьев слишком далеко.

– Первая лекция но-Шейна! – бросаю я товарищам, отбегая к центру поляны. Надеюсь, поймут. Долой оковы «интегума»! Сила окутывает фигуру плащом, холодная ярость отсекает лишние мысли. Крайс игнорирует мой маневр, продолжая медленно приближаться к основной группе. Это он зря. Черный хлыст срывает шкуру и плоть, но убить животное с одного удара не получается. Увы, расстояние слишком велико, сложно держать концентрацию. Я здорово недооценил скорость и прыгучесть хищника. Между нами было метров десять на первый взгляд. Когда громовой рык достиг моих ушей, зверь уже был в полете. Все, что я смог сделать, это упасть на спину, формируя клинки и понимая, что не успеваю какие-то доли секунды. Успел не я, успели ребята. Пробитый клинками пустоты хищник уже почти вонзил в меня свои когти, когда запущенный Галеном булыжник отшвырнул зверя в сторону, ломая кости. Тут же в оставленную кнутом рану вонзилась молния и через мгновение – огненный шар. Запахло паленым. Перекатившись на бок, перерубаю удлинившимся клинком шею зверя. Еще первый удар разворотил крайсу грудную клетку и по ощущениям сердце, но подстраховаться не помешает. Все, конвульсии прекратились.

Поднимаюсь на ноги и только теперь замечаю, что куртка на левом плече превратилась в окровавленные лохмотья. Замершие соратники вдруг начинают как-то резко суетиться, размахивать руками, громко разговаривать. Понимаю, что схватка заняла не более четырех-пяти секунд или, как сказали бы местные, один ахен. Морщась от боли, скидываю куртку и рубашку, стирая кровь остатками рукава. Повезло, всего лишь царапины. Никак не получается нарисовать печать исцеления трясущимися руками. Подошедшая Катарина перематывает рану бинтом. Ее руки двигаются быстро и деловито, а взгляд спокоен и сосредоточен. Лекарь – это все-таки не просто профессия, это дар.

– Геквертиш! Парень, да ты понимаешь, что ты только что сделал? Ты! Убил! Крайса! – Гален все еще возбужден.

– Мы убили, – поправляю я. – Вы мне только что жизнь спасли.

– Все равно не верится. – Подошедший Альвин качает головой. – На крайса выходит не меньше двух десятков солдат и счастье, если вернется хотя бы половина. Вот бы трофей оторвать, а то ведь не поверят!

– У крайса наиболее ценна печень и чешуя, – вспоминаю я «Справочник…» ней-Ромада.

– Чешую не утащим. Клыки бы выломать, но мы так провозимся до завтрашнего дня. Нужно уходить отсюда, пока на запах крови еще кто-нибудь не прибежал.

– Тебе клыки с корнями или так? – уточняю я, накидывая куртку прямо поверх бинтов.

– Да как угодно. – Альвин слегка нахмурился.

Быстренько вырезаю из челюсти четыре клыка и делаю в них отверстия для шнурка. Протягиваю их товарищам.

– Верхние, побольше – для мальчиков, нижние – девочкам.

– А тебе? – Элеонора, добрая душа.

– А мне вот это, – выламываю небольшую чешуйку ближе к хвосту, – ее магия тоже не берет. Очень символично получится.

– Спасибо за подарок, – кивает командир. – А теперь разобрали рюкзаки и двинулись. До темноты нужно отойти как можно дальше.

Подбираю посох, рюкзак и догоняю товарищей.

Шли ускоренным темпом, пока совсем не стемнело. На небольшой полянке возле ручья Альвин объявил привал. Гален сходил за водой, мы с Рохом набрали дров, и вот уже девчонки заваривают какой-то чай из трав. Галеты армейского рациона оказались очень питательны. Мне хватило одной пластинки. Элеонора половину отдала Торусу. После ужина командир обошел лагерь, ставя защиту. Уверял, что дежурства не потребуются – магия и предупредит, и задержит незваного гостя. Подлечив рану и надев новую рубашку, я наблюдал, как Катарина (сама вызвалась!) штопает пострадавшую в бою куртку. Идиллия!

– Даркин, я все хотел спросить… – Альвин взглянул на меня поверх костра. – Если ты не любишь убивать, то почему всегда настаиваешь на дуэли до смертельного исхода?

Сытый желудок и романтическая атмосфера настаивают на мирный лад, почему бы не ответить?

– Меня бесит манера всяких дворянчиков хвататься за шпагу по поводу и без, оправдывая это мифическим оскорблением чести. Если ситуация недостаточно серьезна, чтобы умереть за свои убеждения, то не стоит и затевать дуэлей.

– Почему мифическим? Честь превыше всего! – возмутился но-Рох.

Зря он затеял этот разговор. Я начал потихоньку заводиться:

– Где-то читал красивое определение: «Честь – это то, что ты сам знаешь о себе». А местные «благородные» могут лгать под присягой, говорить за спиной гадости, насиловать крестьянок или забить до смерти простолюдина за то, что недостаточно низко поклонился. А тот даже ответить не имеет права! Какое у вас наказание за нападение на дворянина?! И вот эти выродки хватаются за шпагу, потому что ты, видите ли, оскорбил их слишком пристальным взглядом!

– Да что бы ты понимал, чужак! – Альвин вскочил на ноги. Кулаки сжаты. – Это их крестьяне! Лорд имеет право!

– Альвин, заткнись!

Опешил не только я. Тихий и спокойный Гален рычал не хуже крайса! И как-то сразу стало заметно, что Гален на полголовы выше и гораздо шире в плечах.

– Или ты думаешь, что Альмерский бунт начался потому, что крестьянам скучно стало? Знаешь, когда у меня проснулся дар? Когда нас заживо похоронили в старой шахте! Всю деревню, не разбирая, кто прав, а кто виноват! Только за то, что возразили против права лорда насиловать и калечить наших девчонок! Знаешь, что такое смерть от удушья, а, благородный? Там остались мои друзья и родные! Сестра была младше ее! – Кивок на сжавшуюся в комочек Элеонору. – Я был счастлив, когда мой топор раскроил череп старшего из сыновей но-Торнхила! Я смеялся, руша стены замка! Я был счастлив от того, что эти ублюдки больше никому и никогда не причинят боль. Хотя, что ты можешь об этом знать? Знаменитая банда Хальдорского леса – это те, кто вышел из шахты возле Альмера. Что, этого ты об Альмерском бунте не знал?

– Знал. – Голос Альвина сух и безжизнен. – Во время Альмерского восстания я и получил рыцарскую цепь.

– Что, резал крестьян и насиловал пленниц? – вскинулся успокоившийся было Гален. И тут же покатился от мощного удара в челюсть.

– Хватит! Прекратите! Сейчас же! – Катарина встала между парнями. На глазах слезы.

Кажется, подействовало. Альвин разжимает побелевшие кулаки и садится на место.

Порывшись в рюкзаке, перебрасываю ему флягу:

– Выпей, успокойся. И расскажи, – чувствую, не все так просто. И не должно быть недоговоренностей в таком деле.

Глотнув, Альвин закашлялся. Еще бы! В местном самогоне градусов сорок пять – пятьдесят. Я его больше для дезинфекции брал, хоть и на вкус он весьма неплох. Сделав еще один неслабый глоток, но-Рох кинул флягу обратно и заговорил:

– Да, я убивал крестьян. Убивал без сожаления. Объясни мне, Гален, почему, разрушив замок но-Торнхилов, бунтовщики пошли дальше?

– Не знаю, – пробурчал здоровяк. – Меня с ними не было.

– Толпа обезумела от крови. Мне хватило одного селения, разрушенного восставшими, чтобы убивать их, не чувствуя угрызений совести. Как животных. Даже животные не делают такого. А ведь это были такие же, как они, крестьяне!

– А цепь? – задал я наводящий вопрос.

– Девчонка одна. Прирезала благородного, – короткие рубленые фразы и абсолютно безжизненный голос выдавали, насколько трудно дается рыцарю рассказ. – Тоже решил поразвлечься. Не вышло. Казнь устраивать не стали. Не до того. Но-Хорди приказал отвести подальше от лагеря и прирезать. Я отвел и… не смог. Отпустил. Сэр Трувор, кажется, догадался. Долго смотрел мне в глаза, но ничего не сказал. А на следующий день посвятил в рыцари.