Колдуны и министры - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 67

И если вы хотите узнать, что случилось дальше, – читайте следующую главу.

Глава двенадцатая,

в которой выясняется, что государь Инан не был убит двенадцать лет назад, а был превращен в барсука и бегал по ойкумене, проникаясь страданиями народа

Взрыв был такой силы, что Киссура на корабле шваркнуло о палубу. Он открыл глаза и увидел, что в дворцовой стене зияют два больших проема до самой воды, а с верхушек проломов сыплются его люди и серебряные гуси, словно караван, поскользнувшийся на дороге в обледеневшем ущелье. В этот самый миг к лежащему Киссуру подскочил один из военных чиновников, ткнул в него мечом и заорал:

– Сдавайся! Нас тысяча, а ты один!

Киссур отказался:

– Ах ты наглая курица! Удача одного удачливого сильнее силы тысячи сильных!

– Ах ты собака, – закричал сотник, – ты затеял эту резню и обрек на разграбление дворец, спасая свою шкуру, а не государеву! Убудет ли от государя, если он подпишет конституцию?

– Дурак, – возразил ему Киссур, – или государь Бог, и тогда ему не надобна конституция, или государь – человек, и тогда конституции не надобен государь. А государь с конституций – это как штаны, жареные в масле, – и съесть нельзя, и носить не хочется. Знаем мы эти штучки с конституциями в Варнарайне!

Тут сотник сообразил, что в спорах такого рода словесные аргументы не бывают окончательными, рассердился и ударил Киссура мечом. Но Киссур поймал лезвие меча в щель между обухом секиры и крючком, дернул на себя и вырвал меч из руки сотника. После этого он подпрыгнул спиной, вскочил на ноги и нанес сотнику такой удар, что одна половинка сотника упала по одну стороны палубы, а другая половинка сотника упала по другую сторону палубы. Киссур оглянулся и увидел, что на корабле нет ни одного живого человека в кафтане городской стражи, а «парчовые куртки» едут на лодках прямо в проломы. «Ого-го, – подумал он, дело плохо», – сделал прыжок карпа и ушел в воду.

Киссур плыл под водой, пока не зацепился за парчовую скатерть. Он посмотрел вверх и догадался, что скатерть свисает с деревянного колеса одной из лодок, пущенных Андарзом. «А ведь между колесом и днищем должен быть воздух» – подумал Киссур. Он подплыл ближе и осторожно просунул голову между лопастями, в узкий и длинный деревянный колодец.

Вскоре наверху послышался шум приставшей лодки и голоса:

– Господин Андарз приказал увести лодку.

Киссур раскорячился и уперся поплотней, плечами в стенку колодца, а ногами в деревянную лопасть.

Колесо заскрипело. Киссур раздулся от натуги.

– Нет, – сказали наверху, – застряло. Надо нырять вниз.

– Какого беса – нырять! Там дворец грабят! Меня жена вечером спросит – ты что делал, когда грабили дворец? Что я ей отвечу: тряпку из колеса тащил? Ты думаешь, дворец каждый день будут грабить?

– Теперь, может, и каждый день, – возразили неуверенно.

Вскоре послышался плеск весел, и лодка со стражниками пошла дальше, через канал.

Через час Киссур выбрался на палубу. Плоскодонку снесло вниз по течению, довольно далеко от дворца. Солнце медленно карабкалось к зениту. Вокруг простиралась безбрежная водная гладь, где-то справа торчали игрушечные домики предместья. Слева начинались Андарзовы болота: Киссур усмехнулся, вспомнив, что мятежный военный чиновник даже и не пытался брать дворец со стороны своих болот.

На палубе, глазами вниз, лежал десятник, убитый камнем из катапульты. Киссур сбросил свой шелковый кафтан и переоделся в полицейскую одежду, снятую с убитого бунтовщика. «Поистине, – подумал он, – в мире поменялся местами верх и низ, если бунтовщики одеты в парчовые куртки». Повертел в руках кинжал с красивой рукоятью в форме белой треульной шишки с отороченными серебром чешуйками, и сунул в рукав, не желая расставаться с подарком Арфарры.

Бой был, в сущности, кончен: не было такой силы, которая помешала бы Андарзу взять дворец. Но Киссуру не хотелось, чтобы про него говорили, будто он отправился на тот свет, не прихватив с собой какого-нибудь врага. Нана? Андарза? Шиману? Это уж как получится.

В полдень Киссур подошел ко дворцу первого министра. Золотые двери были распахнуты настежь, и во дворе раздавали народу мясные пироги, круглые, как небо, и рисовые пироги, квадратные, как земля. На дверях повесили табличку: «Первый министр народа». Какой-то лавочник надрывался:

– Снимите! Я ее позолочу!

Киссур пропихнулся к бочонку, с которого раздавали пироги, и взял себе тот, который с мясом.

Сосед-башмачник пихнул его под локоть и сказал:

– Все, братец! Раньше богачи задабривали чиновников, а теперь будут задабривать народ!

Двор гудел голосами:

– А что Андарз разрушил стену, так это никакое не колдовство, а штука под названием порох, они ее вместе с первым министром варили для похода на «черных шапок».

– А вот моя соседка и говорит…

– А где сейчас Добрый Совет – в префектуре?

– Нет, во дворце, в Зале Пятидесяти Полей.

Киссур услышал это и отправился в Залу Пятидесяти Полей.

Зала Пятидесяти Полей стояла в государевом саду сразу за первой стеной дворца. Это был двухэтажный павильон, который государыня Касия выстроила когда-то для министра Руша, с нефритовыми колоннами и крытой дорогой вокруг второго этажа. Дорога переходила в двухэтажный мостик через красивую, покрытую цветущими лотосами заводь. Солнце стояло в самом зените, огромные гладкие листья лотосов обвисли от жары и чуть шевелились, как бока огромной доброй коровы. Дворцовые арки, похожие на удивленно выгнутые брови женщины, недоуменно рассматривали народ.

Простолюдинов в залу не пускали, но человека в парчовой куртке со знаками отличия пустили беспрепятственно.

В зале было около шестисот человек, скромно одетых, и с красными повязками, завязанными в форме ослиных ушей. На поясах у них были таблички из носорожьей кости с обозначением округов и имен. Посередине залы, на большом помосте, стоял алтарь Единому, украшенный цветочными шарами и шелковыми лентами. Справа от алтаря были трибуна и длинный стол, за которым сидел Шимана и двенадцать избранных Собором сопредседателей. Нана не было. Министр гулял где-то по городу на плечах народа.

Киссур с сожалением убедился, что людей на трибуне охраняет дюжина телохранителей. Все двери были в двойном кольце охраны, а на полупустой галерее вокруг второго этажа стояли, стараясь особенно не выглядывать, несколько лучников с угрюмыми глазами. Один из лучников заметил пристальный взгляд «парчовой куртки» и нахмурился. Киссур, деланно зевнув, отвернулся.

В этот миг в зал вбежал племянник Андарза и закричал:

– Братья! Только что гражданин Андарз взял четвертую стену дворца! Он клянется, что сегодня вечером вы будете заседать в Зале Ста Полей! Он приведет туда государя, как гуся на поводке, а на другом конце поводка повесит Чаренику! Ничто не спасет изменников!

Тут совет стал обсуждать какую-то гнусность, и Киссур стал проталкиваться к Шимане. Тем временем на ораторское возвышение вскочил кривоногий ткач. Киссур прислушался.

– Граждане, – сказал ткач, – что я слышу! Народные представители сидят здесь и праздно болтают! Андарз заявляет нам, что берет помимо нас в плен государя, и мы рукоплещем этому! Но кто этот человек, Андарз? Он был рабом богатых и тираном бедных! Он расправился с нашими братьями в Чахаре, и еще два дня назад он пытался заставить государя подписать манифест, который передал бы всю власть над империей в руки семерых негодяев, шестерых из которых он грозится повесить, а седьмой – он сам. Мыслимо ли видеть, как плоды свободы народа вырывают из рук народа?

Пока ткач говорил, у алтаря за его спиной какой-то человек в курточке садовника наливал в светильники масло. Киссур внимательно следил за этим садовником. Тот покончил с маслом и собрал пустые кувшины. К изумлению Киссура, садовник с тележкой не стал спускаться вниз к тяжелым, охраняемым стражей дверям, а шмыгнул куда-то за колонну второго этажа и пропал. Киссур не спеша поднялся по галерее и толкнул стену в том месте, где пропал садовник. Стена подалась, – это была служебная дверь, для красоты сделанная незаметной. За дверью начиналась крытая дорога через пруд. Садовник уложил кувшины в подвесной короб, достал из-за пояса ключ и стал аккуратно провешивать в ушки двери большой замок.